1 марта 1899 года ледокол «Ермак» (За девять дней до того вышедший в плавание) встретил в Финском заливе первые ледяные торосистые поля. Недалеко от Гогланда корабль вошел в тяжелые льды и застрял в них. Дали задний ход. отошли несколько назад, опять ударили в то же место. Ледокол несколько продвинулся и опять застрял...
Легко себе представить беспокойство Макарова! Но он отлично владел собой и, хладнокровно поглядев на часы, предложил всем позавтракать. Он не только верил, он знал, что «Ермак» пройдет. И «Ермак» действительно прошел вперед.
Дальнейшее продвижение ледокола протекало чрезвычайно успешно.
По всему пути следования до Кронштадта на льду виднелось много рыбаков, ловивших рыбу. Ледокол шел вперед, легко раскалывая и сокрушая ледяные глыбы и оставляя за собой широкий след чистой поды с размельченным льдом.
Навстречу ему и рядом бежали толпы рыбаков, оглушительно, без устали кричавшие «ура!».
3 марта жители Кронштадта заметили на горизонте густые клубы дыма, свидетельствовавшише о приближении «Ермака». Это произвело сильнейшее впечатление на тех, кто до последней минуты не верил в возможность дли ледокола пробиться сквозь льды до Кронштадта: ведь еще в феврале распространились слухи, что лед в Финском заливе очень тяжел; позднее прибывшие лоцманы заверяли, что лед до такой степени прочен, что разбить его совершенно немыслимо.
Известие о победе над льдом распространились повсюду с поразительной быстротой.
С утра 4 марта из Кронштадта навстречу ледоколу устремились толпы местных жителей — пешком, на лошадях и на велосипедах.
Всех желающих радушно принимали на борт «Ермака». Ледокол величественно шел вперед, медленно, по неуклонно прокладывая себе путь. Множество людей продолжало итти рядом и притом так близко, что в них попадали брызги и осколки льда.
Тем временем у Лесных ворот, у входа в гавань порта, «Ермаку» готовили торжественную встречу. Было приглашено много гостей, которые собрались на борту стоявшего там броненосца «Полтава». Все они напряженно глядели вдаль, следя за приближением ледокола. Подходя, «Ермак» стал салютовать. Впереди и по бортам его по прежнему бежала по льду тысячная толпа. Многие ехали рядом на извозчиках. С борта «Полтавы» грянуло «ура!», на «Ермаке» отвечали тем же. Па броненосце «Пересвет» гремел встречный марш.
«Движение «Ермака» в массе сплошного льда было поразительно! — писала кронштадтская газета «Котлин». Все мы знали, что лед на рейде доходит до 1¼ аршина толщины, и не верилось глазам, как шел «Ермак» будто бы льду и не было! «Ермак» шел с глухим треском, ломая лед м подбирая его под себя. Благодаря удивительно удачно рассчитанным обводам ясно было видно, как штевень легко врезался в лед, после чего масса льда покорно уходила под могучий корпус судна. Кругом не образовывалось трещин; за кормой оставался свободный канал, наполненный разбитым на мелкие куски льдом... Bce старались рассмотреть самого творца «Ермака» С. О. Макарова и скоро увидели его высокую фигуру на верхнем мостике в штатском пальто, за ним был виден командир «Ермака» Васильев... При проходе ледокола в воротах последовал новый взрыв всеобщего восторга и «ура». В каждом из присутствовавших невольно поднималось чувство гордости за нас, русских, что и нашем среде нашлись люди, не только способные делать теоретические выводы, но на деле доказать и подтвердить идеи, открывающие новые горизонты... Какой бы толщины ни был лед, он не будет больше прекращать торговли, не будет запирать Балтийский флот на 6 месяцев. «Ермак» уже не мечта, а совершившийся факт!»
Не прошло и недели, как «Ермаку» представилась первая возможность на деле оправдать свое назначение блистательным и наглядным образом. 8 марта Макаров получил телеграмму, что в Ревеле (ныне столица Советской Эстонии — Таллин) затерто льдом одиннадцать пароходов. Макаров распорядился немедленно сняться с якоря и итти к пароходам, терпевшим бедствие между Наргеном и Суропом.
