Встречи с Сергеем Филипповичем я искал давно, с возвращения в Москву после первой поездки на Чукотку. Искал не случайно. Ученик академика Сергея Сергеевича Смирнова, доктор геолого-минералогических наук, авторитетнейший специалист-оловянщик, Лугов в 1933 году начал осваивать Север.
Коротко о Лугове не расскажешь, даже если пользоваться вы-
[164]
писками из исторических документов геологии Чукотки, фиксирующими события и даты в телеграфном стиле.
В 1938 году Чаун-Чукотская геологоразведочная экспедиция ГУСМП «в целях усиления ее работ и форсирования промышленного освоения обнаруженных на Чукотке месторождений» была передана Дальстрою НКВД СССР».
В августе 1939 года в поселке Певек организовано районное Чаун-Чукотское геологоразведочное управление. Начальником райГРУ был назначен геолог Б. М. Зубрев.
В то время, с августа 1938-го и по сентябрь 1939 года, на Чаун-Чукотке работала геологическая партия, руководимая Борисом Никоновичем Ерофеевым. Вот с ним-то и начинал работу молодой геолог Сергей Лугов. Дальстрой расширил территории исследований. Основным ядром новых геологических формирований были опытные работники Чаун-Чукотского райГРУ.
Приказом по ГРУ ДС № 149 от 31 мая 1940 года на территории Чукотского национального округа была организована Анадырская геологоразведочная экспедиция. Ее главным геологом был назначен Б. Н. Ерофеев. Начальник ГРУ Дальстроя Цареградский Валентин Александрович определил задачу Анадырской ГРЭ: «...осветить геологическое строение района верховий рек Анадырь и Большой Анюй и выявить полезные ископаемые...»
— Да-а, течет времечко... То капает, то струится, то тугой и фонтанной свечкой — вверх, с брызгами, то водопадом. По-разному течет... Итак, Ерофеев тогда был главным геологом, я его заместителем и с первого дня — в поле. О начале войны узнал только 18 августа...
На Чукотку я летел вместе с Любовью Михайловной Шульц, потом работали в одной экспедиции и частенько «пересекались» наши пути: она разведывала район Иультина, там состоялась, ее наградили первым орденом Трудового Красного Знамени. А у меня кандидатская диссертация по геообоснованию Иультина, к тому времени я стал главным геологом Чукотстроя...С Любовью Михайловной Шульц я познакомился задолго до встречи с Сергеем Филипповичем Луговым, не раз беседовал с нею, замечательной чукотской геологиней, первооткрывателем месторождений, проработавшей в поле и в геологических штабах Крайнего Северо-Востока свыше сорока лет. К рассказу о ней я еще вернусь...
— Свой орден Трудового Красного Знамени я получил за Валькумей. Четыре года отдал там геологической службе, наши, старания до сих пор отрабатываются горняками.
Сергей Филиппович высок, строен, подтянут. В обычном темном деловом костюме, в солидных очках, он элегантен. Гладко зачесанные редеющие темные волосы, лицо матовое, чуть бледнова-
[165]
тое, но без морщин, разве что от глаз к вискам тянутся «птичьи лапки», но они чаще возникают от привычки щуриться, чем от возраста. Сергею Филипповичу семьдесят два года.
Искал с ним встречи, названивал по всем известным телефонам, но то он в отъездах бывал, то в Москве, то на лекциях, то на консультациях в самых верхах. Очень нужна была встреча: Сергей Филиппович лично знал многих геологов Крайнего Северо-Востока, знал хорошо, со многими вместе работал, со многими дружил. Дозвонился — и он с удивившей меня щедростью отдал встрече весь воскресный день.
— В сороковых годах олово для нашей страны, стало быть, и для нас, геологов, было важней и желанней золота,— продолжал свой рассказ Сергей Филиппович.— В дореволюционной России и в первые пятилетки Советской власти в стране не были открыты месторождения олова, мы его приобретали на международном рынке, но олово — стратегический металл, потому и за золото не всегда могли купить.
