«Руслан», спасательный буксир

От ладьи и коча до атомохода.

«Руслан», спасательный буксир

Сообщение ББК-10 » 12 Апрель 2017 14:36

© Паролов. И.В. Потери морских судов СССР в мирное время. Архангельск. 2013 г. – 199 стр., с иллюстрациями.

 Руслан.jpg
Спасательный буксир «Руслан»

Вместимость 208 брт, длина 33,2 м, ширина 8,5 м, осадка 3,2 м, 1 ПМ двойного расширения мощностью 700 л. с, скорость 11 уз, экипаж 25 чел.
Бывший канадский буксир-спасатель «A.M.Stewart». Был построен в 1916 году на верфи «J. Сгап & Со», Лейт, Англия, для канадской фирмы «Canadian Steward Co.Ltd», Торонто. В феврале 1916 года куплен МТиП как «Спасательный № 3». 1 мая 1916 года передан Морскому Ведомству как портовое судно «Руслан». 13 ноября 1916 года включен в состав плавсредств Кольской базы ФСЛО. С 12 июля 1918 года находился под контролем английских интервентов в Мурманске. В начале августа 1918 года сдан в порт на хранение. 21 февраля 1920 года был захвачен восставшими рабочими и матросами в Мурманске. 13 марта 1920 года передан подошедшим частям РККА и после национализации передан Главоду. 28 мая 1920 года вошел в состав отряда сторожевых судов Мурманского района МССМ как посыльное судно. В середине октября 1922 года как буксир передан Мурманской пограничной базе ГПУ. 14 ноября 1922 года вошел во вновь сформированный Северный отряд судов пограничной охраны. 28 ноября 1922 года исключен из списков и передан в Мурманский порт на хранение. 25 августа 1923 года как буксирный пароход передан ГСП Госторгфлота, Архангельск. С 18 июля 1924 года в составе СГК «Совторгфлот», Архангельск. С 1929 года у Северного управления Всесоюзного объединения морского торгового флота. 25 апреля 1933 года затонул в результате обледенения у Южного мыса, архипелага Шпицберген, Баренцево море. Судно (капитан Н.Клюев) участвовало в спасении ледокольного парохода «Малыгин», севшего на камни у острова Шпицберген. После успешного завершения операции 24 апреля «Руслан» вместе с другими спасательными судами и спасенным «Малыгиным» вышел в Мурманск. В ожидании ледокола «Красин», на буксире которого он должен был совершить переход, «Руслан» следовал малым ходом позади каравана. В ночь на 25 апреля в связи с сильным ветром и снежными зарядами началось обледенение судна. Его остойчивость резко упала. При постановке лагом к волне судно получило большой крен и не выпрямилось. Экипаж скалывал образовавшийся лед. Поворотом носом на волну, крен удавалось на время ликвидировать, однако к вечеру 25 апреля с ростом обмерзания, все предпринятые меры не давали результата. «Руслан» лег на борт. Вода затопила машинное отделение. Около полуночи судно затонуло. Из 22 членов экипажа, пересевших в шлюпки, спаслись лишь трое моряков, подобранных норвежским промысловым судном через 5 суток после гибели «Руслана».


Смежные темы форума:
Последний раз редактировалось ББК-10 13 Апрель 2017 09:59, всего редактировалось 1 раз.
Аватара пользователя
ББК-10
 
Сообщения: 10072
Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53

«Руслан», спасательный буксир

Сообщение ББК-10 » 12 Апрель 2017 14:38

Бюллетень Арктического института СССР. № 5. -Л., 1933, с.134.

