Беседуя, он смотрит исподлобья, взгляд его ироничен. Он не скрывает — беседы такого рода ему не интересны, хотя и неизбежны — это он понимает. Под стать взгляду и тон его разговора, однозначно выражающий терпимость хозяина обширного кабинета, готовность участвовать в процессе работы собеседника, отнимающего время.
За массивным письменным столом Илья Семенович Розенблюм кажется высоким. Он крутоплечий, лобастый и не по-нарошному смущенный — вот это-то смущение он и старается скрыть за иронией.
В этом огромном новом доме ценят время. Рабочие минуты вынесены в знаменатель, в числителе — геологические исследования, результаты которых поступают в кабинеты и лаборатории, в партии и отряды Центральной комплексной тематической экспедиции с огромной территории Магаданской области. За все производство отвечает начальник ЦКТЭ И. С. Розенблюм. Сложившийся геолог Крайнего Северо-Востока, кандидат геолого-минералогических наук, за двадцать пять лет работы он прошел путь от младшего техника-геолога до сегодняшнего своего положения. И путь этот был не легок.
Не часты в этом кабинете разговоры на «отвлеченные темы», поэтому Розенблюм и назначил встречу на вечер, но и в нерабочее время ему трудно переключиться на темы, столь отдаленные от дневных забот,— вспомнить себя в детстве, в студенчестве...
— Когда решил стать геологом? Понимаю, вы ждете эдакую розовую пеночку, вроде старого геолога, соседа по лестничной клетке, тимуровскую звездочку, нарисованную на его двери детской рукой, хорошо бы моей — с чернильным синяком на среднем
[215]
пальце... Благодарный старик дарит пионеру застекленную коробку с образцами минералов, напевает песни дальних странствий... Ничего этого не было, а было все по-другому.
Родился я в Ленинграде за два года до войны. Отец, тезка маршала Буденного — Семен Михайлович — мастеровой человек, мама, Рита Моисеевна, домохозяйка, а себя я могу вспомнить только с того дня, когда отец-ополченец, тяжело раненный на Пулковских высотах, пришел из госпиталя. Был вечер, коптила керосинка, и в проеме двери возник распятый костылями человек на одной ноге — и это был мой папа. Шел 1944-й год, прорвали блокаду, и через год мама родила мне братишку Мишуню. И еще помню: поднять сразу два отцовских костыля не мог, слабаком я был и все время хотелось спать... В школу номер триста один пошел в сорок шестом — с семи лет, а тогда в школу принимали с восьми. Был заморышем, и многие считали себя вправе отвесить мне походя шалабан, дать по шее. Тогда мало было нас — блокадных детей, больше — вернувшихся из эвакуации. А они не только здоровее, рослее — другими были... И мне, головастику-слабаку, пришла охота давать сдачу — дрался одержимо. Лоб был вечно в шишках и синяках: «по вызову» в скверике за школой, во дворе, орудовал в драках головой в прямом смысле — здорово получалось! Бывал бит жестоко и неоднократно, мама прикладывала «свинцовые примочки», раскрашивала йодом и зеленкой. Отец успокаивал: «За одного битого двух небитых дают!» — и оказался прав, ко мне перестали привязываться. Самоутвердился! В пятьдесят шестом кончил школу. И к этому времени не стал геркулесом, и сейчас, как видите, не богатырь. Но самоутверждаться продолжал, и если ребята из знакомых нам семей поступали в «нормальные» институты, то я — самоутверждаясь! — подал документы в Ленинградский горный на геологоразведочный факультет. Конкурс был огромный, парни шли рослые, многие из армии, но я поступил, хоть и представление о геологической профессии имел самое туманное. Руководствовался одним: там работа не с девяти до шести и служба не через улицу... Слушал лекции столпов отечественной геологии: профессора-петрографа, доктора наук Сергея Павловича Соловьева, профессора-минералога Дмитрия Павловича Григорьева. Членкор Павел Михайлович Татаринов читал нам курс «Месторождения полезных ископаемых», «Геологию СССР» преподавал сам Дмитрий Васильевич Наливкин, «Общую геологию» — Владимир Иванович Серпухов — профессор, доктор, завкафедрой, первопроходец Чукотки. Личности, интеллектуалы! Они исповедовали постулат академика Тамма: «Умы студентов не сосуды, которые надо заполнить, а факелы, которые надо зажечь!»...
Первой практикой нашей группы руководил старший препода-
[216]
ватель Владимир Иванович Шалимов, фронтовик, влюбленный в свое дело человек, большой знаток геологии Крыма и известный писатель-фантаст,— везло мне!.. Крым, село Партизанское, горный массив Карадаг и Береговой хребет. Это место практики известно множеству поколений студентов-геологов. Восточный Крым — самой природой созданное учебное пособие, прекрасно сохранившийся памятник вулканизма юрского периода истории Земли!..
Владимир Иванович Шалимов прекрасно знал эти места, он был поэтом, певцом и жрецом древнего бога Вулкана и щедро дарил нам, студентам, историю Земли и себя. Он научил понимать профессию, преподнес нам ключ к познанию: «Надо работать! Путь в науку совершают... ногами — нужны крепкие ноги. Крупицы научных знаний выкапывают, выламывают из скальных толщ — нужны крепкие и умелые руки. Геолог возглавляет коллектив: коллекторы, рабочие, шофер, повар — геолог должен сам сложить этот коллектив сотрудников.. Нужно быть воспитателем, личностью!»... Вероятно, там из меня начал складываться геолог, получил столько — до сего дня хватает! Речь идет не о профессиональных знаниях — процесс познания непрекращаем, он как дыхание. Нас было двадцать пять человек. Один из нас — Юра Резник — погиб на Камчатке, геологи его именем называют рудопроявление, чтят память товарища, погибшего в маршруте... Из оставшихся двадцати четырех сегодня: один доктор наук, девятнадцать кандидатов! Такова была степень профессиональной подготовки...