Все утро «Ермак» шел в сплошном тумане. Только после полудня стали видны затертые льдом пароходы, а рядом с ними — небольшой ревельский ледокол «Штадт Ревель». Вступив в тяжелые льды, «Ермак» применил способ, которым ему позднее много раз приходилось пользоваться в подобных случаях: «Сначала «Ермак» шел безостановочно, но потом остановился, и приходилось работать с набега, проходя каждый раз около половины длины судна,— рассказывал Макаров.— Машинистам досталась трудная работа — поминутного перевода машин с хода на ход».
Здесь обнаружилась порочность принципа установки винта в носовой части: струя воды от этого винта не размывала льда. У Макарова даже возникло подозрение, не получается ли обратное явление; а именно — уплотнение уже разбитого льда силой вращающегося винта? «Начинаю немножко сомневаться, в какой мере рассказ американцев о чудесном действии переднего винта основателен» — писал Макаров.
Пробив канал в очень тяжелом, льду, «Ермак» подошел к ревельскому ледоколу. Из беседы с его командиром Степан Осипович узнал, что четыре парохода унесены в море и об участи их ничего не известно. Огромное ледяное поле, в котором «находились эти пароходы, отделилось от основного массива льда и отогнано ветром к финскому берегу.
Первым делом Макаров решил приступить к освобождению пароходов, затертых у острова Суропа, поскольку они находились недалеко от края льда. Ввиду близости берега им угрожала большая опасность. Один из пароходов успел потерять винт. Чрезвычайно быстро и искусно «Ермак» сделал три круга во льду, взламывая каждый раз огромные глыбы и в четвертый раз ускоренным движением обошел вокруг всех трех пароходов, после чего они освободились из ледового плена. «Это была очень красивая картина, и вся операция продолжалась полчаса»,— восторженно вспоминал Макаров. На следующее утро был освобожден ледокол «Штадт Ревель», после чего «Ермак» приступил к выводу трех пароходов через тяжелый лед по пробитому ем только что каналу. Кроме того, «Ермак» провел в Ревельскую гавань еще двенадцать других пароходов. Гавань, казавшаяся мертвой в течение двух недель, ожила!
Макаров был чрезвычайно поражен огромным нагромождением льда у ревельского брекватера; вершина этой ледяной горы поднималась на 32 фута над уровнем моря, и ее венчал камень, поднятый со дна морского, весом в 50—60 пудов! Во время проводки судов в Ревель и обратно «Ермак» занялся тем, что стал ломать тяжелый лед, загромождавший ревельский вход, в расчете на то, что сильный южный ветер унесет льдины в море. «Это,— писал Макаров,— удалось вполне».
В Ревеле спасителю кораблей Макарову была устроена торжественная встреча. Депутация биржевого комитета преподнесла ледоколу массивную серебряную братину и шесть кубков прекрасной работы.
В Ревеле толпы народа спешили посетить ледокол. Кругом на льду целый день стояли любопытные, желавшие, по их словам, «увидеть чудовище, которому нипочем всякие ледяные преграды».
16 марта «Ермак» ушел в море искать пропавшие четыре парохода. Но снежная вьюга и плохая видимость вынудили его прервать поиски. Только 21 марта удалось их обнаружить и освободить.
Весть о спасении под Ревелем затертых пароходов быстро разнеслась по всей России. «Действия ледокола «Ермак» под Ревелем, — писал Макаров,—были новинкой для публики, и телеграфное агентство ежедневно посылало во все концы России известия о работе «Ермака». «Ермак» действительно в это время был самой интересной новостью!». Теперь ледоколу предстояла новая важная задача — вскрыть невский лед у Петербурга и, таким образом, в небывало ранний срок открыть навигацию. Скептики и тут попытались подорвать доверие к, казалось бы, вполне неоспоримым достоинствам ледокола. Упорно распространялись слухи, что «ледокол не сможет войти в Неву каналом, вследствие своей большой осадки»; при проходе через канал «Ермак» обязательно «разворотит его стенки» и т. д.