 =Бюллетень Арктического института СССР. № 5. -Л., 1933, с.134 гибель РУСЛАНА.jpg
ГИБЕЛЬ СПАСАТЕЛЬНОГО СУДНА. „РУСЛАН". Как известно, „Руслан", совместно с „Малыгиным", вышел 24 апреля из Баренцбурга в Мурманск. При проходе Айсфьордом суда были застигнуты штормом со снегом, доходившим до 8 баллов. „Руслан" во время потери связи, вследствие обрыва антенны „Малыгина", отстал от него. При начавшемся обмерзании „Руслан" начал терять пловучесть и стал дрейфовать. Находившийся на борту „Малыгина" начальник Эпрона т. Крылов после возобновления радиосвязи с „Русланом" дал распоряжение ледоколу „Красин", находившемуся в Адвентбее на о-ве Шпицбергене, оказать „Руслану" помощь и взять его на буксир. „Красин" немедленно вышел на помощь и, по его сообщению, во время метели „безрезультатно, с риском для корабля, в течение 79 часов обследовал район от Айсфьорда до южной оконечности Шпицбергена", но „Руслана" нигде обнаружить не мог и, видя безрезультатность дальнейших поисков, вернулся в Мурманск. Снаряженная для поисков „Руслана" вдоль южного побережья Шпицбергена экспедиция на собаках тоже никаких результатов не дала. По полученным через Полпредство СССР в Норвегии сообщениям, норвежский парусник „Рингсель" подобрал в 60 милях от южной оконечности о-ва Шпицбергена шлюпку со штурманом Точиловым и матросами Поповым и Бекасовым, которые отправлены в госпиталь в Тромсе.
Аватара пользователя
ББК-10
 
Сообщения: 10072
Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53

«Руслан», спасательный буксир

Сообщение ББК-10 » 12 Апрель 2017 14:42

Бюллетень Арктического института СССР, № 8, с.228-230

 Бюллетень Арктического института СССР, № 8, с.228-230 РУСЛАН - 0001.jpg
ПОДРОБНОСТИ ГИБЕЛИ ПАРОХОДА „РУСЛАН"

Как сообщалось уже на страницах „Бюллетеня", {1} гибель рейдового спасательного буксирного судна „Руслан“ произошла вблизи залива Айсфьорд у берегов Шпицбергена.
24 апреля около 18 часов снятый с камней л/п „Малыгин" и проведший основную работу по его спасению „Руслан" покинули залив Гринхарбур при тихой и ясной погоде, для перехода в Мурманск. „Руслан" шел впереди, за ним в кильватер следовал „Малыгин".
Невдалеке от выхода из Айсфьорда, милях в 18 от Адвентбея, „Руслан" дал дорогу „Малыгину", так как, по приказу начальника экспедиции Эпрона Ф. И. Крылова, „Руслану" следовало ожидать у кромки льдов прибытия „Красина" из Адвентбея, куда этот ледокол отправился по приглашению директора Норвежской Угольной компании, чтобы очистить от льда фарватер до гавани. К этому времени погода переменилась, и началась порядочная вьюга, во время которой „Малыгин" и „Руслан" быстро потеряли друг друга из вида.
В 22 часа того же дня на „Красине" была получена телеграмма о тяжелом положении, в которое попал „Руслан", вследствие сильной зыби, едва он вышел из Айсфьорда в открытое море. Волны, перекатываясь

{1} Бюлл. Аркт, инст., Лг., 1933, № 5, стр. 134.