Мы не заметили наступившей темноты. Рассказывая, Илья Семенович зажег настольную лампу — по привычке, не по необходимости. Уютный свет вызолотил его лицо, забликовал на выпуклом лбу. Свет обнажил его глаза, и в них не было уже защитного иронического прищура.
— Но на практике после третьего курса случилась у меня такая встреча, из-за которой едва не ушел из геологии. Захотелось вспомнить и рассказать об этой встрече совсем не потому, что суть ее явная «клубничка» для повести о геологе, формировавшемся в определенные годы нашей истории. Самому интересно проанализировать себя, рассказывая об этом случае много лет спустя.
Было это на Восточных Саянах, на стыке Красноярщины и Якутии. Попал я, городской мальчишка военно-послевоенной формации, техником на промывку, вел опробование в масштабе один к двумстам тысячам. Тайга непролазная, ужасная организация работ — начальство где-то далеко, да и было ли оно?.. А со мной только промывальщик, угрюмый, молчаливый сорокалетний человек. Взяли мы с собой продуктов на двадцать дней, нагрузились неподъемными рюкзаками, и марш-марш на точку — с компасом по карте. Знали, в условное место за нами придет вертолет, наше дело — вперед и с песнями, обратного пешего хода нет.
[217]
Пошли. Тайга — соболиный заповедник. Глушь — не то слово!.. С собой реквизит отроческих мечтаний: карабин, карта, компас, топор бритвенной остроты. И все сами — ладили плоты, сплавлялись, ставили шалаши, били дичь, ловили рыбу. И вот мой спутник-молчун наконец заговорил, и не просто заговорил: он «ботал по фене»! Голос хрипатый, и что ни фраза, то шарада. Звали его Егор, был он принят в отделе кадров по свидетельству об освобождении из мест заключения. И вот в течение недельного маршрута он поведал мне свою одиссею. А на точке заявил, что является вором «в законе» и поэтому не может, не должен работать... От его опухшей физиономии, изъязвленного шрамами тела, хрипатого голоса, блатного жаргона и кровь леденящих историй у костерка, тонувшего во мраке первозданной тайги, мне хотелось выть от тоски и ужаса!.. И выл бы, да только не было сил, потому что работал один — и за него тоже. Пудовые ендовы, стылая вода, лоток укачивали до зеленых звезд в глазах. А надо было еще после нескончаемого дня приготовить еду, а перед тем — как учили старшие! — помыться, переодеться. Егор, опухший и сипатый, выбирался из шалаша, выгребал пятерней из дебрей бородищи хвою и щепки и жрал, выбирая заскорузлыми пальцами из котелка куски помясистее, чавкал, отгоняя от обширной лысины озверелых комариков. Подавленный, я молча терпел и страдал, но главное — страдало дело, ради которого я пришел в тайгу с этим человеком. Чем бы все это кончилось — не знаю. И тогда во мне проявился тот самый мальчишечка-лобастик, возросший на питательном бульоне самоутверждения. Егор был нокаутирован ударом головы в подбородок, по «фене» — «натянул на калган». И утром Егор забыл свое «закон-тайга» и стал работать. Он хорошо работал, умело. Шли дни, и мы подружились. Егор оказался псковским мужичком, из сорока прожитых лет — в тюрьмах просидел двадцать и о жизни имел представления самые смутные. А я страдал до слез от комплекса вины перед ним и перед многими другими, чья жизнь сложилась не так удачно, как моя... Дело мы закончили в октябре, вертолета не дождались и выходили из тайги по снегу. Прибрели в заброшенную жилуху — избушку в тайге, а там оказался мешок сухарей и светильник — большая плошка с сохатиным жиром, с фитильком. Десять дней отлеживались, вымакивали сухарями этот жир, переждали дожди и сырой снег — и вышли из тайги. Егор винился: да, хотел просачковать при мальчонке. Он многое рассказывал. Врал? Может быть. Все допытывался, оставил бы я его, если б он заболел?.. Забылись его рассказы. Но одну фразу запомнил: «Если ты, пацанок, это выдюжил, то вся жисть, что дале будет,— мелочи!»... На месяц опоздал в институт, полгода изводил себя размышлениями по «кадровым вопросам», считал, что так будет всегда: кто же еще,
[218]
кроме меченных тюрьмами, захочет по-черному работать в геологии? Геолог-специалист, сам и сознательно обрекает себя, если подходит такое слово, на дискомфорт полевой жизни. Но ведь это во имя профессиональных задач, да и подготавливает себя к жизни в условиях, прямо скажем, отличающихся от привычных норм урбанизма — физически и морально. А рабочие в отрядах и партиях?.. Вот тогда и понял я значимость специалиста-геолога: от него — начальника отряда, партии, экспедиции — зависит самое главное в полевой жизни: организация труда! Если вертолет должен быть на точке в назначенное время, значит, он должен быть! И только от геолога-руководителя зависит решение послать группу в пеший маршрут к точке или забросить ее к месту работ на транспорте, сохранив тем физические и нравственные силы людей для выполнения профессиональной задачи... Забота о людях — не сентимент, а прямой долг руководителя. Дать группе все возможное, организовать условия труда и быта — тогда и спросить можно, даже потребовать... Страна давала и дает геологам