«Очевидно руками в Ледовитом океане много не сделаешь!»
Адмирал С. О. Макаров
1
Мечта о новых географических открытиях в Арктике, мечта о достижении Северного полюса не оставляла Макарова в продолжение полутора лет, прошедших с того дня, когда его попытки активного преодоления полярных льдов были бесцеремонно прерваны. Но эта полтора года нe прошли даром. Макаров блестяще опроверг вздорные измышления клеветников и обскурантов и в небывало короткий срок создал отличную книгу, ознакомившую весь мир с деятельностью «Ермака». Макаров с большой убедительностью доказал, какую пользу может принести ледокол, который одним только спасением «Апраксина» с лихвой оправдал затраченные на его постройку средства.
Между тем, начиная с февраля 1901 года, «Ермак» (у которого была заново переделана носовая часть) успешно проводил в Балтийском море и Финском заливе караваны судов
В марте 1901 года Макаров с новой энергией возобновил хлопоты о походе «Ермака» в Северный Ледовитый океан. Он просил направить ледокол для исследования района к северу от Шпицбергена. «Там должны быть новые, неоткрытые еще земли, до которых никто, кроме «Ермака», дойти не может,— с глубоким убеждением писал он Витте.— Теперь, когда у нас... есть корабль, который дает возможность сделать то, что не под силу ни одной нации... было бы неестественно останавливаться перед полуоткрытыми дверями к тому, что обещает такие благие результаты».
Витте сначала отказал, основываясь на скептическом отзыве профессора П. П. Семенова-Тян-Шанского (председателя Географического общества) и еще более резком отзыве адмирала Чихачева. Семенов признал, что «снаряжение всех наших полярных экспедиций осуществлялось благодаря полной готовности русских людей жертвовать своей жизнью на подобные предприятия», и высказался за содействие полярным исследованиям Арктики, но заявил, что «Ермак» ему не представляется подходящим для этого.
Чихачев высказался так: «...весьма мало надежды, чтобы сбылись предположения адмирала (Макарова) открыть к северу от Шпицбергена какие-либо земли... Что же касается вопроса, насколько способен бороться ледокол «Ермак» с полярными льдами, то предположения адмирала Макарова о возможности на ледоколе «Ермак» проникнуть безнаказанно в полярные льды до сих пор не оправдались. Двукратная попытка его пробить себе путь во льдах подвергла судно серьезным авариям... Нет никакого ручательства, чтобы и в переделанном виде «Ермак» мог вступить в борьбу с ледяными скалами, не потерпев еще более сильных аварий».
Отрицательные отзывы несколько не смутили Макарова. В своем письме к С. Ю. Витте он объяснил, что временные неудачи в Ледовитом океане неизбежны. Надо только уметь лавировать и выжидать, пока периоды сжатия проходят, ибо таковые бывают непродолжительными, а когда лед находится в периоде ослабления, то «Ермак» продвигается вперед весьма успешно, действуя машинами самым тихим ходом. Макаров обещал «итти отныне осторожно и осмотрительно, стараясь не давать ледоколу той работы, которая ему не под силу». В заключение он привел самый веский для министерства финансов аргумент — обязался затратить на экспедицию весьма небольшую сумму: «Расходы на ученых членов экспедиции и инструменты, — писал он, — полагаю, не превзойдут 6000—7000 рублей».
Совершенно неожиданно для Макарова на этот раз его сторону принял управляющий Морским министерством адмирал П. Тыртов, тот самый, который за четыре года до того ответил категорическим отказом на его ходатайство. Поход «Ермака» в Северный Ледовитый океан был, наконец, разрешен. 4 мая 1901 года Макарову сообщили, что он может итти на «Ермаке» в Ледовитый океан, но с условием предварительно завезти грузы шпицбергенской экспедиции Академии Наук, производившей на архипелаге измерение градуса меридиана.
16 мая «Ермак» под командой Васильева снялся с якоря в Кронштадте и ушел в Ньюкэстль, где приступил к погрузке угля. Сам Макаров прибыл на ледокол позднее. Перед своим отъездом Макаров составил секретную записку на случай гибели «Ермака» и передал ее в запечатанном пакете адмиралу В. Мессеру. Пакет этот Макаров просил вручить царю в том случае, если к 15 октября 1901 года не поступит никаких известии о «Ермаке». Прилагая давно уже разработанный им проект ледокола, Макаров просил в случае, если «Ермак» застрянет, немедленно построить новый ледокол согласно этому проекту. «Казалось бы,— пояснял он,— если застрянет «Ермак», то надо послать ледокол еще более сильный; в действительности это не так: в Северном Ледовитом океане не столько нужна сила, сколько крепость и наклон бортов. Также весьма важно, чтобы было жидкое топливо, которое при том же весе дает более полезного действия...». «Ибо единственное побуждение, которое толкает меня на Север,— заканчивал Макарон,— есть любовь к науке, желание раскрыть те тайны, которые природа скрывает от нас за тяжелыми ледяными преградами».
