Изображение
31 июля 2012 года исключен из Регистровой книги судов и готовится к утилизации атомный ледокол «Арктика».
Стоимость проекта уничтожения "Арктики" оценивается почти в два миллиарда рублей.
Мы выступаем с немыслимой для любого бюрократа идеей:
потратить эти деньги не на распиливание «Арктики», а на её сохранение в качестве музея.

Мы собираем подписи тех, кто знает «Арктику» и гордится ею.
Мы собираем голоса тех, кто не знает «Арктику», но хочет на ней побывать.
Мы собираем Ваши голоса:
http://arktika.polarpost.ru

Изображение Livejournal
Изображение Twitter
Изображение Facebook
Изображение группа "В контакте"
Изображение "Одноклассники"

Абрамович-Блэк С.И. Записки гидрографа. Книга 1.

Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава седьмая
Глава восьмая
Глава девятая
Глава десятая
Глава одиннадцатая

OCR, правка: Леспромхоз

СТРАНА В КАПКАНЕ

Окоемов долго и внимательно рассматривает мою карту Якутской республики, измеряет расстояния с помощью спички. Потом достает рукописный план, изображающий Колымский округ. Сверяет карту с планом. — Твоя карта совсем врет, — заявляет, наконец, учитель. — Колыма — моя родина. Это они нарочно запирают Колымский округ. Почему советская власть не видит? - Окоемов волнуется. — Такая карта просто контра-революция! Зачем советская власть позволяет?

Повидимому, учитель Окоемов нашел большие неточности на карте. Это, конечно, может быть. Край далеко еще не обследован полностью. Но, собственно говоря, что же здесь такого ужасного?... Пробую успокоить его, говорю:
— Ну, волноваться из-за пустяков не стоит. Советский Союз занимает шестую часть земного шара. Каждый год работают на окраинах сотни экспедиций. Такого размаха исследовательской работы не было никогда. Но за несколько лет всего не переделаешь. Слишком уж запущена была география Российской империи.

Окоемов на меня взглядывает, говорит торопливо:
— Думаешь, Окоемов увидал — одна маленькая речка неправильно нарисована, Окоемов — дурак, сразу обиделся. Вовсе не одна речка. Весь край, понимаешь, тогор, весь край, вся страна моя в капкан посажена. Понимаешь?!
— Нет, не понимаю, — отвечаю откровенно. Окоемов ведет пальцем по толстой линии, изображающей Колыму.
— Такой, как здесь сделали, реки у нас совсем нет. У нас есть Колыма, большая, глубокая, как в Америке река Миссисипи. А на твоей карте из Колымы маленький ручей сделали, и вот здесь, наверху, даже в другую сторону заставили ее течь. Смотри, пожалуйста.

Учитель придвигает ко мне свой план.
— У нас в Колымском округе люди живут только надеждами на пароходы. Раньше было: американцы и норвежцы приходили, потом японцы, потом уже русские пароходы. Привезти из Якутска по сухому пути грузы очень трудно. Несколько тысяч километров расстояния, и настоящего сухого пути нет. Мокрый лес. Совсем глухая тайга. Нет дороги.
Русские пароходы приходили не каждый год, лед мешает на море. А если летом не придет пароход, значит, весь край голодает. Большая голодовка. Своего хлеба у нас на Колыме нельзя сеять. Не растет. Холодно.
«И теперь, все равно, пароходы ходят не каждый год. И в 1930 году замерзли около Чаунской губы, и в 1931 году около мыса Северный. Холодное коре, много льду. А это все ваши старые, русские начальники сделали, — возмущается Окоемов.

Какая-то путгница в голове у этого несомненно честного, хорошего человека. Я говорю ему, что за последние годы, уже при советской власти, работает специальный Комитет Великого северного пути, Комсеверпуть.
С каждой навигацией все больше пароходов идет по морской дороге из Архангельска и Мурманска, вдоль берегов Якутии, на восток, к Берингову проливу. Правда, эта дорога еще полностью не исследована. И моря у якутских берегов — море Лаптевых и Восточно-Сибирское Полярное — исследованы меньше других. Много еще предстоит сделать. Но ведь наша Всесоюзная Академия наук только в одном 1932 году отправила свыше двухсот экспедиций в разные уголки Союза, а из этих двух сотен добрых два десятка пришлось на ЯАССР.

Окоемов слушает меня с видимым нетерпением, наконец не выдерживает:
— Тохто, тогор! Колыме совсем не надо пароходов. Вот о чем я говорю. Очень давно неправильно думают, что другой дороги в Колымский край, кроме моря, через устье Колымы, нет.

«Это придумали царские чиновники и царские купцы. А ведь есть другая, настоящая дорога, от Теплого моря. И ею не пользуются. Теплую дорогу не хотят искать, — жалуется учитель.

«Слушай, тогор, я тебе расскажу. Мой род, мое племя юкагиров всегда на реке Колыме жило и по ней кочевало зиму и лето. Наши старики рассказывают, что раньше юкагиры жили на много миль к югу, в теплых местах, и видели другое море, кроме Северного ледяного. Потом чужие люди вытеснили наши племена дальше, на север. Вот сюда, где мы теперь живем. А здесь голод, и холод, и зверя мало.

