На корабле еще не было объявлено зимовочное положение, но подготовительные работы к постановке судна на зимовку были начаты под руководством старшего помощника капитана Алексеева. В первую очередь подготовили жилые помещения для экипажа и пассажиров.
План размещения людей состоял в том, чтобы палубную и машинную команды оставить на своих местах, в носовой части, командный состав, за исключением капитана и доктора, поместить в кают-компанию, а всех пассажиров расположить в твиндечном помещении, на второй палубе.
Сосредоточение людей в общих помещениях вызывалось необходимостью экономить топливо.
В жилых помещениях были сделаны кирпичные с железным каркасом печи, трубы были выведены через вентиляторы вверх, а в некоторых помещениях — в отверстия иллюминаторов.
На твиндечной палубе был устроен красный уголок, кухня с русской печкой, баня и прачечная. Рядом с кухней установили сорокаведерную бочку для плавки льда. В этой бочке был устроен змеевик, одно колено которого и куб
[69]
В течение сентября и начале октября держали под паром сначала оба котла в надежде на вскрытие льда и возможность быстрого выхода из плена, как это имело место, например, в 1924 году при плавании ледокола «Красный Октябрь», который, как и «Ставрополь», был зажат здесь льдами.
Однако необходимость экономии угля вынуждала командование «Ставрополя» затушить один котел,
19 октября 1929 года было официально объявлено о зимовке «Ставрополя». К этому времени пассажиры и экипаж судна уже были размещены в отведенные им помещения.
Изоляция борта и, по возможности, утепление пассажирского помещения было сделано с помощью деревянной обшивки бортов твиндека изнутри и засыпкой междубортного пространства шлаком и углем.
Палуба в твиндеке, где располагались жилые помещения, также была выложена досками. Вместо коек были сделаны двухъярусные деревянные нары. Для семейных и женщин, в том числе одной беременной, были отведены отдельно три каюты, они были утеплены и обогревались камельками.
На период зимовки я был помещен вместе с гидрометеорологом Ю. В. Кречманом в двухместную неотапливаемую каюту, прилегающую к кают-компании. Преимущество моего нового местожительства на судне было в том, что я имел возможность рано утром, до подъема, заниматься в кают-компании обработкой полученных данных по испытанию механических свойств льда.
Кречман был назначен в этот рейс Якутской комиссией Академии наук СССР с целью систематического наблюдения и дальнейшего обобщения гидрометеорологических условий плавания судов из Владивостока в Нижнеколымск. В обязанности гидрометеоролога в то время входили
[70]
Кречману было тогда не более двадцати пяти лет. Это был молодой ученый, эрудированный не только в своей области знаний, но и смежных: океанографии, геологии, ботанике, хорошо был знаком с литературой по исследованию и освоению Арктики. Несмотря на молодость, он имел редкие волосы, носил пенсне или очки, через которые смотрели на вас серьезные, даже строгие глаза. А в общем это был молодой жизнерадостный человек, еще не женатый, но перед отъездом из Ленинграда он был помолвлен с одной из своих сверстниц, с которой вместе учился. В походе он часто говорил о своей нареченной.
Наблюдения Кречман вел пунктуально, очень тщательно и вообще с любовью относился к своему делу, Через каждые четыре часа он выходил на палубу, измерял температуру воздуха, брал пробу забортной воды, ловко ее зачерпывая ведром с борта, определял скорость и направление ветра с помощью прибора и производил запись.
Во время зимовки Кречман не приостанавливал своих наблюдений, несмотря на морозы, штормы и снежные бури.
В кают-компании размещались второй помощник капитана Миронов, третий помощник капитана Снежко и третий механик Ковальчук.
Кроме того, в кают-компании столовались судовой врач Комаровский и радист Бабурин.
В прилегающей к кают-компании каюте, по левому борту, находились старший помощник капитана Алексеев и старший механик Фридвальд.
В то время, когда экипаж «Ставрополя», зажатый льдами, готовился к зимовке, здоровье капитана П. Г. Миловзорова с каждым днем ухудшалось.
Наш молодой врач М. Г. Комаровский надеялся на сильный организм и хорошее сердце капитана. Мне нравился оптимизм нашего врача, с которым мы часто встре-
[71]
Между тем в дни осенних штормов и подвижек льда решалась и судьба нашего судна, окруженного льдами. В каждый час не исключалась возможность высадки людей на лед.