17 июня в Тромсе Макаров перешел на борт «Ермака», и 20 июня ледокол вышел по направлению к Новой Земле.
2
Новая попытка Макарова — исследовать Северный Ледовитый океан при помощи ледокола — вызвала живейший интерес в России и за границей. Как раз в это время из разных государств мира были снаряжены экспедиции к Северному полюсу: канадца Бернье, немца Кампфе, предложившего для того времени фантастический план «достичь полюса посредством подводной лодки, движущейся под льдами Ледовитого океана», и американца Болдуина, поклявшегося, что «если он не доберется до полюса, то он никогда более не ступит ногой на улицы Нью-Йорка». (Все эти иностранные экспедиции в дальнейшем окончились полной неудачен.) Имя адмирала Макарова и название его ледокола, успевшего приобрести широчайшую известность, склонялись на всех языках мира.
Сам Макаров следующим образом определял ближайшие цели своей новой экспедиции:
«Около 10 июня,— сообщал, по его указанию, командир «Ермака» в объявлении для экипажа,— «Ермак» выйдет на норвежского порта Тромсе к Новой Земле, поднимется к северу вдоль ее западного берега и, обойдя ее с севера, направится в порт Диксона около устьев реки Енисея. Из порта Диксона, или раньше, если льды не позволят до него добраться, «Ермак» повернет назад и постарается на обратном пути обследовать льды к северу, насколько это можно будет по состоянию их и не рискуя самим ледоколом».
Не прошло и недели со дня выхода «Ермака» из Тромсе, как он вступил в сплошной, хотя и разбитый лсд. Начались трудности, одна серьезнее другой.
Лед становился все плотнее, стали попадаться глетчерные льдины («вечные», которых так опасался Врангель). 26 июня на горизонте показался айсберг, — издали его форма напоминала пирамиду, водруженную на торосе. «Ермак» двигался по трещине, которая становилась все более и более узкой и извилистой, пока, наконец, не застрял в сплошном торосистом льду и дальше двигаться уже не мог. Это произошло у берегов Новой Земли, несколько южнее полуострова Адмиралтейства. Берег был видом достаточно отчетливо, и ледокол сделал попытку приблизиться к нему. Несмотря на все усилия, они приводили к ничтожным результатам.
«С полного ходу ударили мы в торосистое июле, — писал в дневнике за 26 июня Макаров, — и проходили всего лишь 10—15 сажей. При втором ударе мы... ударяли в кашу разбитого льда, которая сильно задерживала ход... поело 10-го или 20-го удара мы едва доходили до твердого льда, тратя всю энергию на бесполезную работу спрессовывания каши разбитого льда». Поистине сизифов труд!... Чтобы размягчить эту ледяную «кашу», ее поливали горячей водой. Этот своеобразный, хотя и довольно примитивный метод несколько улучшил положение.
29 июня «Ермак» почти не мог двигаться. Геолог В. М. Вебер писал в споем дневнике: «С «Ермаком» ничего подобного не бывало! Но он и не бывал в сплошных ледяных полях большой мощности. Лед здесь толщиной 4—5 футов... Раньше «Ермак» ходил в разбитом льду, так что было куда раздвигать лед, теперь же мы имеем лед в состоянии сжатия: отдельные льдины не только сдвинулись, но на местах стыков образовали торосистые гряды...»
2 июля... «Что делать? Против льда в состоянии сжатия и «Ермак» бессилен...».
2 июля началось сжатие льда, более сильное, чем когда-либо раньше. Уже с утра Макарову доложили, что лед сильно нажимает. Все ледяное поле по левому борту с глухим скрипом спустилось под дно ледокола и пошло назад, но вскоре почему-то задержалось. Попробовали пустить левую машину,— она не проворачивалась. Но Макаров нашелся: он приказал дать задний ход кормовой машине, и через час, благодаря размывающему действию струи заднего винта, ледяная глыба, заклинившая левый винт, распалась, — и винт начал свободно вращаться. Погода все время стояла замечательная.