Трудность прохода в реку усугублялась еще тем обстоятельством, что к этому времени (4 апреля) лед частично тронулся, и все вехи, на которые так рассчитывал Макаров, сдвинулись со своих мест. В промежутке от Горного института до Николаевского моста меж берегам» -стоял сплошь разбитый лед. «Ермак» без малейших затруднений прошел к Николаевскому мосту, и, повернув, пошел назад к Балтийскому заводу, у которого и ошвартовался. Все набережные Невы были заполнены народом, по всей Неве разносилось громовое «ура!» с обоих берегов. После официального посещения ледокола министрами и представителями военных и морских властей ледокол был открыт для всеобщего обозрения. В течение нескольких дней стоянки «Ермака» в Петербурге на нем перебывали тысячи людей.
В одной из газет было помещено стихотворение в честь «Ермака», заканчивающееся следующими патетическими, но искренними словами.
«... Но пробил час! С лучом свободы
Явился доблестный моряк,
И глыбы льда, как вешни воды,
Прорезал ледокол «Ермак».
Как молния, из края в край
Промчалось имя адмирала,
И «Ермака» не невзначай
Молва «Степанычем» прозвала!
Покорена сама природа —
Всю Русь Макаров обошел
И... к сердцу русского народа
Ему не нужен «ледокол»!
Прибытие «Ермака» — в Петербург явилось выдающимся событием. Наиболее ярким и убедительным доказательством его полезной практической деятельности послужило необычайно раннее открытие навигации в Петербургском порту — 17 апреля 1899 года. Первым иностранным пароходом, прибывшим в столицу благодаря работе «Ермака», был пароход датской компании «Якобсен» с грузом апельсинов из Генуи. Триумф Макарова и его ледокола стал теперь неоспоримым. «Решил, — с гордостью заявлял Макаров, — что теперь можно начинать готовиться для плавания в Ледовитый океан».
Менделеев в числе первых приветствовал Макарова следующей телеграммой 25 февраля 1899 года:
«Лед, запирающий Петербург, Вы победили. Поздравляю, жду такого же успеха в полярных льдах. Профессор Менделеев».
На это поздравление Макаров 4 марта ответил горячей благодарственной телеграммой: «... От души благодарю Вас за доброе сочувствие и содействие, которое дало возможность осуществить постройку ледокола «Ермак», который оказался вполне надежным судном для борьбы со льдами...».
Менделеев сам неустанно мечтал о достижении полюса. Много работая над использованием взрывчатых веществ, он намерен был и их применять в борьбе со льдами.
Макарова и Менделеева долгие годы объединяла тесная дружба, основанная на страстной любви к научному познанию, на горячей преданности интересам Родины. Оба они неустанно трудились, отстаивали приоритет русской науки и техники перед Западом. В своей борьбе за повышение боеспособности русского флота Макаров находил горячую поддержку Менделеева и в свою очередь упорно боролся с противодействием тупых бюрократов, тормозивших постройку мастерской бездымного пороха, изобретенного Менделеевым.
При отправлении в свой первый полярный рейс Макарову удалось заручиться согласием на участие в экспедиции нескольких научных работников. В их числе были астроном Пулковской обсерватории Б. П. Кудрявцев, известный путешественник Э. В. Толль, военно-морской гидрограф лейтенант И. Ислямов, межевой инженер К. А. Цветков, врач и зоолог А. Г. Чернышев и другие. Кудрявцев занимался на ледоколе -изучением физических свойств льда; вместе с лейтенантом Ислямовым он определял местонахождение судна, измерял толщину и вышину льда, определял удельный вес морской воды. К. А. Цветков был приглашен для геодезических работ, но главным образом занимался изучением поверхности льдов и делал метеорологические наблюдения. Минный офицер К. Ф. Шульц заведывал киносъемками и электроприборами. Кинематографический аппарат фирмы Патэ (в то время новинка) был довольно примитивным, но Макаров возлагал на него большие надежды. Были приобретены многочисленные научные приборы, в том числе мареографы (для изучения колебания уровня моря), батометры, ареометры, а также драги, тралы и стальной трос для драгирования. Был взят годичный запас провизии, комплекты теплой одежды, охотничьи ружья. В рейсе участвовал художник Е. И. Столица, ученик А. И. Куинджи. 8 мая «Ермак» направился из Кронштадта в Ныюкэстль, куда прибыл 14-го, и после осмотра начал бункероваться.
29 мая (10 июня) 1899 года «Ермак» вышел из Ньюкэстля в свое первое пробное полярное плавание...
