И дальние бомбардировщики водили мыВ начале Великой Отечественной войны около семидесяти пилотов Гражданского воздушного флота передали в Военно-Воздушные Силы Красной Армии. Были созданы два дальнебомбардировочных полка особого назначения. Конечно, мы гордились столь высоким доверием нам, гражданским летчикам.
Получали новые, пахнущие заводской краской, до сих пор не состоявшие еще на вооружении дальние бомбардировщики Ер-2 (конструктор В. Ермолаев модифицировал самолет «Сталь-7»). Об этой машине мы знали только, что в августе 1939 года на ней летчики И. Шебанов и В. Матвеев с радистом Н. Байкузовым совершили беспосадочный полет по маршруту Москва — Свердловск — Севастополь — Москва со средней скоростью 404 километра в час. Теперь нам предстояло на них летать.
То были прекрасные по тому времени самолеты: - большая скорость и бомбовая нагрузка, бронезащита экипажа и солидный запас горючего. Это не шутка!
Самолет послушно покорялся опытным летчикам. Удачные полеты как-то сразу надежно сдружили членов экипажей. И от той небольшой натянутости, которая была вначале между нами, командирами кораблей — пилотами ГВФ, и штурманами ВВС (они были капитанами, майорами, а мы — лейтенантами), не осталось и следа.
Действовали на главном направлении с большого подмосковного аэродрома. Многое можно было рассказать о летчиках, штурманах, инженерах и техниках нашего авиаполка, но прежде всего остановлюсь на Александре Гайвороиском. Я встречался с ним и до войны.
Он водил тяжелый четырехмоторный грузопассажирский самолет Г-2 из Ташкента в Москву, а я - из Сибири.
Прошлое встает перед моими глазами, как будто это было совсем недавно, как будто вот-вот вернется из боевого полета Александр Гайворонский — высокий, немного сутулый мужественный и сильный. Слегка прищурив серые глаза, улыбнется всем своим худощавым, чуть скуластым лицом и, бросив на койку шлемофон, потирая руки, скажет: «Порядочек!»
Потом, отдохнув, напишет домой письма.
«23 октября 41 года. Здравствуйте, дорогие Тамара, Юрик, Лялека, мама, Нона и Левик! Со мной получилась история и даже, можно сказать, сложная. Когда мы выполнив задание, уходили от цели, вражеские истребители подожгли мой самолет. Наши стрелки тоже в долгу не остались — сшибли одного. Но слишком неравны были силы. Самолет горел вовсю и вот-вот должен был взорваться. Я приказал экипажу покинуть его, потом выпрыгнул и сам. Но истребитель два раза атаковал меня во время спуска. «Мессер» проносился рядом, хотел крылом поддеть мой парашют. Я видел оскаленное лицо фашистского летчика. Я погрозил ему кулаком! «Что же ты, сволочь, делаешь? Я же безоружен!» И наконец-то он с ревом пронесся мимо меня, даже качнув крылом... И скрылся. Видно, мое счастье такое: остался жив... Ваш военлет А. Гайворонский».
«7 ноября 41 года. Во-первых, поздравляю с праздником, во-вторых, за вторую свою жизнь (был уже один раз сбит) имею еще один боевой вылет, который равен нескольким предыдущим. В ночь с третьего на четвертое ноября ходили «в гости» к Адольфу. Вылетали с заходом солнца, а сели на рассвете. Теперь можете представить, где мы могли быть».
«В ночь с 18-го на 19-е ходили «к чертям на кулички». До цели шли четыре сорок. Пришлось пробивать облачность. И только на высоте 700 метров увидели землю. На этой высоте начал гореть правый мотор, подбитый зенитками. Но все же «подарки» сбросили, куда требовалось. Бойко Павел Маркович с задания не вернулся. Очевидно сшибли».
Эти письма спустя много лет прислала мне жена А. Гайвороиского Тамара Константиновна из Актюбинска. Там она жила и работала бухгалтером аэропорта. Там она без мужа вырастила и воспитала детей.