Весь день ярко светило солнце, горизонт был открытый, безоблачный. Новая Земля была видна удивительно отчетливо— как на ладони. А «Ермак» был зажат в тиски, никакого движения! В неподвижности оставался корабль и следующие два дня... 9 июля решено было послать несколько разведывательных партий в разные стороны для определения состояния льда и перспектив дальнейшего движения. «Прогулялись отлично, — записал Вебер, — за прогулку все сильно загорели... но новости были неутешительные: лед везде торосистый, тяжелый... Ясно, что единствен нос наше спасение -ветер, и ветер восточный».
Но, как на зло, ветер дул не с востока, а с запада или с юга, и все сильнее прижимал льды вместе с «Ермаком» к берегу Новой Земли!
В последующие дни таяние усилилось, холить по ледяным полям стало труднее. Часто встречались проталины, ноги проваливались сквозь рыхлый снег.
Утром 11 июля Макаров отметил в своем дневнике:
«Проснулся в 4½ часа и до утра но мог заснуть. Мысль, что мы совершенно во власти природы, меня страшно гнетет. Если льдины раздвинутся, мы можем выйти, а если нет — мы останемся и зазимуем. Мы находимся в торосистом ноле... Все усилия повернуть ледокол в эту сторону оказались напрасными. Ледокол крошил лед, образовывая из него ледяную кашу, которая под действием воды и ночного мороза смерзалась».
Однако надо же было как-нибудь подбодрить приунывших людей! И вот Макаров придумал следующее: «Чтобы занять всех общей работой, я решил попробовать руками растащить часть льда. Все, начиная от меня, вышли на работу с лопатами, кирками и прочими инструментами. Казалось вначале, что работа идет чрезвычайно успешно, ибо теплая вода из холодильников производила обильное течение, в то время как мы руками разбрасывали куски льда в разные стороны. После 1½ часов усиленной работы лед под нами зашевелился...
Работы усиленно продолжались до вечера. Потом, поднявшись на ледокол, я увидел, какую ничтожную часть работы мы произвели. Очевидно руками в Ледовитом океане много не сделаешь»!.
Все жили надеждой вырваться из ледового плена, какого бы напряжения сил это пи потребовало. Одно время казалось уже, что какой-то успех достигнут. Действительно, вечером того же дня, когда была сделана попытка руками расчистить кораблю дорогу, лед пришел в некоторое движение. Тотчас же были пущены в ход машины. После долгих усилий удалось при общем ликовании пройти около двух миль. Но радость оказалась преждевременной. «Ермак» вдруг снова уперся в торос и застрял, на этот раз уже безнадежно. Бились до вечера, но одолеть лед так и не удалось...
13 июля подул сильный южный ветер, который еще более ухудшил обстановку: сдавил все льдины, затянул полыньи, засыпал все густым снежным ковром... На другой день, так и не перейдя в восточный, ветер стих. «Напортил и перестал дуть»,— раздраженно жаловались ермаковцы.
Поддался несколько общему настроению и Макаров. Успокаивая других, он однажды во время обеда обронил фразу, что если только удастся выбраться из льда, ледокол не пойдет ни на Диксон, ни к Земле Джиллиса, ни севернее, а только обойдет вокруг Новой Земли.
«Если только удастся выбраться из льда!» Он ужо сам начал терять веру в это.
15 июля в дневнике Макарова появилась запись, наглядно свидетельствовавшая о его душевном состоянии:
«После обеда пошли на лед. Лед оказался с проталинами, так что я два раза провалился... Что это такое — я решительно не могу понять! 15 июля — между тем холодно, а все ветры только сжимают лед. Какое заколдованное место! Я сильно опасаюсь, что нам не удастся выбраться отсюда».
О чем размышлял Макаров в бессонные ночи на своем «Ермаке», обреченном на неподвижность? Для такого энергичного человека вынужденное бездействие было мучительным. А ведь он принял на себя всю ответственность за столь рискованную экспедицию! Макаров знал, что все ермаковцы только потому и сохраняют спокойствие, что уверены а его опытности, знаниях и находчивости. Раз адмирал заявил, что корпус «Ермака» абсолютно надежен, — значит, не страшны ни грозное сжатие льдов, ни подозрительный неумолчный треск. «Никто из экипажа ни разу не подал вида неудовольствия, упрека или какого-либо намека ни адмиралу, ни командиру, — рассказывал старшин механик М. Л. Улашевич, — и все, начиная с «ученого штаба» и кончая кочегаром, совершенно спокойно относились к своему положению, так как видели, что ледокол несокрушаем, а если напор льда увеличился бы снизу, то судно, благодаря своим обводам, было бы выперто на лед. Разумеется, все находились под впечатлением возможности провести полярную зиму на ледоколе, но все имели достаточно характера не высказывать каких-либо жалоб или упреков».