средства, технику, транспорт — всегда так было! Надо разумно и грамотно распорядиться!.. Не раз убеждался: призывы совершить героизм, выстоять, преодолеть часто вызваны чьим-то головотяпством... Я не добренький, это все знают. Но решение научиться по-деловому организовывать труд и быт доверенных мне людей начало созревать именно тогда, после похода с Егором. И еще одна истина созрела тогда же: не жалеть времени на подбор кадров. Справка, анкеты — формальная сторона вопроса, хотя и необходимая. Но это — прерогатива отдела кадров. Начальник должен научиться понимать подчиненного, не жалеть времени для постижения его личностной сути. Замечу, с опытом, с возрастом такое умение приходит, но не само по себе... За проступок отвечает тот, кто его совершил,— это каждый знает. Но, говоря судебным языком, начальник сам себе выносит «частное определение» из-за проступка подчиненного, он ответственен перед своей совестью — не все сделал для того, чтобы не было проступка, почвы и повода для него!.. Поверьте, это не риторика. Имел и такой горький опыт... Пусть суд скажет: «Твоя, начальник, хата с краю!» — они исходят из юридических законов. Но начальник должен чувствовать и знать, беда приключилась в его «хате», где он —хозяин!.. Малые геологические формирования — отряды, партии — на отшибе. Ни Совета рядом, ни милиции, и начальник ответственен и за выполнение профессиональной задачи, и за соблюдение прав и норм Советской власти... На северах многие знают и помнят имена прославленных начальников-практиков — Дмитрия Асеева, Андрея Ермоленко. Не декоративность, не экзотичность, не нервный накал этих людей становились притчей во языцех! Легенды складывались об их поступках и подвигах потому, что они руководствовались
[219]
в своей деятельности яркими проявлениями личных качеств, своей партийности, совести, верности делу — и этим были не похожи на многих — ох, многих других!..
И вот настал день выпуска. 1961-и год, август. В распределении было 15 мест на Крайний Северо-Восток, но желающих оказалось куда как больше! Пробивался локтями... Порт Ванино, борт парохода «Дзержинский», Охотское море, Магадан!.. Дальстроя уже не было, принимали нас в СВТГУ... 7 сентября — Анадырь— и вот я младший техник-геолог в съемочной партии, оклад 80 рублей, с коэффициентом — 160. Для меня это были огромные деньги!.. В Анадырской экспедиции производилась реорганизация, она набирала силу. Да, пожалуй, год спустя наступил ее расцвет. Начальником был Владимир Георгиевич Крайнев — он и сейчас в Магадане, частенько видимся. Молодой он тогда был — тридцать два года — энергичный. Заверяю, он первый мой учитель по предмету «что такое хорошо и что такое плохо!» Очень ему благодарен за эту науку. Надо сказать, что он и в дальнейшем был причастен ко всем моим жизненным вехам...
В 1964-м назначили меня начальником партии. Вот тут-то и случилось!.. На точку должны были перебрасываться морем. Выделили нам машину для доставки груза — взрывчатки — до Анадырского порта. С машиной поехал горный мастер, а меня задержали в экспедиции комсомольские дела — был я тогда сек-
[220]
ретарем комитета комсомола... Хлестал дождь, горный мастер в порту бросил машину без пригляда, ушел под крышу. На точку прибыли — недовес взрывчатки полтонны! Страшное дело... С начальства меня сняли, перевели в геологи. Естественно, должны были судить, но Владимир Георгиевич отстоял... Секретарем райкома партии был тогда Михаил Петрович Ковалев, он потребовал исключить меня из партии. А я в то время еще не был коммунистом... Переживал, изгрыз себя до косточек — очень мне было плохо. Тогда еще у меня была прическа, и запомнилось: на гребешке оставались клочья волос, хоть валенки валяй... Работал отрешенно. Валил снег, пуржило беспрестанно, а мы били трехметровые канавы, вели отбор проб. Продуктов взяли на пять дней — растянули на две недели. Транспорт — лошади, их кормить надо... Бились мы вдвоем с геологом Владимиром Григорьевичем Куприенко — он и сейчас работает в Анадыре... Дали результаты, открыли месторождение Кэнкэрен. Через три года там поставили поисковую партию, а еще через год — разведку. Завершили работы, когда я был уже главным геологом экспедиции... А Михаил Петрович Ковалев в шестьдесят седьмом вручил мне партийный билет.
..Назначили меня начальником Снежной партии. По тем временам хозяйство было большое: сорок человек, да плюс комплекс — съемочный отряд и горный участок, десять тысяч кубометров канав... Поисковый, геофизический и топографический отряды. По моей инициативе был создан хозяйственный «взвод» — группа умельцев на все руки. Пекарня, кухня, жилье, ремонт — все сами!..
Илья Семенович расхохотался заливисто. И на спинку начальственного кресла откинулся, руками всплескивал уже не сегодняшний сорокашестилетний руководитель центральной экспедиции, а тот мальчишечка-лобастик из детства. Что из того что лысина от лба до затылка, что из того что слезятся от смеха глаза, видавшие самое страшное — смерть товарищей?! Смеется Илья Семенович Розенблюм совсем по-детски.
