НА ПУТИ ИЗ ВЛАДИВОСТОКА В БЕРИНГОВ ПРОЛИВ
Подготовка «Ставрополя» к Колымскому рейсу
Первые попытки обслуживания Колымского района морским путем относятся к 1911 году. С этой целью Добровольный флот снарядил под командой капитана П. А. Трояна пароход «Колыму» — обычное небольшое товаро-пассажирское судно. 7 августа «Колыма» вошла в Северный Ледовитый океан и, подойдя к устью Колымы, доставила груз для Нижнеколымска, в том числе паровой катер и два кунгаса. После благополучного выхода из льдов судно вернулось во Владивосток. Успешное плавание «Колымы» в 1911 году послужило началом систематического транспортного плавания из Владивостока в реку Колыму.
Колымский рейс предназначался для снабжения продовольствием, одеждой и охотничьим снаряжением Колымского района {1} и частично Чукотского побережья, а также для перевозки пассажиров из Владивостока на Колыму и обратно.
Для обслуживания этого района в следующем, 1912 году был приспособлен пароход «Ставрополь», который под командой капитана М. П. Битте также выполнил ледовый рейс в течение одной навигации и повторил его в 1913 году.
{1} История открытия и освоения Северного морского пути. М.: Морской транспорт, 1954, т. 3, с. 224.
[7]
А в 1919 году «Ставрополь» вовсе не дошел до места назначения, повернул обратно у мыса Северного и стал на зимовку в районе Колючинской губы.
Затем в связи с интервенцией на Дальнем Востоке рейсы на Колыму возобновились лишь в 1923 году, Этот год ознаменовал начало советских полярных походов по освоению дальневосточного арктического района. Впервые в том году на «Ставрополе» развевался флаг Торгового флота СССР. Командование кораблем было возложено на капитана П. Г. Миловзорова. Первый советский рейс был проведен в течение одной навигации. В последующие годы транспортные походы советских судов на Колыму стали регулярными. Из года в год курсировали, чередуясь, «Колыма» и «Ставрополь».
В 1929 году «Ставрополь» готовился в свой очередной поход на Колыму.
«Ставрополь» строился в Штеттине на заводе «Ниска». На воду он был спущен в 1907 году под названием «Котик», так как предназначался для обслуживания котиковой промысловой кампании в Беринговом море. Это было товаро-пассажирское судно водоизмещением 1900 тонн. Длина его составляла 59, 7 метра, ширина — 10 метров, высота борта — 7 метров, с осадкой при полной загрузке — 4, 7 Метра. В качестве главных судовых механизмов на
{1} Ныне мыс Шмидта. В книге сохранено старое название этого мыса. — Прим. А. Д.
[8]
«Ставрополь» являлся двухпалубным судном с полубаком и средней надстройкой. Между полубаком и средней надстройкой располагались два грузовых трюма, а на юте {1} — третий. Это были так называемые твиндечные грузовые помещения.
Угольные бункера занимали отсек перед котельным отделением. Дополнительный уголь принимался в твиндек и носовой трюм, откуда перегружался через палубу. Запасы питьевой и котельной воды размещались в двойном дне, а также в форпике и ахтерпике. Район плавания, при полных запасах топлива и воды„ составлял 3000—4000 миль.
Вначале «Котик» использовался по своему назначению. Затем он был переименован в «Ставрополь», и с 1912 года после частичного переоборудования судно было приспособлено для колымских рейсов.
В день отхода, 11 июля 1929 года, трудно было узнать тот «Ставрополь», когда он, свободный от грузов, покачивался на зыби и сверкал своей белизной после весеннего ремонта. Теперь под тяжестью генерального груза в 420 тонн он глубоко осел в воду. На палубе не было ни одного свободного места — все занято грузами. В носовой части судна, между полубаком и средней надстройкой, уложен лесной материал, занявший целиком одну сторону палубы. Другую сторону занимали бочки с керосином. Они стояли и дальше по корме, а также по всему проходу у надстройки. По другую сторону надстройки стояли большие бочки с овощами. На юте находился скот. Около кормовой мачты, на двух кунгасах, был уложен большой
{1} В конце книги прилагается краткий словарик морских и технических названий, встречающихся в книге.
[9]
[10]
Такое расположение груза было характерно для дальневосточных судов из-за отсутствия тоннажа в те годы.
Экипаж судна во главе с капитаном П. Г. Миловзоровым состоял из сорока человек: девять человек командного состава, двадцать девять человек палубной и машинной команды. Кроме того, прикомандированы были метеоролог Ю. В. Кречман и, наконец, я — студент-практикант 4-го курса кораблестроительного факультета Ленинградского политехнического института имени М. И. Калинина. Экипаж в основном состоял из опытных полярников, неоднократно плававших на Севере, за исключением нескольких человек, которые шли в полярный рейс впервые, а до этого плавали в Тихом океане у берегов Камчатки.