Макаров собрал совещание «ученого штаба», штурманов и механиков. Изложив положение, он заявил, что можно рассчитывать на быстрое освобождение, так как лед распадается на мелкие глыбы.
Теперь нужен только восточный ветер, чтобы эти глыбы развести. Но именно этого ветра не было целый месяц. Еще месяц, и ледокол окончательно застрянет во льдах, ибо должны начаться морозы. Уже теперь по ночам термометр показывал -3°.
Наконец, видя, что и полярная зима не за горами. Макаров решился на чрезвычайные меры, чтобы снять с «Ермака» экипаж.
С этой целью он снарядил две группы и направил их в сторону моря на случай, если встретится промысловое судно. Первая пустилась в путь 22 июля, а вторая — спустя два дня.
Руководителям обеих групп Степан Осипович вручил несколько писем в Петербург. Сохранилось письмо, адресованное им жене! Он писал:
«Необходимо уговорить Витте, чтобы он устроил посылку ледокола № 2 и парохода «Рюрик» к границе постоянных льдов, чтобы снять экипаж... Надо снимать команду в начале сентября, ибо позже будет труднее...».
Настаивая на присылке спасательной партии к кромке льдов, чтобы теперь же снять большую часть экипажа, Макаров одновременно просил жену сообщить адмиралу Мессеру, чтобы тот передал царю хранящийся у него запечатанный пакет с его письмом. «В письме этом я прошу,— писал Макаров,— приступить к постройке другого маленького ледокола. Если закажут теперь же, то успеют построить к будущему лету, и тогда тот ледокол сможет пойти по краю сплошных льдов и войти в соприкосновение с «Ермаком». На нем должно быть провизии на 3—4 года и себе и команде «Ермака». У нас провизии на один год, но я уже уменьшил порцию, так что полагаю, с охотой на медведя мы сможем продержаться два года...».
«... Сильно озабочен участью «Ермака», напрягаю все свои силы, чтобы найти выход. Пробиваясь с ледоколом, прилагаю все мое искусство и всю мою энергию. Результатов нет, и мы ничего не двигаемся... Неделю тому назад это у меня отозвалось на неправильности работы сердца, но я сейчас же бросил курить и пить кофе, доктор дал лекарство, и теперь я опять здоров...».
Но в действительности нервное напряжение тяжело отозвалось на самочувствии Макарова — у него начались серьезные сердечные припадки, учащавшиеся с каждой неделей...
3
И вот, когда, казалось, уже была потеряна последняя надежда выбраться из льдов — обстановка сразу изменилась. Прихотливая и капризная полярная стихия словно сжалилась над ермаковцами.
24 июля, еще до рассвета, на вахту к второму штурману Н. В. Палибину (ботанику) пришел вахтенный Лавров и сообщил радостную весть: лед как будто начинает расходиться. «Через четверть часа, — вспоминал Палибин, — я вышел и убедился, что веревка туго натянулась. Я немедленно разбудил командира, который, осмотрев лед, тотчас послал будить команду и приказал приготовить левую машину. Через несколько минут появился и сам адмирал.
Выйдя утром наверх, я уже видел, что «Ермак» шел хорошим ходом среди льдов. В 9 часов 30 минут мы увидели впереди открытое море. День этот был праздником для всех после 28-дневного пленения во льдах. Завтрак прошел с оживленными тостами. Адмирал пил за здоровье механиков во главе с Улашевичем, говорил шутя: «Все старания были приложены, чтобы сломать машины, но эти старания не увенчались успехом».
Итак, плавание возобновилось. Научные работы (гидрологические, метеорологические и т. д.) проводились успешно.
Ввиду тяжелого состояния льдов у Новой Земли Макаров решил итти к Земле Франца-Иосифа. 27 июля 1901 года «Ермак» отдал якорь у мыса Флора, где встретился с судном «Фритьоф» американской полярной экспедиции Болдуина (того самого Болдуина, который поклялся не возвращаться в Нью-Йорк, если он не достигнет полюса). Произведя океанографические работы, ледокол повернул к Новой Земле и, подойдя к границе льдов у ее берегов, направился вдоль них к северо-востоку. Но у мыса Нассау тяжелые льды снова преградили «Ермаку» путь. К северной оконечности Новой Земли он подойти не смог и повернул к восточной части архипелага. В августе «Ермак» подошел к острову Гохштеттера.