 Бюллетень Арктического института СССР, № 8, с.228-230 РУСЛАН - 0002.jpg
— 229 —
через невысокие борта судна, вызвали интенсивное его обледенение, с которым не в силах была справиться команда.
Командованию экспедиции Эпрона, находившемуся на „Малыгине", тяжелое положение „Руслана“ было неизвестно, вследствие прекращения радиосвязи, так как в это время на „Малыгине“ произошел обрыв антенны. Связь была восстановлена только после полуночи 25 апреля, когда „Малыгин" находился уже на значительном расстоянии от „Руслана", идя курсом на Мурманск с открытыми трюмами, из которых вода непрерывно откачивалась спасательными помпами. Ввиду отсутствия на „Малыгине" радиопеленгатора, значительного расстояния, отделявшего суда, и некоторой опасности поворота с открытыми трюмами на большой волне, было более целесообразно оказание помощи „Руслану" возложить на „Красина", находившегося поблизости и имевшего на борту радиопеленгатор.
Получив соответствующие инструкции, „Красин" вышел из Адвент-бея на помощь „Руслану" 25 апреля около 2 ч. 30 м. при видимости в 11 миль. Простояв на рейде в Баренцбурге до 6 ч. 30 м., он при весьма плохой видимости ушел в море; при такой же видимости продолжались и поиски.
К этому времени с „Руслана" стали поступать все более и более тревожные известия. Сообщалось, что на судне открылась течь, что помпы, засариваясь, не справляются с нею, что команда беспрерывно работает по откачке воды ведрами и по сколке льда. Следующие сообщения гласили, что судно получило крен; чтобы выправить его, пришлось выбросить за борт уголь с палубы, потушить котлы и выпустить воду из них и из цистерн. На некоторое время, казалось, положение улучшилось. Находясь в дрейфе, снова подняли пары, но вскоре радиостанция „Красина" и береговые радиостанции на Шпицбергене стали получать еще более тревожные известия. Люди выбивались из сил, не будучи в состоянии справляться с обледенением и течью. Осадка „Руслана" увеличивалась с каждым часом. Содержание телеграмм к ночи с 25 на 26 апреля стало крайне тревожным: судно начало погружаться, команда работала уже по спуску двух шлюпок, посылались последние приветы родным.
Как известно, из двух спущенных с „Руслана" шлюпок одна была подобрана в 120 милях от Шпицбергена норвежским парусно-моторным промысловым судном „Ringsael". Первая из спущенных шлюпок быстро исчезла из вида остававшихся на „Руслане"; севшие в нее девять человек (в том числе одна женщина), без сомнения, погибли. Насколько можно судить по словам трех спасенных из числа двенадцати человек, находившихся на второй шлюпке, плавание ее является беспримерным по трагичности положения и событий даже в истории северного мореплавания.
Отойдя от борта „Руслана", команда шлюпки не видела момента его погружения, так как продолжала свирепствовать метель, быстро за-

 Бюллетень Арктического института СССР, № 8, с.228-230 РУСЛАН - 0003.jpg
— 230 —
крывшая тонущее судно. В шлюпку, вследствие крайней спешки, не успели погрузить достаточно провианта: имелись несколько банок консервов, две банки сгущенного молока и небольшое количество промокших в морской воде сухарей. Хлеб был смыт при посадке, не было и пресной воды, так как запасы ее были выпущены во время попыток выправить крен. Для утоления жажды люди собирали сосульки на одежде. Почти все были одеты очень легко, так как сели в шлюпку в той же одежде, в которой работали на палубе. Положение все ухудшалось, и люди гибли один за другим, замерзая во время сна. На шестой день, когда для трех оставшихся в живых, обессиленных бессонницей и постоянной работой по откачке полузалитой и оледеневшей шлюпки, — спать или оставаться без движения в оледенелой одежде было невозможно — уже не оставалось никакой надежды, послышался ритмический стук мотора судна „Ringsael". С этого судна, по счастию, была замечена шлюпка, шедшая под парусом, сделанным из простыни.
Оставшиеся в живых штурман Г. Точилов, сигнальщик Бекусов и матрос Попов были сняты со шлюпки покрытыми льдом настолько, что не было возможности снять с них одежду: ее пришлось срезать ножами. Из трех спасенных один только Бекусов мог еще стоять на ногах.
„Ringsael“ направился в Тромсё,чтобы сдать пострадавших моряков в госпиталь, но по пути был застигнут штормом, заставившим его повернуть по ветру и лечь в дрейф, У берегов Шпицбергена, куда было отнесено судно, оказался непроходимый лед, поэтому ,,Ringsael“ снова взял курс на Тромсё. По причине штормов судно пришло в этот порт только через семь суток после встречи со шлюпкой. Спасенные были помещены в госпиталь. У матроса Попова были ампутированы обе ноги ниже колен, у штурмана Точилова — одна нога. Самый молодой из пострадавших, сигнальщик Бекусов не подвергался операции и был выписан из госпиталя после полуторамесячного лечения.
Н. П.
Аватара пользователя
ББК-10
 