С этой целью весь экипаж был снабжен индивидуальными заплечными мешками, в которых находились высококалорийные продукты: сушеное молоко, шоколад, сухари. Кроме того, на шлюпочную палубу выгрузили из трюмов 13 бочек ржаных сухарей, 15 бочек масла, 27 ящиков консервов.
На случай эвакуации людей на лед помимо шлюпок были приготовлены сходни, лестницы, доски, шесты, веревки, горючее в бочках и различный инструмент, в том числе пешни.
Предполагалось, что после перехода людей на берег будет начато их передвижение с мыса Северного в направлении к Берингову проливу. Для этого намечалось использовать плавучие средства, которые имелись на мысе Северном. Сюда входили два вельбота и моторный катер.
Но из-за сильного ветра и подвижки льда у бортов судна образовалась узенькая лунка, отчего корпус начал едва заметно колебаться.
Именно в этот вечер, выбрав свободную минуту (все мы были заняты на авральных работах), я зашел навестить П. Г. Миловзорова. Он, встревоженный, в сильном жару, сразу спросил меня еле слышным хрипящим голосом: «Что с судном?» Я понимал его тревогу и поэтому спокойно сказал, что торошение происходит далеко от нас и никакой опасности для судна не представляет. Хотя это,, конечно, было не совсем так. Судно было в большой опасности, находясь в зоне подвижки льда. Однако Миловзоров, как мне казалось, поверил моим словам и успокоился.
[72]
Всю ночь мы бодрствовали в ожидании катастрофы. Однако к утру ветер постепенно начал затихать, а с рассветом совсем утих — таковы капризы Арктики!
После шторма необходимо было сразу же выяснить ледовую обстановку. Осмотр льда производил старший помощник капитана Г. М. Алексеев. Я сопровождал его, располагая футштоком и ручным лотом для измерения толщины льда и промеров глубин. Знакомая нам конфигурация льда изменилась. Местами были наторошены свежие ледяные гряды. Только в районе стоянки судна были тяжелые большие льдины, благодаря которым торошение не распространялось на «Ставрополь».
После этого торошения и пурги береговой припай установился окончательно, сохранившись в течение всей зимы.
Большую заботу для личного состава представляла консервация главных и вспомогательных механизмов на время зимовки. Особенно обращалось внимание на возможность размораживания фланцевых трубопроводов и различных систем. Работами по консервации механизмов руководил старший механик Э. А. Фридвальд.
Машина разбиралась, из цилиндров удалялся конденсат, трущиеся поверхности промывались керосином и смазывались. Сальниковые набивки были заполнены и фланцы ослаблены.
Для обеспечения проворачивания линии вала главной машины ручным механизмом гребной винт ежедневно окалывался от образующегося здесь льда. За кормой поддерживалась открытая вода — майна. У кингстонов были
[73]
В машинном отделении была установлена большая чугунная печь, отапливаемая углем. Труба от печи была выведена к световому люку. Это сделали на тот случай, если бы в машинном отделении пришлось работать при сборке машины зимой, поскольку бывали случаи вскрытия льда во время зимовки, как это, например, имело место в 1924 году при походе ледокола «Красный Октябрь» на остров Врангеля, когда он зазимовал у мыса Северного.
С мыса Северного на «Ставрополь» часто приезжали чукчи. Среди них особенно выделялся Рартыргин. Он проявлял большой интерес к механизмам и проводил все время в машинном отделении, участвуя в переборке машины. Рартыргин окончил школу в Лаврентия и хорошо говорил по-русски.
Брат Рартыргина Анчо появился на «Ставрополе» спустя месяц после того, как мы фактически встали на зимовку. С ним за месяц до нашего прихода произошел такой случай.
25 августа Анчо и с ним еще двое чукчей отправились на охоту. Они отошли на байдаре от берега на 10—12 миль и убили двух моржей. Неожиданно поднялся сильный ветер, прогалины между льдинами начали затягиваться. Анчо с товарищами, несмотря на все усилия, не смогли выйти с байдарой на чистую воду. Им пришлось вытащить ее на льдину, где они и расположились недалеко от убитых моржей. Чукчи ожидали, что лед вскоре разойдется и ветер стихнет. Между тем льдина, на которой они находились, дрейфовала на северо-восток. Ветер продержался несколько дней, и за это время льды смерзлись между собой. Чукчи сочли благоразумным терпеливо ждать. Они подтянули к тушам убитых моржей байдару, перевернули ее, устроив таким образом себе защиту от ветра и метелей.
Лед продолжал дрейфовать на северо-восток к Берин-
[74]
Анчо после своего возвращения часто приезжал к нам на судно.