— Владимир Георгиевич Крайнев предложил мне возглавить организуемую Тамватнейскую партию. Это был 1971 год — разведка на ртуть. Работы предстояли сложнейшие — определить глубину залегания рудного тела, оконтурить, выявить новые тела. Но это ведь геология, родное дело! Предстоял комплекс организационных вопросов: подсобрать людей, сколотить коллектив единомышленников, обеспечить сносные условия труда и быта, отобрать и получить технику — буровую и транспорт, организовать и оснастить базу ремонта. Соседей ближе чем за двести километров нет — к дяде не побежишь!.. И — заинтересовать людей, разрешить вопросы по оплате труда. Да и технические вопросы. Как бурить? Породы трещиноватые, кавернозные... Начинали трудно...
[221]
Существовавшие тогда типы балков хороши были только при горящем очаге. Кончил топить — сразу холодно, волосы примерзали к подушке.
Начали бурить. Складывался коллектив — пошла работа. Надо отметить, что до Тамватнея у анадырцев не было опыта разведки рудных тел — его накапливали мы. Мы опробовали методики поиска и разведки глубоких погребений аллювия с помощью комплекса геолого-геофизических приемов. По-новому начали групповую съемку — ускоренную, так можно сказать для краткости.
Обычно съемщики свою карту в полном смысле исхаживают, и сам этот метод называется геологическим исхаживанием. Мы же в групповой съемке за основу приняли дешифровку космической и аэрофотосъемки поверхности нашего участка карты. Этот дешифрованный снимок и становится основой карты, понимаете? Уточняем и дополняем данными геофизических карт: магнитного поля, поля силы тяжести. Выделяем на карте опорные участки, исследуем их. Производим маршруты, заверяем выявленное на предварительных листах. На этих же опорных участках проводится комплекс поисковых работ, остальная же территория охватывается высокоинформативной и менее трудоемкой работой — геохимическими методами по водотокам. Есть ручей — берем в устье пробы: они несут все характерные для водотока химические элементы. Сравниваются данные проб в устьях соседних ручьев — так проясняется геохимия всей площади, выявляются перспективы на то или иное полезное ископаемое... Накопленные знания позволяют преобразиться в цифры, в коды для ЭВМ... Ну, я немножко увлекся, преподал вам мимоходом простейшие понятия современной геологии...
Тамватнейское месторождение явилось для меня прекрасной школой. Собрал значительный материал для диссертации. И задумал я покинуть Чукотку, уехать, поступить в целевую аспирантуру при ВСЕГЕИ. Но и тут проявилась руководящая воля Владимира Георгиевича Крайнева. «Захочешь стать ученым — станешь им на производстве!» — добился в верхах моего назначения главным геологом Анадырской экспедиции.
Моим учителем-наставником в науке стал Петр Васильевич Бабкин, тогда главный геолог объединения. Доктор наук, блестящий эрудит, крупный специалист по геологии ртути, он знал все чукотские месторождения: Палянское, Пламенное, Матачингайское, наше Тамватнейское. Он и меня учил знать! В 1976 году я защитил в Москве кандидатскую диссертацию.
Петр Васильевич, светлый человек! Он был другом думающих. Не мог терпеть «немогузнаек». Обладал удивительным пространственным воображением — видел перспективу, проблему целиком, объемно, и двигался к ее решению напористо, как танк.
[222]
Бывало, ошибался. Но уж так умел увлечь людей, возбудить творчество, что и ошибки его порой становились победами!.. Петр Васильевич нелепо погиб, он как бы споткнулся на бегу и прервался... Был на совещании главных геологов объединений в Средней Азии. Шел по улице. Мальчишка случайно забросил майку на крышу, на краешек шиферного листа, и кинулся к прохожему: «Дяденька, помогите, достаньте!..» Для сорокавосьмилетнего геолога, спортивного человека, что стоит подпрыгнуть, ухватиться, подтянуться .на одной руке, достать эту самую злополучную майку?.. Шифер обломился, Петр Васильевич упал, разбил голову... Тело его привезли в Магадан... Сюда он приехал молодым специалистом, здесь состоялся, тут и похоронили доктора геолого-минералогических наук П. В. Бабкина. Вдова его работает в нашей Центральной экспедиции, вырастают трое их детей...
Телефонный звонок, Илью Семеновича «потеряла» жена.
— Засиделись мы, неловко, простите! Может, в другой раз?
— Нет уж, другого раза не будет! Да и «раскочегарился» я вспоминать, жаль потерять запал. Продолжим...
И мы продолжили. Илья Семенович, проанализировал первый этап своего геологического состояния.