Сергей Сергеевич Смирнов, мой учитель, был личностью неповторимой. Об оловоносности Чукотки — это его работы совместно с Валентином Александровичем Цареградским. Кстати, по рекомендации Смирнова я был в свое время назначен главным геологом Чаун-Чукотского райГРУ, а приказ подписал Цареградский. В последний раз встретился с Сергеем Сергеевичем в Валькумее, он похвалил мою работу, призвал защищать диссертацию... Попал я на Валькумей не из центра, не пассажиром. Шли мы маршем из Анадыря — с оленями, потом на плотах — на Анюй и по реке вслед за льдами, по большой воде, и так до Пятистенного — крохотульного селения на правобережье Большого Анюя. Продвигались по очень условной прямой, от Анадыря прошли свыше пятисот километров. Олени—транспортное средство весьма относительное: тот, кто знает, согласится, а кто не знает, тому и не объяснить. Двигались медленно, а вслед за нами шла весна... Пока в Пятистенном наслаждались банькой, подряжали лодочника — весна нас обогнала, снялся лед с Анюя. Пошли на лодке за льдом, по большой воде — не поход был, а история с географией! Прорвались сквозь трехсотпятидесятикилометровую «водную опасность», а у устья Большого Анюя, у впадения его в Колыму, чуть выше селения Нижнеколымского, нас встретил подпор половодья. Колыма в половодье Волге не уступит, ее течение куда мощней Анюйского! И нам преградило путь встречное течение... Прорвались — и по Колыме до Черского. Потом — в Певек, на Валькумей. Вот и стал я там чаун-чукотским геологом, потом главным...
Сороковые годы — острый пик борьбы за «оловянную» независимость Советского Союза! Олово искали всюду, упорно и целенаправленно. Олово приоткрылось геологам ВАИ Главсевморпути.
[166]
Им, чукотским первопроходцам середины тридцатых годов, засветил маяк удачи: в образцах, доставленных Сергеем Владимировичем Обручевым в Ленинград, Марк Рохлин обнаружил касситерит — «оловянный камень»...
Искали геологи Дальстроя — организация эта была серьезная, дисциплинированная. И они нашли! Чукотка стала признанной оловорудной провинцией.
— Есть у меня заветный вопрос, уважаемый Сергей Филиппович!
— Знаю я ваш вопрос, вы не первый. Небось, о формулировке «там, где есть олово,— нет золота»?
— Понимаете, я ведь не геолог...
— И это понимаю. Ходила такая расхожая формулировочка, и возникла она не случайно: стране нужно было олово! Правительство нацелило нас на поиски касситерита, а геологи — народ увлекающийся, и уж кто из нашего брата не грезил о большом открытии, пусть не таком, как на Колыме у Юрия Александровича Билибина, но... Так вот, ничто не должно было отвлекать геологов Чукотки от основных поисков — стране нужно было олово!.. Семьдесят процентов мирового запаса — в месторождениях Юго-Восточной Азии,у капиталистов.
Нам нужно было свое!.. А золото встречалось. Уже Толмачев в 1912 году предсказывал наличие на Чукотке аляскинской тенденции... «Золотой прогноз» дал и Дитмар Владимир Георгиевич — серьезный, обоснованный прогноз! Но, во-первых, нужно было олово, во-вторых, Дитмар не представил весовое золото и не смог заинтересовать круги... Его координированные указания, позднее совершенно оправдавшиеся, оставались тогда и позже «вещью в себе»... А постулат «где олово — там не может быть золота» — опровергнут переменой «противостояний»: если идет большое золото, то там крупного олова нет! Это уже факт доказанный... «Застолбления» Дитмара на одной из рек его маршрута тридцать четвертого — тридцать пятого годов прождали заверки почти пятнадцать лет!..
Вот так и произнес Сергей Филиппович имя человека, судьба которого меня волновала особенно! А он продолжал рассказывать, и я не смел его прерывать.