«На север от нас тянулась полоса чистой воды, — писал Степан Осипович, — но мне не хотелось в столь позднее время пускаться на север, а потому я повернул на юг и, пройдя вдоль границы льдов, подошел к Новой Земле...».
24 августа «Ермак» стал на якорь у мыса Шанца, в Машигиной губе на Новой Земле. Здесь С. О. Макаров вместе с экспедиционной партией сошел на берег. В течение нескольких дней эта группа шла вдоль берега, занимаясь съемочными работами. В одном пункте был установлен мареограф для определения высоты прилива к вырублена «вековая марка». 16 августа, приняв партию ученых и Макарова, «Ермак» снова вышел в море. 20 августа 1901 года «Ермак» прибыл в Тромсе. На этом экспедиция закончилась.
Макаров телеграфировал Витте, что «северная часть Новой Земли была обложена тяжелыми прибрежными льдами... В упорной борьбе с этими льдами «Ермак» потерял 3 недели, вследствие чего пришлось программу сократить. Сделаны 2 рейса к Земле Франца-Иосифа и обратно... Собрали большой материал по ледоведению, глубоководным и магнитным исследованиям, и составлена карта Новой Земли... «Ермак» выдержал чрезвычайно тяжелые испытания во льдах вполне успешно. Повреждений ни в корпусе, ни в механизмах нет. Все здоровы...».
Эта телеграмма была истолкована крайне неблагоприятно для Макарова. Особую активность развил все тот же адмирал Бирилев. 6 сентября он обратился к Витте с депешей:
«Телеграмма из Тромсе извещает, что «Ермак» возвратился безрезультатно, льды остались непроходимыми, а «Ермак» негодным судном как по замыслу, так и по исполнению, чтобы совершать полярные плавания и открыть полюс... Меня до сих пор угнетала мысль, что Вы могли думать, что акт комиссии по возложенному Вами на меня делу был пристрастен и несправедлив».
Дело Макарова было окончательно проиграно. 13 октября 1901 года Б. Ковалевский уведомил Степана Осиповича о следующем «высочайшем решении, не подлежавшем обжалованию»:
«1) деятельность ледокола «Ермак» ограничить проводкой судов в портах Балтийского моря и
2) передать ледокол в ведение Комитета по портовым делам, с освобождением Вашего Превосходительства от лежащих на Вас ныне обязанностей по отношению к опытным плаваниям во льдах...».
Интересно, что Д. И. Менделеев, несмотря на свой преклонный возраст (в ту пору ему уже было 67 лет), продолжал упорно лелеять мечту о путешествии к Северному полюсу.
Спустя месяц после окончательного отстранения Макарова от руководства ледоколом, Менделеев обратился к Витте с настойчивой просьбой разрешить ему совершить рейс к полюсу на «Ермаке». Давая оценку последней экспедиции Макарова, Менделеев заявлял, что «напролом нельзя проникнуть к полюсу лишь при помощи корабля, хотя бы это и был ледокол в 10 и даже 20 тысяч сил. Способность ломать лед прямым напором, с разбега, вполне годится при проломе льдов Балтийского моря и любой реки или озера, но одна она недостаточна для прохода Ледовитым океаном: там должно и нужно пользоваться везде, где можно, обходом, а не проломом, а пролом массивных торосов применять следует только после их распадения от взрывов...».
Проанализировав опыт, накопленный «Ермаком» во время предыдущих плаваний, Менделеев пришел к выводу:
«... Несколько дней «Ермак» успешно может бороться со льдами небольшой толщины, и я полагаю, что этого более чем достаточно, чтобы пробовать проникнуть на ледоколе в неведомую страну, окружающую полюс, а затем к Берингову проливу...».
«Решаюсь ныне, — писал далее Менделеев министру Витте,— просить произвести опыт этим же ледоколом под моим руководством для проникновения в неизвестную область льдов... Попытка пройти безостановочно к полюсу и к Берингову проливу достойна полного напряжения сил и, по моему крайнему разумению, года в три наверно может доставить успех».
Поистине величественна эта непреклонная вера, этот пламенный энтузиазм престарелого ученого, имя которого связано с гениальными теоретическими открытиями. Во имя торжества науки-он готов был бросить свои кабинетные исследования и отправиться в такое рискованное путешествие.