Глубокой осенью того тяжелейшего года войны, когда на землю уже лег снег, с Гайворонским приключилось невероятное. Его экипажу была поставлена очень важная боевая задача: нанести удар по цели в глубоком тылу противника. Цель была сильно защищена зенитной артиллерией и истребителями. Используя плохую погоду, экипаж бомбардировщика вышел в район цели, но атаковать ее с ходу не удалось: мешали истребители. Гайворонскому было туго: приходилось напрягать и мускулы, и нервы до предела, маневрировать тяжелой ма¬шиной, то взмывая вверх, в облака, то ныряя вниз: кто кого перехитрит.
— «Мессеры!»—кричали в один голос стрелки, открывая по ним ураганный огонь из своих крупнокалиберных пулеметов. Один истребитель перевернулся кверху брюхом и камнем пошел к земле. Другой уклонился от атаки.
— Боевой курс!— крикнул штурман командиру. И машина, послушная воле летчика, устремилась на цель. Секунды... Вот бомбардировщик чуть-чуть вздрогнул — смертоносный груз пошел вниз, на врага. На земле взметнулись высокие черно-красные столбы.
— Порядочек!— улыбнувшись, сказал Гайворонский и, набрав в облаках высоту, достал папиросы, предложил штурману:— Закуривай, Константин, заработал!
По условиям военного времени наши бомбардировщики, прежде чем идти на свою подмосковную базу, садились на попутном запасном аэродроме, чтобы замести свои следы. И Гайворонский поступил точно так же. Позывные радиостанции, стоявшие в створе захода на посадку, прослушивались все громче и четче. Да и стрелка радиокомпаса упорно и настойчиво показывала, что аэродром близко.
— Садимся с курса!— объявил экипажу Гайворонский и выпустил шасси.
Лепил густой снег, ограничивая видимость до предела. Тяжелый бомбардировщик мягко коснулся заснеженной поверхности аэродрома. Зарулили на стоянку при очень плохой видимости. Гайворонский сдвинул назад прозрачный колпак кабины и развел руки в сторону, потянулся. Теперь-то он почувствовал настоящую усталость.
Штурман тем временем открыл в носу бомбардировщика люк и спустил вниз длинную лестницу, чтобы сойти на землю. [96]
И вдруг раздалось:
— Айн момент!
Это ударило как гром среди ясного неба, обожгло уши Гайворонского. Он вздрогнул, повернул голову в сторону левого крыла, в сторону страшных слов. Все произошло с необъяснимой быстротой.
У левой плоскости стоял здоровенный немец и, слегка улыбаясь, повторил по-русски:
— Одну минуточку!..
— Не знаю, как все это произошло,— рассказывал Гайворонский, когда возвратился на свою базу.— Я на какие-то доли секунды оцепенел, опешил, увидев совсем рядом живого фашиста, а метрах в двухстах Ю-52, а за ним МЕ-109. Правая моя рука молниеносно выхватила ТТ, и всю обойму я выпустил в улыбавшегося фрица, стоявшего у левой консоли крыла. И тут же автоматически нажал кнопку запуска. Горячие двигатели разом взревели, и машина понеслась поперек аэродрома. А стрелки направили огонь из всех пулеметов по всполошившимся фашистам.
Как же это могло случиться? А случилось так, что немцы, развернув октябрьское наступление на Москву, подвижными мотомехчастями и воздушным десантом заняли аэродром. Наши наземные войска, отходя в сторону Москвы, вероятно, не сумели сразу же проинфор-[97]мировать авиационное командование о случившемся. И поэтому экипажи, находившиеся в дальних рейсах, не были предупреждены о захвате врагом аэродрома.
В эти тяжелые для нашей страны дни дальние бомбардировщики были брошены на разгром вражеских полчищ, рвавшихся к столице нашей Родины. По нескольку вылетов в день совершали экипажи тяжелых кораблей. В воздухе над полями боев было тесно. Сотни наших самолетов — от устаревших тихоходных до новейших истребителей и бомбардировщиков — ожесточенно засыпали врага бомбами всех калибров. С высоты боевого полета было видно совсем рядом и Химки, и Тушино, и Кремль... Дорогие сердцу места! Они вселяли в нас уверенность и призывали к действию. И мы действовали беззаветно... действовали, неся потери...