— За прошедшее десятилетие в геологии Чукотки было сделано очень много. Чтобы быть понятным, по возможности буду избегать специальной терминологии... Старая геология и ее ветви — палеонтология, минералогия, вулканология и другие — с трудом справлялись с огромной массой нового материала. К нам на помощь пришла геофизика — гамма точных методов исследования недр с помощью электрического тока, упругих волн, порождаемых рукотворными микроземлетрясениями — взрывами. Вошли в обиход точнейшие приемы измерения радиоактивности пород, их магнитности, плотности. Получила бурное развитие геохимия — наука о кирпичиках-элементах, слагающих земную кору. На грани биологии и геологии возникла биогеохимия — геохимия жизни, изучающая роль живого вещества в геологической истории земной коры... Ведь вам известно, что многие горные породы — мел, известняк, кремнистые сланцы — почти целиком состоят из скелетов микроорганизмов, они и сейчас накапливаются в виде глубоководных илов... Микроорганизмы способны извлекать из окружающей среды железо, кремний, кальций и другие элементы, накапливать их, создавая в течение геологических эпох месторождения полезных ископаемых... Применение новых методов и приемов, развитие новых научных течений — процесс отнюдь не спокойный, он насыщен острой драматургией, столкновениями характеров, битвами — со своими героями и жертвами. Но уж так сложилось — и не мы, геологи, тому виной!— что внутринаучные борения оставались и остаются тайной за семью замками для непосвященных. Да-
[223]
да, наши драмы неведомы народу, во имя которого совершаются эти самые борения... Нельзя сказать, что искусство вовсе обходит нас стороной, но не побоюсь высказать общую мысль: из всех наших драматических борений достоянием внимания художников становится лишь «клубничка», «нечто особенное из жизни геологов»... Конечно, творить на потребу бледнокожего горожанина «модные» сюжеты в декорациях гор, тундры, тайги, пустыни —< в центре с геологом, эдаким бородачом, противником урбанизма, беспомощного в интеллигентных гостиных, но всесильного «снежного барса» в накомарнике, телогрейке и смазных сапогах — куда как легче!.. Геолог в искусстве все время поступает, совершает, преодолевает, но, к сожалению, никогда не думает! За рамками произведений остается самое главное: то, что геолог — интеллигент, мыслитель, наделенный, как правило, творческой способностью пространственного воображения. Да, мы действительно большую часть жизни вскармливаем комарье и гнус в тундрах Заполярья, мечены шрамами пендинской язвы в песках Каракумов. Да, работа геолога требует определенного здоровья, выносливости, быстрой ориентировки в сложных ситуациях — но всего этого далеко не достаточно для достижения успеха в нашем деле. Геолог — инженер!.. Борения, подвиги, драмы у нас инженерные!.. У нас, в геологии Чукотки, были и есть женщины — слабая половина рода человеческого. И какие женщины! «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет» — это не про них: ни о Любови Михайловне Шульц, ни о Наталье Евгеньевне Хабаровой этой строкой поэта ничего не скажешь. Но Любовь Михайловна проработала в геологии Чукотки многие десятки лет — первооткрыватель месторождений, орденоносец! Но Наталья Евгеньевна — Герой Социалистического Труда, орденоносец, автор-первооткрыватель многих месторождений! Как тут-то быть с атрибутикой дремучей бороды, телогрейки!..
Уже одетый, в дверях, Илья Семенович заявил, глянув исподлобья напитанным иронией взглядом:
— ...И вот я вам рассказал о своем Егоре, преподнес ту самую «клубничку». Но Егор был для меня, юноши, наждачком — наводил «острие». И первый этап чукотской биографии позволил мне считать себя приличным геологом не только потому, что не было недостатка в «егорах» и ему подобных,— «клубнички» хватало, иной раз с перебором... Первый этап научил меня мыслить, решать и отвечать за свои решения!.. Об остальном — при следующей встрече!
...И был еще один вечер. Усталой чередой двигались один за другим тяжелые грузовики — заиндевелые, хрипло дышащие труженики колымских трасс, они, как застенчивые провинциалы, приспускали в сумерках яркий свет фар, высвечивая свои громозд-
[224]
кие габариты в тесноте городской улицы. Освещенная махина почтамта, громада здания ЦКТЭ разделены были этим потоком. Пока дождался разрыва в нескончаемой колонне машин, окна в этажах штаба науки одно за другим гасли. Перешел улицу — на третьем этаже остались освещенными только два окна. Меня ждал Илья Семенович.
— Мы остановились на том, что руководящей волей Владимира Георгиевича Крайнева я, в то время новоиспеченный кандидат геолого-минералогических наук, был назначен на пост главного геолога Анадырской экспедиции... Хочу заметить, что к накоплению материалов для диссертационных обобщений приступил одновременно с началом работы на Тамватнее. Первую статью в «Ученых записках НИИ Арктики» опубликовал в 1965-м. Потом следовали еще пятнадцать публикаций — уж очень интересное, самобытное было месторождение. К защите представил обобщенную диссертационную работу: «Геологоструктурные условия локализации и закономерности размещения ртутного оруденения Северо-Восточной части Корякского нагорья». Отмечу и то, что аналогичных разработок к тому времени еще не было... Поработал главным геологом два года. Помню, собирался в отпуск, билет был на руках, а жена уже уехала. Как вдруг... Может ли быть рассказ без этого самого «вдруг»?.. Телефонный звонок. «Вызывает Магадан! Связь по радио!» Крайнев Владимир Георгиевич. В то время он был уже заместителем «генерала». «Поедете на Майскую!» — вот так просто сказал он. Пропал билет, пропал отпуск... На Майской мне уже пришлось побывать, туристом, так сказать. Геологически меня очень заинтересовала тамошняя «сопулечка», как говорил ее открыватель Сергей Александрович Григоров. Чу-у-увствовалась там перспективочка!.. Надо было соглашаться. Замечу, что материального фактора в переходе на новую работу не было: зарплата главного геолога плюс кандидатские давали в бюджет семьи не меньше. Да и предстояли безрадостные времена жить вдали от семьи... Через три дня прилетели с Олегом Хаджумаровичем Цопановым на Майский. Теперь я был уже не туристом, и сердце сжалось, заныло: балкй-берложки; два недостроенных дома, одна водовозка, бурение стоит, дорог к буровым нет. Подземкой нужно было пройти солидную штольню, а она не пройдена! И надо было принимать решение... «Если ты, пацанок, это выдюжил, то вся жисть, что дале будет,— мелочи!..» Через несколько лет был банкет, чествовали майцев, и «генерал» произнес тост: «За мужество Ильи Семеновича!»... Что вам сказать? Два года не занимался геологией. Опираясь на опыт Тамватнея, начал создавать хозяйственный взвод. Много общего было: Там-ватней в двухстах километрах от основных баз — и Майский на том же удалении от Певека. Правда, в ста километрах — нала-
[225]
женное; хозяйство ГОКа, но это чужое хозяйство, отгороженное ведомственными барьерами. И другой масштаб: в тундре возводилась производственная и жилая база не партии, а экспедиции! Организационный опыт чукотских геологов опирался на непреложное: экспедиционные базы создавались в районных центрах. Был неординарный случай: база Шмидтовской ГРЭ строилась не в райцентре, а в обжитом поселке на мысе Шмидта, но и там вскоре был утвержден райцентр. Сбылось предвидение геолога-первопроходца Северной Чукотки — Владимира Георгиевича Дитмара!.. Майская закладывалась на необжитом месте... Поставил я перед собой задачу номер один: найти помощников, решить для пользы дела «кадровый вопрос». Привлек «со стороны» на должность главного инженера Анатолия Сергеевича Кондратенко, За геологическую службу был спокоен: ее возглавлял Сергей Александрович Григоров и его команда единомышленников. Из экспедиции нефтяников Анадыря увел Юрия Васильевича Чекана — он там был замом начальника и к нам пошел замом по общим вопросам. Уговорил я его, он оставил налаженное дело, ринулся в трудности...