В ответ на настойчивые предложения и убедительные доказательства Менделеев получил лишь снисходительно вежливый отказ. Неудачно закончились и новые попытки адмирала Макарова в следующем (1902) году добиться посылки его на «Ермаке» для изучения «белых пятен» Арктики. «Не исследована часть Ледовитого океана, лежащая между путем Нансена и северным берегом Сибири, — писал Макаров секретарю Физико-химического общества. — Длина этой области 800 морских миль, ширина от 250 до 350 миль. То же к северу от Земли Франца-Иосифа и островов Шпицбергена — область длиной 400 миль, шириной 250 миль. Наконец не исследован весь простор Ледовитого океана, длиной приблизительно 1300 миль и шириной 1110 миль». От ученых-географов (Совет Географического общества, во главе с проф. Семеновым-Тян-Шанским) Макаров также не добился поддержки. Семенов по прежнему мало верил в его успех и боялся ради сомнительных, с его точки зрения, экспериментов рисковать ледоколом, столь полезным для проводки судов в Балтике. Тщетно Макаров повторял свои доводы, что «полярные льды могут быть разбиваемы» и «ледокол пока есть единственное средство, чтобы доставлять ученых в избранную часть Ледовитого океана». Тщетно грозил он (в марте 1903 года) Семенову и всему Географическому обществу «справедливым упреком потомства». Все это ни к чему не привело. Макарову так и не довелось уже больше итти с «Ермаком» в северное плавание!... Равнодушие и пренебрежительно холодный отказ — вот все, что встречали адмирал Макаров и профессор Менделеев со стороны царского правительства и его официальных представителей.
На приеме у царя (17 мая 1902 года) Макаров получил следующий ответ: «Я с интересом выслушаю Ваш рассказ, но в моих глазах Вам не нужно защищать вашу мысль, ибо я остаюсь при прежних убеждениях».
Разумеется, в данном случае речь шла не об «убеждениях» Николая, а о том, что судьба смелых начинаний Макарова была заранее предрешена.
В официальных кругах, за самыми немногими исключениями, господствовала реакционная, обскурантская точка зрения на такие предприятия, как исследование Арктики. Весьма определенно, как уже упоминалось выше, ее сформулировал такой представитель бюрократии, как Ковалевский, заявивший, что «нет серьезных причин итти в этом направлении далее западноевропейских правительств, затрачивая миллионы на отвлеченные научные изыскания в арктических морях». Вся тупость и ограниченность этого царского чиновника выразилась в его презрительной фразе: «Нехватает только русского ледокола на свободном поприще арктического спорта».
4
31 марта 1904 года японской миной был взорван флагманский корабль Тихоокеанской эскадры — броненосец «Петропавловск». На борту броненосца погиб адмирал Макаров.
Велико было горе русского народа при известии о гибели прославленного адмирала. Новатор в науке и технике, Макаров неустанно боролся с косностью и консерватизмом царских чиновников, мешавших осуществлению его прогрессивных научных идей. Построенный по проекту и под наблюдением адмирала Макарова «Ермак» — живое свидетельство его глубоких познаний и прозорливости...
К моменту гибели Макарова «Ермак» находился в Петербурге, где был занят очищением Невы от льда. В апреле он снял с мели броненосец «Орел».
В сентябре 1904 года высшее морское командование ничего умнее не придумало, как отправить ледокол «Ермак» на тихоокеанский театр военных действий, в составе 2-й эскадры адмирала Рожественского. Поздно вечером 24 сентября капитан «Ермака» Фельман получил спешное предписание — принять груз для 2-й Тихоокеанской эскадры.
Отправлять ледокол, построенный для борьбы со льдами, в кругосветное плавание и качестве угольного транспорта! Бессмысленность этого признал еще летом того же года Морской технический комитет. Он дал заключение, что «плавание «Ермака» в Тихий океан возможно лишь... при самых благоприятных погодах и при... грузе..., который не подвергался бы порче под влиянием высокой температуры... в грузовых трюмах, расположенных под котлами. Поэтому ледокол «Ермак» не может служить угольным транспортом для надобностей эскадры».
По прибытии в Либаву Фельман явился к адмиралу Рожественскому и доложил, что машина в неисправности (дейдвудные валы сильно нагревались в пути, а при входе в порт левая машина остановилась совсем). Рожественский обошелся с капитаном «Ермака» очень грубо и приказал немедленно готовиться к походу.
«Ермак» стал выгружать грузы и принимать уголь. 2 октября с рассветом «Ермак» снялся, занял назначенное ему место в кильватере крейсера «Аврора». Утром 4 октября эскадра стала на якорь у входа в пролив Бельт.