Сообщения: 10072
Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53

«Руслан», спасательный буксир

Сообщение fisch1 » 25 Декабрь 2020 18:21

Спасательный ледорезный буксир «Руслан»
 Рис. 174. Спасательный ледорезный буксир «Руслан» .jpg
Рис. 174
В состав плавсредств строившегося Мурманского военного порта в 1916 – начале 1917 г. вошли несколько купленных за границей морских ледорезных буксиров, таких как «Руслан» (бывш. «А. М. Стюард», 500 л.с.), «Вежилов» (бывш. «Вижильянт», 700 л.с.), «Сторегут» и «Консул Смит» (по 375 л.с.) {547}. Стоили буксиры очень дорого. Например, «Вежилов» обошелся в 240 тыс., а «Руслан» – в 200 тыс. руб.
По типу и архитектурному виду «Руслан» и «Вежилов» представляли собой типичные морские буксиры, работавшие по обе стороны Атлантического океана, 1-й английской постройки, а 2-й – американской; гладкопалубные, с широкой и длинной надстройкой, занимавшей большую часть палубы.

Андриенко В.Ледокольный флот России, 1860-е — 1918 гг.
fisch1
 
Сообщения: 2867
Зарегистрирован: 13 Ноябрь 2014 19:59

«Руслан», спасательный буксир

Сообщение fisch1 » 25 Декабрь 2020 18:26

Анциферов В.Тропа в океане// Тихоокеанские румбы... : [Сборник]. - [Владивосток] : [Дальневост. кн. изд-во], 1974
 0.png