Есть люди, боящиеся благополучия устоявшегося быта как старости,— и это настоящие люди!.. Выявились отличные начальники участков. Откуда взялись? Из рабочих! Да-да, из тех, кто спрятал диплом инженера на дно дорожного сундучка из-за бытующей версии «профессиональной непрестижности»... Чего греха таить, и сегодня на Чукотке работают штукатурами, строителями, механизаторами — техники и инженеры-геологи и зарабатывают куда больше, чем их коллеги — итээровцы в геологических подразделениях... Поставил перед собой задачу номер два: энергетика и тепло, жизнеобеспечение производства и поселка. Построили электростанцию, две очереди котельной. Затем встала задача номер три: спешное, но качественное строительство жилья и соц-культбыта. Пусть на пустом месте, но так, чтобы появилось у людей чувство патриотизма, житейской благодарности судьбе, связавшей их с Майским! Девиз был прост: здесь нет водовозов-мусорщиков, ассенизаторов и нянечек. Есть разведчики месторождения. Все творцы — каждый на своем месте!.. И стали мы жить, и построили лучший в Чаунском районе поселок. Простой пример: создали «позвонковый» способ уборки мусора: в определенные и всем удобные часы, строго по графику — по звонку колокола — принимали пищевые отходы и мусор. Мелочь? Извините! Даже в Анадыре еще не изжиты мерзкого вида мусорные ящики. Мы знали: нет ничего более постоянного, чем временное... Во всех производственных подразделениях и службах внедряли достижения ИТР. Заключили договоры с двадцатью научными организациями геологического профиля. Создали испытательный полигон
[226]
для отработки новых способов бурения — по сто человек ученых жили и работали в поселке. В экспедиции была создана специальная инициативная «группа контактов» с учеными — естественно, с Григоровым и Кондратенко во главе. Сбалансировали щепетильный вопрос финансирования, стимулировавшего научный и производственный труд: «Вырабатывайте, сколько сможете, зарабатывайте!» — как понимать? Да очень просто: туфты не пропустим, приписок не будет!.. Результаты сказались по-небывалому скоро: экспедиция ежегодно в полтора раза увеличивала объемы разведочных работ. Бурильщики повысили скорость проходки в двенадцать раз —за счет новой техники и интенсификации труда... Снаряд со съемным керноприемником был создан шведами, они не продали патент — и мы создали свой! Можно было бурить с фантастической скоростью — 1600 оборотов в минуту... Значительная часть разведработ была выполнена в кратчайшие сроки. Отменили все заседательские посиделки и «пятиминутки» на два часа. Организовав время, получил возможность заниматься «чистой» геологией. Принимал участие в составлении отчета для ГКЗ *, контролировал. Сергей Александрович — главный геолог — получил возможность завершить и защитить диссертацию. И пришел наш час: поехали в Москву на ГКЗ. От Майской трое — Григоров, Процкий (тогда он был начальником геологического отдела) и я. И с нами — такого раньше не бывало! — генеральный директор объединения Олег Хаджумарович Цопанов. Предстояла очень сложная защита. Надо было разработать технологию, заключить договоры с научно-исследовательскими институтами. 30 декабря 1980 года совершилось: мы защитились!.. Работы на Майском продолжались...
Начальник должен быть скромным — и Илья Семенович очень старался. Чем ближе к кульминации, тем будничней тон, тем бесстрастней лицо. Но по-мальчишечьи вибрировал голос, но сияли глаза, уж как ни прятал он их под массивным выступом насупленного лба. Не старались бы вы, Илья Семенович! Рассказывали вы о своем «звездном часе» — да будь благословен человек, геолог Чукотки, имеющий в судьбе подобный звездный час!
Розенблюм открыл форточку. Вечерний туман стеганым одеялом накрыл засыпающий город. Ни машин, ни прохожих.
...День был торжественным и суматошным. В актовом зале ЦКТЭ заседал совет руководителей подразделений объединения «Севвостокгеология».