«А русским чиновникам и купцам выгодно было, чтобы мы на самом далеком севере жили, без них — купцов нам не обойтись.
«Только у них можно выменивать шкуры на муку и масло и оружие. Верно? И купцы говорили, что никакой дороги с юга, от Теплого моря, в Колыму, к юкагирам и ламутам нет. Им было выгодно, чтобы не было этой дороги. Чтобы закрыли даже старые тракты, Оймяконский и Сеймчанский.
«Царское правительство закрыло, конечно, эти тракты. Только одну дырку, чтоб нам дышать, оставило: устье Колымы.

— Окоемов! — перебиваю я учителя: — ты очевидно не знаешь, что на Сеймчане нашли богатое золото.
— Я не знаю? — вскидывается Окоемов; — да мой род на реке Сириндикене, где это золото добывают, еще тогда жил, когда на Колыме русских не было. Золото ведь открыли только в 1927 году! Подожди, тогор, я тебе все расскажу, — просительно говорит учитель, и я даю себе слово больше его не перебивать.
— Юкагиры и ламуты кочевали раньше так: подымались вверх по Колыме почти до самого ее истока. Оттуда переходили на другие реки, Балыгичан и Шой-дан. Этих рек у тебя на карте совсем не нарисовано. А ведь по Балыгичану могут ходить большие пароходы. И обе эти реки текут прямо в Охотское море. Смотри, — настойчиво показывает мне на плане Окоемов, — здесь длина всей дороги от верховьев Колымы до моря самое большее пятьдесят кёс.

«Когда я кончил школу и научился грамоте, я много думал, почему голодает мой народ. Спрашивал у стариков. Мне надо было уже ехать в Якутск, учиться дальше в техникуме на учителя.

«А я остался в наслеге еще на год и кочевал к самому морю. Смотри: здесь на карте у тебя показаны большие горы. Вот написано по-русски: «Колымский хребет». Это царские начальники придумали. И нарисовали совсем как тюремную стену. Смотри, какая тюрьма получается из Колымского округа. От всего мира отрезана моя страна.

«Слушай, тогор, — торжественно, будто клянется, повышает голос Окоемов: — нет Колымского хребта!
«Есть только маленькие каменные горы. Я думаю, что это конец Станового хребта, который вытянулся на север. И эти горы около верховьев Колымы совсем не высоки.
«Их нетрудно проехать верхом на лошади. А если сядешь на оленя, так он через эти горы бежит рысью. Я сам, тогор, ездил и сам видел.
«Понимаешь, как я говорю?! Верно я говорю?! — страстно допытывается Окоемов.
«В Колымский округ надо ехать через Охотское море, а не через Северное, ледяное. Вот — Комсеверпуть, он говорит, что в Колыму надо ехать пароходом из Булуна, из устья Лены, или через Берингов пролив, из Владивостока.
«Совсем не надо ехать через льды. Пускай эта ледяная дорога остается на всякий случай. Понимаешь?! Новая советская дорога пускай идет через теплое море...

Наши экспедиции не обращают достаточного внимания на местное население, исключительно знающее свой край. Действительно, юкагиры и ламуты помнят свои горы и реки так, как самым «ученым» топографам и гидрографам «не догадаться».

Эти знания никем еще пока не используются. А между тем в стране с кочевым населением полученные от него данные помогут составлению в кратчайший срок настоящей карты всего района.

Окоемов — фанатик Колымы. Он забрасывает меня цифрами:
— Колымский округ занимает площадь около семисот тысяч квадратных километров. Каждый год наша Колыма заготовляет мехов: белки — сто тысяч штук, горностая- тридцать тысяч, песца — семьдесят тысяч, лисицы- тысячу. Ведь пушнина — экспорт, все равно что золото. Кроме того наши олени дают шкур и рогов и мяса на двадцать пять тысяч рублей. Мамонтовой кости дает ежегодно Колыма на тридцать тысяч рублей. Надо прибавить еще всякие меховые вещи: дохи и кухлянки, и камасы, и перчатки. Все, что шьют женщины в колхозных артелях, — еще на двадцать пять тысяч рублей.
«Знаешь, Якутский Совнарком считает годовой бюджет Колымского округа в полтора миллиона рублей. Это все дает Колыма.

«А ведь мы еще не делаем продовольственных заготовок. Колымские озера и реки могут дать ежегодно одной только рыбы на четыреста тысяч рублей. Нельмы, чира, омуля. А заготовки дичи — гусей и уток. Они дадут больше ста тысяч рублей.
«Эти заготовки можно бы вести уже сейчас нашими колхозами, только прибавить им сетей и дроби.
«Вот уже и два миллиона рублей в год получается.
«А как это реализовать?
«Надо снабдить население продовольствием, охотничьими припасами и рыболовными сетями. Это будет небольшой груз. А привезти его, говорят, очень трудно. Потому что везут старой дорогой: или через болота и горы Верхоянского округа, или через льды Берингова пролива.
«А надо сделать новую карту. Понимаешь! Надо разомкнуть научный капкан, которым схватила Колымский округ царская власть... Надо, тогор!

И Окоемов вскрикивает, пораженный новою, только что пришедшей ему в голову, мыслью:
— Тогор, ты знаком с товарищем Сталиным?! Вот ему надо все это сказать. Товарищ Сталин — самый большой человек на свете и самый сильный. Сталин пошлет тогда экспедицию искать настоящую дорогу в Колыму. Только Сталин может сразу сломать царский капкан...

Пред.След.