— Кончились сороковые годы. Чукотка дала к тому времени львиную долю того, что могла дать в олове!.. После защиты в пятидесятом году «оловянной» кандидатской диссертации, работая в Магадане, я начал публиковать статьи, они послужили основой докторской диссертации. Дружил я с Николаем Ильичом Чемодановым, я его и вытащил с Теньки на Чаун-Чукотку. Вот тогда-то и зарделась заря золотой Чукотки. Очень был знающий геолог и везучий!.. Через пятнадцать лет он у нас защищал диссертацию —
[167]
по совокупности своих замечательных работ. К тому времени, защитив докторскую, я преподавал во Всесоюзном заочном политехническом институте, профессорствовал. Подготовил двадцать пять кандидатов геолого-минералогических наук — чукотчан, магаданцев, камчатцев... С 1964 года по настоящее время — научный куратор — «оловянщик» Мингео СССР... Создал «оловянный» отдел во Всесоюзном институте минерального сырья, там и сейчас работаю... Вечерело. Зажгли свет, и Сергей Филиппович, крупный, ловкий в движениях, отдыхая от долгого сидения, прохаживался по небольшой моей комнате. Он перебирал камни моей коллекции, безошибочно называя места находок халцедонов и агатов:
— Этот — с Кремянки, так?.. А этот, черненький, как африканец,—с Полярного, с мыса Шмидта!.. Этот ольский, таких телесных, чувственных, больше нигде нет...
За его плечами более пятидесяти трех лет службы в геологии, он автор более ста восьмидесяти публикаций, автор и редактор семи фундаментальных монографий, вот-вот выйдет в свет двухтомник «Оловорудные месторождения СССР». Сергей Филиппович — заслуженный геолог РСФСР, крупный ученый.
— Что бы вы могли сказать о Дитмаре Владимире Георгиевиче? Поймите меня, Сергей Филиппович, по-моему, его дела и имя как-то ушли со временем в тень, и сегодня вы один из немногих, кто мог бы авторитетно оценить его участие в геологическом освоении Чукотки!
Лугов уже одевался. Серое модное пальто, в тон ему пушистый шарф, непокрытая красивая голова. Мне стало стыдно: я встретил Сергея Филипповича по-домашнему, в стареньком спортивном костюме с пузырями на коленках.
— Запишите то, что продиктую, а я потом подпишу... Ученик Смирнова и Болдырева, сам двадцать лет профессор, я, ставший коммунистом на Валькумее и партиец с сорокалетним стажем, считаю... Успеваете записывать? Так вот, я считаю, что в списке представленных к Ленинской премии за геологические открытия на Чукотке — в первой строке! — должно было стоять имя геолога Владимира Георгиевича Дитмара. Николай Ильич Чемоданов и его товарищи шли к открытию по его тропе, по абзацам его отчета!.. Записано? Готов подписать.
— В блокноте-то?
— Я готов всегда и везде подписать это заявление.
Сергей Филиппович. Лугов ушел. Мы встречались еще несколько, раз. Обаяние личности этого человека огромно.
...Перелистываю страницы своих блокнотов.
Уроженец Кингисеппского района Ленинградской области, села Острово. Отец — крестьянин-рыбак Филипп Терентьевич Лугов, до революции преследовался полицией за «политические вопро-
[168]
сы»... Так уж получилось, в 1937 году Филипп Терентьевич был репрессирован, оставил жену с пятью детьми. В 1966-м дети получили документ: «Решение президиума Ленинградского областного суда — ваш отец Ф. Т. Лугов, осужденный «тройкой», за неимением состава преступления... реабилитирован (посмертно) и дело его прекращено». Отец умер в Карагандинском лагере в 1941-м, похоронен в братской могиле. Дети перезахоронили отца — символически! — в Ленинграде.
Как вспоминал Сергей Филиппович, у его мамы, Аграфены Ивановны, всего было десять детей, но он помнит только четверых. Старший брат Кузьма сражался на фронтах гражданской войны, лейтенантом воевал под Ленинградом в Великую Отечественную. Окончил институт в Ленинграде, специалист-внешторговец.
Кузьма Филиппович забрал из деревни Сережу, и он с шестого класса учился в ленинградской школе... Сестра Наталья Филипповна — преподавательница, заслуженный учитель РСФСР. И ее ставил на ноги Кузьма, и младшую сестренку Дуню, и еще младшую Катеньку забрал в Ленинград. Катя оставалась в блокадном Ленинграде, натерпелась, с той поры — больше 20 лет — лежит, разбитая параличом...