Адмирал Рожественскнй приказал «Ермаку» итти впереди эскадры в Бельте и тралить фарватер.
Траление началось. Но едва «Ермак» тронулся, как случилось то, что предсказывал Фельман: траловый трос лопнул. Ночью испортилась и перестала работать кормовая машина «Ермака». В связи с этим произошел эпизод, свидетельствовавший о необузданном характере и самодурстве Рожественского.
«В 3 часа дня, — писал об этом эпизоде капитан Фельман,— был поднят сигнал на судах эскадры, который вследствие штиля не могли на ледоколе разобрать. С флагманского корабля раздавались выстрелы, и снаряды ложились довольно близко от ледокола. В то время как вельбот (на котором находился капитан Фельман.— Ред.) приближался к флагманскому кораблю, над самым вельботом просвистало несколько снарядов. Оказалось, что приказ стрелять по вельботу был отдан Рожественским, который предположил, что на ледоколе «Ермак» преднамеренно не исполнили его приказа. Командир ледокола, явившись к адмиралу, хотел доложить о состоянии машин, но адмирал и слова не дал сказать. Он сделал строжайший выговор за «преднамеренное неисполнение приказаний и неумение управляться». Затем приказал принять почту и вернуться в Россию вместе с миноносцем «Прозорливым», получившим повреждения. Эскадра же к вечеру 7-го снялась и ушла в Немецкое море».
Этот неприятный инцидент оказался для «Ермака» спасением от почти неизбежной гибели в будущем (под Цусимой). Через 20 дней «Ермак» был введен в док, где он надолго задержался для основательного ремонта... Затем ледокол вернулся к своей обычной работе — проводке и освобождению пароходов в Рижском и Ревельском портах. С мая 1905 года «Ермак» стал спешно готовиться сопровождать экспедицию к устью Енисея.
И вот «Ермак» опять в водах Ледовитого океана!
17 августа в 9 часов утра вся экспедиционная флотилия, стоявшая на якоре у бухты Варнека, снялась, чтобы пройти Югорский Шар, но задержалась из-за массы появившегося здесь льда. В 12 часов дня «Ермак» ударился о подводный риф, не обозначенный на карте. Удар был настолько сильным, что сломалась стеньга, которая при своем падении повисла на фордунах.
Немедленно был дан полный задний ход, но сойти с рифа никак не удавалось. Начались работы по облегчению ледокола, но лихтерам экспедиции нельзя было долго держаться у его борта, так как начался ледоход из Югорского Шара. Утром 18 августа огромное ледяное поле ударилось о корму «Ермака» и в несколько секунд повернуло его больше чем на 8 румбов. Для облегчения ледокола выгрузили уголь из носовых ям. Все дружно работали день и ночь. В каждый прилив пробовали сниматься, но безуспешно. Только 20-го вечером, в полную воду, сильно разгрузившийся «Ермак» сдвинулся с камней.
На другой день пролив и Карское море совсем почти очистились от льда. Так как задул зюйд-вестовый ветер, то весь караван экспедиции ушел в Карское море, оставив «Ермака», который вынужден был из-за течи вернуться в Мурманск, а затем в Ньюкэстль, где стал ремонтироваться в доке Армстронга.
Таким образом «Ермак» доказал свою необычайную крепость и отличное устройство, если не считать полученных им трещин и вмятин; «всякое другое судно, — по заверению его капитана, — не выдержало бы такого удара о камни и сильнейшего удара от ледяного поля».
Вернувшись в Балтийское море, «Ермак» в течение нескольких лет каждую зимнюю кампанию усердно и успешно выполнял свою ледокольную работу. Для описываемого периода его деятельности во льдах поистине рекордной была зима 1906/07 года, когда «Ермак» провел 135 пароходов.
Условия работы в эту зиму были неимоверно трудными. Тяжелый лед с громадными торосами часто сжимало, многие пароходы получили тяжелые повреждения. Так, два германских парохода «Буссерд» и «Лейпциг» были сдавлены льдом и, выведенные «Ермаком», с трудом доставлены в Ревель. Многие пароходы унесло в разные стороны, и был даже случай, что «двое из них носились 28 дней, раньше чем их удалось найти и провести».
Одной из значительных операций «Ермака» было спасение в 1908 году (4 октября) крейсера «Олег», севшего на мель у Стейнорта (севернее Либавы).