Условия полярного плавания с возможностью вынужденной зимовки требовали специального обеспечения судов Колымской экспедиции продовольствием, одеждой и особым аварийно-техническим снаряжением. Запас продовольствия для экипажа и пассажиров на 14 месяцев — из расчета трехмесячного плавания и возможной вынужденной одиннадцатимесячной зимовки — был отобран и взят под наблюдение судового врача Комаровского.
После окончания медицинского института Комаровский плавал на Черном море. Весной 1929 года он совершил переход из Одессы через Индийский океан во Владивосток. Но у него было сокровенное желание пройти дальше за Камчатку, на Север. И вот, наконец, мечта его сбылась — он судовой врач на борту «Ставрополя» и заботливо готовится в столь ответственный поход.
Каюта доктора крохотная, в ней едва размещается по длине койка с вещевыми ящиками внизу и небольшой письменный стол. Расстояние между ними настолько мало, что можно работать за столом, сидя прямо на койке.
Лазарет находится тут же, рядом с каютой. Здесь две койки для больных.
[11]
С первых дней пребывания на борту «Ставрополя», а точнее, еще во Владивостоке, в период подготовки к большому плаванию доктор Комаровский, метеоролог Кречман и я как-то незаметно сдружились. Эта дружба окрепла во время рейса и зимовки судна.
Доктору Комаровскому было около тридцати лет. Это был интересный, содержательный человек, среднего роста, хорошо сложенный, с выразительными и правильными чертами лица.
Во время плавания и зимовки постоянной заботой доктора было наблюдение за питанием и состоянием здоровья своих пациентов. Принимал участие Комаровский также и в научных работах экипажа. Например, весной 1930 года он взял на себя исполнение гидрометеорологических наблюдений, что позволило Кречману участвовать в санной поездке к мысу Биллингса.
Во время подготовки судна к плаванию и затем в походе мне представилась возможность, размещаясь в матросском кубрике, ознакомиться также и с членами палубной команды.
Боцману Москаленко было пятьдесят пять лет, но, несмотря на солидный возраст, он вот уже шесть лет не покидает корабль, участвуя в арктических плаваниях. Его седые волосы по-юношески лихо выбивались из-под надетой набекрень фуражки с большим «нахимовским» кожаным козырьком. Румяное, добродушное лицо освещалось проницательными серыми глазами. Он был среднего роста, очень подвижный, энергичный, но немногословный. Боцман пользовался заслуженным авторитетом среди команды. Он отлично знал такелажное дело, имел большой опыт в судовых работах на палубе и в трюмах. К тому же характер у Москаленко был общительный, располагающий к себе людей. Боцман всегда был готов оказать по-
[12]
Схема продольного разреза «Ставрополя»:
I —каюта капитана; I°—штурманская рубка; II — рулевая рубка; III —угольники на ходовом мостике; IV — форпик; V — трюм № 2; VI— твиндек № 2; VII — угольная яма; VIII — запасная угольная яма; IX — каюта боцмана; X — матросский кубрик; XI — кубрик котельной команды; XII — кубрик машинной команды; XIII — кают-компания; XIV — каюта, прилегающая к кают-компании ПБ; XV — каюта, прилегающая к кают-компании ЛБ; XVI — котельное отделение; XVII — машинное отделение; XVIII — трюм № 1; XIX — тоннель гребного вала; ХХ твиндек № 1; XXI — ахтерпик; XXII — помещение судового врача и радиста, лазарет и радиорубка.
Маленькая чистенькая каюта боцмана, выкрашенная белой краской, располагалась на полубаке. Иллюминатор бросает свет на противоположную переборку, на которой в красной раме висит портрет пожилой женщины — жены боцмана. Небольшой стол и сверху полочка с графином для воды. Напротив стола высокая койка с ящиками для одежды и белья внизу, как обычно делалось на старых кораблях. В каюте две раскладные табуретки, около дверей на медном крюке бросательный конец — тонкий линь, или веревка, два фонаря «летучая мышь», и на полу в
[13]
Боцман в своей каюте редко находился, чаще его можно было видеть на палубе и в трюмах корабля, где шла интенсивная работа, как, например, перед отплытием корабля из Петропавловска-Камчатского, когда принимался груз.
Палубная команда находилась рядом с каютой боцмана, в матросском кубрике. Вдоль переборки в кубрике стоял обеденный стол, а вокруг него скамейки. По правому и левому бортам располагались в два яруса койки, в том числе и моя.
Днем кубрик освещался иллюминаторами, через которые иногда при сильном волнении на море забрасывались брызги.
За столом во время обеда у переднего края обычно сидел матрос первого класса Якобсон. Ему около сорока пяти лет. Черты его лица, спокойные, даже несколько суровые, смягчали голубые глаза. Он был высокого роста, широкоплечий, несколько сутуловатый, с шевелюрой русых волос и небольшой русой бородой. Говорил он медленно, казалось, обдумывая каждое слово. С 1918 года Якобсон плавал в различных морях. Это был истинный моряк, о таких, как он, адмирал С. О. Макаров сказал, что они в море — дома, а на берегу — в гостях. У Якобсона была привычка курить трубку. А еще он был заядлым охотником, и часто во время вынужденной стоянки судна его можно было видеть среди льдов стерегущим нерпу или пролетающих уток.