{*} ГКЗ — Государственная комиссия по запасам.[227]
Илья Семенович — гостеприимный хозяин. На этажах, в просторных фойе, размещены экспонаты выставки новой техники. С раннего утра принимал гостей геологический музей ЦКТЭ — «предмет» особой гордости Розенблюма. Надо отдать должное: экспозиции музея оформлены с тактом и вкусом, коллекции уникальны, их подбор служит науке. Экскурсии проводил сам главный геолог объединения, Марий Евгеньевич Городинский...
Один из вопросов совещания совета — участие экспедиций в реализации продовольственной программы.
На трибуне начальник Майской экспедиции, кандидат геолого-минералогических наук Сергей Александрович Григоров.
До него по этому вопросу выступали многие. Шел не первый час совещания, участники приустали и от деловой нагрузки, и от непривычного возбуждения бытия «на людях», и от настойчивых кулуарных общений — надо же успеть обменяться с соседями по территориям обещаниями и уверениями во взаимопомощи и взаимообмене нужными позарез материалами и техникой.
Григоров заговорил, и зал воспрял. Молодой начальник самой молодой экспедиции говорил быстро, но неторопливо. Каждая его фраза была до предела начинена деловой информацией, он разделял мысли паузами, позволяя слушателям вникнуть, вдуматься, записать — то было выступление подлинного ученого. Он докладывал собранию- реферат о теории и практике откормочного свиноводства.
Зал оживился, слышались и приглушенные смешки — то прятали смущение и растерянность те, кто не смог вникнуть в проблему так, как Григоров. Многие конспектировали его цифровые выкладки, рациональные рецепты и режимы питания ста хрюкающих обитателей откормочного комплекса подсобного хозяйства Майской экспедиции.
Розенблюм сиял. Сохраняя традиции — во всем и всегда быть впереди — Майская экспедиция отличилась и в этом, внепрофиль-ном деле...
Поздний вечер. Мы пили чай, крепчайший, и чашку за чашкой. Илья Семенович долго молчал, хмурился, улыбался, щурил усталые глаза. Молчал и я — ждущему откровений приличествует терпение.
— Так вот. Работы на Майском продолжались. Уже после защиты на ГКЗ, в 81-м году, Майская достигла самой высокой в объединении производительности труда и... самых высоких заработков на рабочих местах. Следите за рукой, рисую диаграмму: в 1976 году бурильщики начинавшейся Майской проходили 17 тысяч метров скважин в год, а в 1982-м-—80 тысяч метров! Впечатляет?.. Прилетели к нам высокие гости: заведующий сектором ЦК КПСС Кирилл Давыдович Беляев, очень знающий наше дело
[228]
человек. С ним — первый заместитель министра геологии РСФСР Виктор Федорович Логинов, Иван Демьянович Ворона из союзного министерства — тоже очень знающие люди. Естественно, их сопровождал наш генеральный директор Олег Хаджумарович Цопанов. Повел я гостей на буровую. Изнутри все обшито светлым пластиком, чистенько, тепло. Кирилл Давыдович осмотрелся, разговорился с бурильщиками. Спрашивает: «Какие заработки?» Отвечают: «Буровой мастер зарабатывает около полутора тысяч рублей^.
бурильщик чуть больше тысячи, помбура — до тысячи в месяц».....
Спрашивает: «А сколько бурите?» Отвечают: «В год порядка десяти тысяч метров». Ха! А отраслевой рубеж был — и остается — пять тысяч метров в год на колонковом бурении!
Кирилл Давыдович улыбнулся с хитрецой и говорит: «Все понятно! Генеральный директор привез в лучшую экспедицию, начальник экспедиции привел на лучшую буровую! Проверим!» Проверил — и на всех буровых было так!
Этот эпизод Илье Семеновичу вспоминать приятно, он улыбался и щурился, но и чувствовалась в нем некоторая грусть. Пауза затягивалась. Зазвонил телефон. «Да. Все в порядке. Скоро буду. Совсем скоро!»... Он смотрел на меня исподлобья, но в его взгляде уже не было привычной иронии.
— Вот так. Ждут, волнуются...
— Что-то взгрустнулось вам, Илья Семенович?
— Не без того... Помню, ваша работа выстраивается на четырех теоретических опорах. Должна быть завязка, развитие действия, кульминация и развязка, ведь так? Три «пункта времени» прошли, даешь четвертую опору... Обстоятельства житейские — они были первопричиной. Семья жила в Певеке, я — бивуачно — в нашем поселке. Сын учился, жена работала. А я устал. Согласитесь, чукотские мои годы были, мягко выражаясь, насыщенными. Майский меня измотал. Во всё — в основное и в мелочи — вкладывал душу, по-другому не умел. Сколотили отличный коллектив. Девиз: «Высокая требовательность на базе высокой человечности»— ленинский девиз! — на Майском выполнялся. Поселок — картинка! Школа со спортзалом, крытый каток —пока единственный на Чукотке. Образцовый детский сад, очень приличная столовая, она же по вечерам кафе. Клуб со специалистами. Отличные ясли... Ну, о геологии, как таковой, уже рассказывал. По материалам Майской опубликовал три статьи...
Нет, не часты в среде мужчин, чье детство выпало на войну, богатыри по физическому складу. А уж из ленинградцев-блокадников и того реже. Вспомнился пасынок Владимира Георгиевича Дитмара, известный геолог-шельфовик, заслуживший в пятнадцать лет медаль «За оборону Ленинграда»,— Аллан-Руальд Владимирович Дитмар. Тот тоже росточком не вышел. Но сильны
[229]
эти люди духом, характером. С младых ногтей привычны не только терпеть, но и преодолевать лишения и перегрузки. И нет в них душевной лени, самоуспокоенности. Есть закон: действие равно противодействию. У них противодействие нагрузкам стало непреложным проявлением самоутверждения.