В 1909 году был поднят вопрос об устройстве на «Ермаке» беспроволочного телеграфа. В распоряжение «Ермака» предоставили запасную радиостанцию, которая ранее была предназначена для одного учебного судна. Радиостанция, установленная на «Ермаке» 22 ноября 1909 года, работала отлично. «Произведенное испытание,— гласил акт комиссии,— дало дальность приема и отправления 135 миль с Ревелем и 100 миль с Кронштадтом, телеграфирование отчетливое: ни в приборах, ни в установке их даже во время качки не установлено дефектов».
В период 1910—1913 голов «Ермак» водил караваны судов в Ревель, Ригу и Петербург. Особенно успешным был 1912 год, когда он освободил 214 пароходов, вмерзших в лед. 24 июля 1913 гола «Ермак» и крейсер «Адмирал Макаров» пришли в Кронштадт, где состоялось торжественное открытие памятника адмиралу Макарову.
В начале первой мировой войны «Ермак» стоял в Ревеле. Котлы и механизмы были разобраны. Буксиры отвели «Ермака» в Петроград, и в ноябре после ремонта он вступил встрой. Главная его работа в годы войны заключалась в проводке тральщиков и других судов и перевозке военных грузов между Петроградом, Гельсингфорсом и Ревелем.
В 1916 году «Ермак» совершал ответственные рейсы, проводя суда к Аландским островам и к Моонзунду. Когда одни из крупнейших кораблей русского флота крейсер «Рюрик» наскочил на рифы и повредил при этом подводную часть, «Ермак» провел его из Ревеля и доставил в Кронштадтский док.
Условия работы на «Ермаке» в этот период были очень тяжелыми. Команда работала и две смены по 12 часов и сутки, получая скудное жалованье. Процветало казнокрадство, члены экипажа размещались и грязных кубриках. Насаждалась палочная дисциплина. Нелюбимый матросами капитан Фельман жестоко подавлял малейшие признаки «свободомыслия» на ледоколе. Несмотря на эти репрессии, большевики Костя Соколов, Спутников, Константинов успешно распространяли на «Ермаке» в годы первой мировой войны нелегальную литературу и вели революционную работу.
Февральские дни 1917 года «Ермак» встретил в Нарвской губе, куда его загнало царское правительство, осведомленное о революционных настроениях команды. Известие о свержении ненавистного самодержавия ермаковцы встретили с восторгом. Радовались все, за исключением капитана Фельмана, которого временное правительство, из боязни резких выступлений команды, вынуждено было уволить.
Вскоре «Ермак» покинул Нарвскую губу и прибыл в Гельсингфорс.
В городе царило воодушевление, происходили демонстрации. Команда «Ермака» пополнилась революционно настроенными людьми.
Незадолго до октябрьских дней 1917 года «Ермак» работал по околке льда в районе Кронштадта...
«25 октября старого стиля,— рассказывает механик И. Еремин,— «Ермак» находился в море. Экипаж не знал, что происходит в Петрограде. Капитан «Ермака», боясь выступления команды, строго-настрого запретил радисту сообщать о происходившем. Когда ледокол подошел к Гельсингфорсу, никого на берег не пустили, но мы слышали перестрелку, видели необычайное оживление на берегу и догадывались о происходящем. Назавтра все же капитан вынужден был привести «Ермак» в порт,— и тут мы узнали, что власть теперь наша, что Временное правительство свергнуто! Опасаясь расправы, капитан сбежал». После Великой Октябрьской социалистической революции «Ермак» на короткое время пришел в Петроград. До конца 1917 года он занимался проводкой судов в Кронштадт, Ревель и Гельсингфорс.
В начале 1918 года «Ермак» водил транспортные суда и военные корабли Балтфлота. Это был конец периода (октябрь 1917 г.— февраль 1918 г.), названного Лениным «триумфальным маршем» советской власти.
Но вскоре политическая обстановка резко изменилась: «От сплошного триумфального шествия в октябре, ноябре, декабре на нашем внутреннем фронте, против нашей контрреволюции, против врагов Советской власти нам предстояло перейти к стычке с настоящим международным империализмом в его настоящем враждебном отношении к нам. От периода триумфального шествия предстояло перейти к периоду необычайно трудного и тяжелого положения...» (В. И. Ленин, Соч., т. XXII, стр.318, 3-е изд.).
Германия продолжала угрожать молодой Советской республике. Воспользовавшись предательством Троцкого, германские полчища вторглись в ее пределы. Ленин и Сталин, большевистская партия подняли весь трудящийся народ на защиту завоеваний революции, на защиту Советской страны.
В эти дни активное участие «Ермака» в знаменитом «Ледовом походе 1918 года» явилось одной из наиболее ярких страниц многолетней истории ледокола.