[14]
Рядом с Якобсоном за столом сидел матрос первого класса Реуцкий. Ему тоже около сорока пяти лет. Это был исключительный специалист по такелажным работам. Казалось, не было таких замысловатых морских узлов и сплетений, которых не знал бы Реуцкий. Старый, испытанный моряк, не раз бороздивший Тихий океан, он и в Чукотское море шел не впервые. Искренний, прямолинейный в обращении с окружающими, исполнительный в работе — вот отличительные черты характера Реуцкого. Был он подвижный, всегда бодрый, разговаривал громким голосом.
Третьим по порядку за столом сидел совершенно другой по складу характера и внешнему облику моряк — судовой плотник Тальц. Это тоже опытный старый моряк, бывавший во всех концах земного шара, где только берега омываются морем. Тяжелая морская служба в юности — на парусниках, потом на паровых судах, морские штормы, суровая жизнь дореволюционного моряка — все это наложило свой отпечаток на характер и внешний облик Тальца. Он был спокойным, молчаливым и на первый взгляд угрюмым. Глубокие морщины избороздили его лицо, седина преждевременно посеребрила волосы, тяжелый труд сгорбил спину. Но взгляд его темно-карих глаз оставался юным, озаренным любовью к труду, к морю и далеким странствиям. Тальц не только плотник — он работал наравне с другими как матрос первого класса и знал в совершенстве морскую практику и навигацию. Мы будем видеть Тальца в походе, молчаливо выполняющего задание, терпеливого, добросовестного труженика и отзывчивого товарища.
Четвертое место за столом с правой стороны занимал я. Рядом со мной, по правую руку, сидел стажер мореход-
[15]
По другую сторону стола, напротив меня, сидел матрос первого класса Загорский — помор, с берегов Белого моря. Ему около тридцати, среднего роста, широкоплечий, коренастый, голубоглазый и всегда улыбающийся. Вместе с архангельскими и мурманскими промышленниками Загорский еще мальчиком начал ходить на зверобойные промыслы. Все свои юные годы он плавал в северных морях. На Дальнем Востоке Загорский появился как уже сложившийся, опытный моряк. В работе он отличался исполнительностью и упорством. Если заглянуть на несколько лет вперед, то можно увидеть фамилию Загорского в исторических походах на пароходе «Сибиряков» в 1932 году и на «Челюскине» в 1933 году. Это тот самый боцман с «Челюскина», который последним покинул корабль во время его гибели и затем последним ушел со льдины на самолет Водопьянова во время эвакуации лагеря Шмидта.
Несколько левее от меня, рядом с Загорским, сидит матрос первого класса Аногин, который уже двадцать лет плавает в морях между Владивостоком и Камчаткой, Беринговым морем и Чукоткой. Это был добродушный толстяк, хорошо знающий свое дело, умеющий в тяжелую минуту поддержать товарищей веселой шуткой.
Предпоследним, у края стола, сидит матрос первого класса Полтавцев. Ему было около сорока лет. Это стройный и подвижный брюнет. Он в дальневосточных морях тоже плавает около полутора десятка лет и в Колымский поход идет не впервые. Полтавцев много читает и бывает не прочь поспорить на весьма разносторонние темы.
Посередине за столом сидит знакомый уже нам боцман Москаленко. Он обычно молчит, но, когда кто-либо особенно остро начинает шутить, боцман посмотрит на него своими проницательными серыми глазами или бросит
[16]
Матросский кубрик населяют не только матросы — здесь живут и другие члены экипажа: буфетчик и его помощник, камбузник, а также пекарь. Однако они за общим столом бывают редко. Два повара живут в отдельной каюте, которая находится в носовой части судна.
«Ставрополю» предстояло пройти из Владивостока до устья Колымы 3397 миль и столько же обратно — всего около 7000 миль.
В день отхода из Владивостока, 11 июля 1929 года, после второго гудка представители администрации и провожающие покинули «Ставрополь». Тотчас же была убрана широкая сходня, соединяющая борт с берегом, отданы швартовы, и машине был дан малый ход. Корабль медленно начал отходить.
Пристань была заполнена людьми. Мелькали светлые легкие платья, белые платки и шапки, которыми махали вслед уходящему кораблю. В общем шуме были слышны последние пожелания.
«Ставрополь», отойдя от пристани, поднял на мачте свои позывные флажные сигналы. На сигнальной мачте Совторгфлота взвились сигналы «Счастливого плавания».
Развернувшись на рейде бухты Золотой Рог, «Ставрополь» дал традиционный прощальный тройной гудок. В ответ бухта Золотой Рог наполнилась дружным хором гудков всех отечественных и иностранных судов, находящихся в бухте.