...В 1930 году Сергей окончил школу и сразу же определился коллектором к известному геологу Николаю Николаевичу Куреку, специалисту Геолкома — «Дома под куполом» (сейчас — ВСЕГЕИ): — «Я вас беру учеником!» — и увез на Алтай, через месяц доверил самостоятельные маршруты.
При Ленинградском горном институте был организован ускоренный курс—стране нужны были кадры геологов. В 1932 году техник-геолог Лугов был направлен в Восточно-Сибирский трест «Иркутскгеология» и там встретился с Сергеем Сергеевичем Смирновым, с его учеником Олегом Дмитриевичем Ловицким — впоследствии он был шефом Лугова на Колыме.
...В январе 1933-го Сергей Лугов заболел тифом, его вывезли на материк, а в марте он уже стал прорабом на Колыме. 6-го июня прибыл на рейд бухты Нагаева, тогда там еще ни порта, ни города Магадана не было. Но зато там были Билибин, Цареградский, Вознесенский...
Ранней весной в Москве, перечитывая записи бесед с профессором Луговым, я еще не знал, что осенью того же года побываю в Усть-Омчуге, познакомлюсь с начальником Тенькинской геологоразведочной экспедиции Сергеем Дмитриевичем Вознесенским, колымским геологом второго поколения. Тогда довелось побывать на месторождении «Наталка», открытом когда-то Николаем Ильичом Чемодановым, постоять на скалистой круче над Омчуг-рекою, где, как мне рассказали, любил сиживать в часы смутных размышлений могучий Асеев Дмитрий Павлович, легендарный Мика Асеев, за
[169]
большие дела на северах еще до Великой Отечественной награжденный орденом Ленина.
Как вспоминал Сергей Филиппович, Вознесенскому-старшему пришлось потом пережить такое, что в реальной жизни кажется непереживаемо! А он пережил, переборол, остался человеком с чистой совестью и высокой преданностью делу, которому служил, достойным сыном своего народа и Родины. А облыжности— они миновали. Но могли убить. И многих убили...
Лугов вспоминал, как встретился в пятидесятом с немолодым уже и по-саваофовски обросшим пегой бородищей коллектором — новеньким в партии. Познакомились — то был профессор — геолог Шахов!
Сделал для него и его бесправных коллег все, что было тогда в его возможности. И через четыре месяца получил письмецо: «От себя и от друзей по неволе — спасибо! Вы оказались человеком!»
В 1954-м профессор Шахов вернулся на кафедру Томского геологического факультета, воспитал не одну группу геологов прославленной томской школы, а в 1970-м, став уже членом-корреспондентом Академии наук, пригласил Сергея Филипповича в Новосибирск на «именинный» банкет. И крупный геолог-региональщик Шейнман, тоже в свое время отмеченный Колымой, приглашал: «Обязательно прилетайте почествовать Шахова! Повидаемся, вспомним старое...»
Сергей Филиппович Лугов — представитель старой школы геологов-северян, исследователей и разведчиков Крайнего Северо-Востока. Всматриваюсь в его лицо на фотографии, перебираю фотографии других геологов Чукотки — Сергея Владимировича Обручева, Владимира Георгиевича Дитмара, Александра Петровича Никольского, тех, кто работал на Чукотке и на Колыме чуть раньше и чуть позже — Юрия Александровича Билибина, Валентина Александровича Цареградского, Дмитрия Владимировича Вознесенского, Николая Ильича Чемоданова... Как они все похожи друг на друга! Да-да, если не считать возрастных различий. Они — состоявшиеся люди, вот что их роднит и делает похожими.
Есть в райцентре Билибино памятник — скромный, непритязательный: как бы вырастает из монолитной глыбы литой бюст красивого, мужественного человека. Это памятник Юрию Александровичу Билибину, первооткрывателю золота на Колыме. Он сооружен геологами-анюйцами.
Нет в Певеке памятника Николаю Ильичу Чемоданову. Есть достославная Чаун-Чукотская ГРЭ, есть люди, работавшие с Николаем Ильичом, есть горсовет Певека. А памятника Чемоданову и его товарищам нет...
И нет в райцентре Мыс Шмидта памятника Владимиру Георгиевичу Дитмару.