— Устал я. Сын плоховато учится без моего контроля... И тут пригласили в Ленинград, родной город, работать во ВСЕГЕИ. Совсем было собрались, контейнер заказали. Но... опять пригласил для разговора Олег Хаджумарович и предложил возглавить ЦКТЭ. Обрисовал картину, надо сказать, не радостную: здание — коробка без света, без тепла, дело в эмбриональном состоянии... И принял я экспедицию. И не в Ленинград, а в Магадан отправили контейнер... Был на дворе восемьдесят второй год. Костяк ЦКТЭ начал обрастать живым «мясом». Помню, ни телефонов, ни электроэнергии, а что теперь — сами видите. Научное подразделение объединения: 400 работающих, 20 кандидатов наук. Свой информационно-вычислительный центр. Самые современные ЭВМ— венгерские «ЕC-1055»— четвертого поколения. Занимаемся научными обоснованиями геологоразведочных работ, геолого-экономическими оценками месторождений полезных ископаемых на стадиях их изучения — для всех подразделений объединения. Палеонтологические коллекции, очень интересная работа в стратиграфии. Комплексное изучение территории — это не «клубничка» из жизни бородачей, героев Брет Гарта, Джека Лондона и Олега Куваева. Нет акцента на магические золото, уран, редкие металлы. Нас интересуют все компоненты геологических напластований. Геология наших дней разветвлена на системы самостоятельных геологических наук с множеством направлений, в том числе самых современных — на .стыках с физикой, математикой, химией и биологией. Десятилетия истории нашей страны диктовали необходимость поисков нужных промышленности и обороне полезных ископаемых. Стране нужно было олово — искали и находили, и вырывались из зависимости от зарубежного рынка. Нужно было золото — искали и находили... И в этих условиях за последние двадцать лет совершили сложнейший процесс государственного геологического картирования всей территории страны. Находили месторождения необходимых Родине полезных ископаемых— и в высочайшем темпе, не имеющем аналогов в мировой практике, исследовали структуры верхних горизонтов земной коры, выявляли возраст и строение самых разнотипных геологических образований. Не многие страны мира создали за свою историю такую полную и насыщенную геологическую летопись, и очень не многие обладают таким богатым набором геологических феноменов на своих национальных территориях... Для моего поколения, выпускников-геологов пятидесятых-шестидесйтых годов, государст-
[230]
венная геологическая съемка стала подлинным учением в бою — на наши плечи легла ответственность за исследования участков и районов в самых отдаленных от центров уголках нашего Крайнего Северо-Востока!.. Что, считаете, ударился Розенблюм в патетику? Разве что самую малость. Но так оно и есть: геологи нашего поколения здесь, на Чукотке, не только открывали интереснейшие, сложнейшие по структурам и содержаниям месторождения,, но и успевали осмыслить, изучить, анализировать эти открытия,, сказать свое слово в науке... Не все было гладко в стадии формирования ЦКТЭ. Шла ломка устаревших представлений о профессиональном и гражданском долге. Писались жалобы... Но складывался коллектив и по-прежнему выдерживался принцип: «Высокая требовательность на базе высокой человечности». Лаборатории насыщались новейшим оборудованием. В восемьдесят третьем году набрали 28 специалистов с высшим образованием. Набрали? Не то слово! Переманивали, залучали. Создали условия для работы, предоставили жилье, открыли перспективы для проявлений личности: инженеру хочется видеть воплощение своего труда при жизни, сегодня, сейчас! И в, ЦКТЭ есть такие условия. Сложились общественные организации. Улучшилась качественно научно-исследовательская работа. Создаются реальные планы работ на перспективу. Для отдыха коллектива на 21-м километре Ольской трассы соорудили базу «Геолог», где есть коттеджи с верандами, сауна, бассейн, отделанный мозаикой с включениями, колымской яшмы, ольских халцедонов и агатов. Цветной телевизор, бильярд, спортивный комплекс. Сегодня «Геолог» может принять свыще ста человек. Пейзажи — типично колымские: сопки, тайга, море и ручей ключевой... Конечно, начальник — хозяйственник. Но и геолог! Важна и степень научной подготовки руководителя. Вот и работаю. Как сказал когда-то Владимир Георгиевич Крайнов — «Захочешь быть ученым-—станешь им... на производстве!»... Кстати, на Майском произошла «руководящая подвижка»: Сергей. Александрович Григоров, кандидат геолого-минералогических наук, ныне трудится у нас в ЦКТЭ, продолжает научную работу...
Илья Семенович откинулся на спинку кресла, потянулся, довольный.
— Вот и утвердились на четвертой опоре! Как там у вас, литераторов,— завязка, развитие действия, кульминация и развязка? Ну, допустим, развязка еще не скоро, до развязки еще топать и топать...
Этот рассказ написан сравнительно недавно, но уж очень насыщено событиями было это время.
Ныне «генерал» Олег Хаджумарович Цопанов работает в Москве, руководит важным подразделением Министерства геологии СССР.
[231]
Александр Егорович Наталенко стал «генералом», одним из самых молодых в геологической службе страны. Илья Семенович Розенблюм — главный геолог объединения «Севвостгеология».
Время больших перемен, перестройка потребовала! — и расформирован, упразднен передаточно-бюрократический «уступ» административно-управленческой системы — Министерство геологии РСФСР.