До улицы Урицкого лучше ехать трамваем. Но я неторопливо вышагивал вдоль набережной Северной Двины. Бас лесовоза, чащоба портальных кранов, река в облачных заворотах…
Еще несколько часов назад перед прилетом в Архангельск я подгонял события — быстрее, быстрее! А теперь хотелось остановиться, что-то осмыслить, наконец, просто проверить.
Вот она, эта улица, — широкая, торопливая, рассеченная лентой асфальта. Бурая от времени калитка с легкой щеколдой. Дощатый, убегающий к крыльцу настил. Во дворе — женщина. Робко попросил ее:
— Мне бы Герасима Васильевича.
— Заходите, — сказала она.
Он подошел, опираясь на трость, — широколобый, размашистый в плечах, с острым взглядом из-под нависших бровей.
— Точилов, — сказал, твердо сжимая руку.
— Здравствуйте, Герасим Васильевич!
Соседи и не подозревали, какой человек жил рядом с ними. Считали — обыкновенный старичок-пенсионер. Иногда в хорошую погоду выходил за околицу, сидел на скамейке, держа трость-палочку между колен. Ясно: ноги плохо держат, ревматизм и все такое. А узнали — поразились: «Кто бы мог подумать?»
Встречался я с ним день, второй, третий… Мы словно бы заново переживали те далекие, — грозные, как девятый вал, события, и теперь кажущиеся невероятными.
IВ ясную погоду с того мурманского причала и ныне видны неуклюжие, все в валунах сопки на другом берегу Кольского залива. Только там в ложбинах к кромке воды сбегают сегодня белые фигурки домов. А здесь вязкий, настоенный морем воздух по-прежнему вспарывают команды с капитанского мостика: «Подтянуть кормовой!», «Отдать швартовы!».
И тогда, 20 декабря 1932 года, при отходе от шестого причала ледокольный пароход «Малыгин» дал три прощальных гудка. Ветер сквозил по заливу, снег забивался под брезент, которым укрыли ящики и бочки на палубе. Огни города потонули в расквашенной непогодью полярной ночи. Вахтенный штурман записал в журнал:
«На борту имеем: пассажиров 149 человек, груза 410 тонн, пресной воды 300 тонн, угля 345 тонн. Дали ход и пошли по назначению…»
Вот тут и обрывается обычность. Весь секрет в пункте назначения — далекий заполярный архипелаг Шпицберген. Ведь и поныне зимой туда не ходят корабли: плотная, как занавес, ночь, штормы, мороз, снежные заряды, льды, айсберги. Природа словно специально собирает в кулак все свои злые силы. Даже бесстрастные записи вахтенных штурманов передают напряженную обстановку рейса:
«22 декабря. От веста идет крупная волна. Судно сильно зарывается, вследствие чего в 2 часа часть груза по левому борту сорвало с найтовов. Дали машине средний ход… Временами налетают сильные шквалистые заряды. Даем свистки. Палубу заливает.
23 декабря. Вызвана подвахта для откачки воды из столовой команды. Боцман и свободный от руля матрос выкачивают воду из второго класса.
24 декабря. Наш радист хотел взять пеленг с радиостанций о. Медвежий и о. ШпицбергенСвальбард. Но ни та, ни другая не работали, как объяснил радист, по случаю рождества… Волной с правого борта унесены некоторые предметы.
25 декабря. Легли в дрейф. Ветер достигает силы 9 баллов.
26 декабря. Держимся на малых ходах. Идет снег. Видимость плохая — около четверти мили. Палубный груз почти весь разбит и вынесен за борт.
27 декабря. Производятся авралом уборка, крепление грибовидных вентиляторов и груза на палубе… Откачка воды из помещений продолжается. Работают команда и пассажиры…
28 декабря. Напал густой туман, а потом — снег. Машина работает малым ходом… С веста несет густую шугу и лед. Горизонт совершенно темный и грязный… Один из рабочих полез на кормовую мачту для починки антенны и увидел позади траверза огни. При рассмотрении с наблюдательной бочки установлено, что это огни Баренцбурга… Развернулись и легли прямо на огни… В 16 часов разбужена команда для швартовки…»
Что за обстоятельства заставили «Малыгин» и шедший за ним следом ледокол «Седов» отправиться полярной ночью в такую дикую даль?
На Шпицбергене как раз создавали советские угольные рудники — требовалось срочно доставить горное оборудование, взрывчатые вещества, электродетонаторы, бикфордов шнур, продукты. И первым делом, конечно, тех самых 149 пассажиров — инженеров и рабочих из Донбасса.
Но не знал, не ведал в тот час капитан «Малыгина» Онисим Зиновьевич Филатов что, отдав распоряжение о швартовке, он не скоро приведет свой корабль к причальной стенке. Огни, увиденные с кормовой мачты, вовсе не были огнями Баренцбурга. Малым ходом «Малыгин» шел прямо на скалы.
Как же так?
Позднее причины аварии разбирала специальная комиссия Наркомвода. Она собрала многие документы и свидетельства. «Малыгин» был в восьми милях от цели, когда события стали развиваться будто по кругу, заколдованному злым волшебником.
Дрейфуя в снежной мгле у входа в Айс-фиорд, Филатов еще 25 декабря передал по радио в Баренцбург советскому консулу М. Э. Плисецкому: «Зажгите на мысе Старостина огонь, чтобы „Малыгин“ мог подойти».
Дочери консула Майе тогда было всего семь лет, и ей предстоял еще долгий путь к «полюсу балетной магии». Но ее отец уже работал неподалеку от Северного полюса и очутился на крутой волне событий. Он ответил: «В Айс-фиорде большая подвижка льда, и переправить людей на мыс нет возможности».


Радист «Малыгина» Михаил Клементьев немедленно передал капитану сообщение консула. Но лучше бы задержал! Ветер сбил антенну корабельной радиостанции, и связь временно оборвалась.
Между тем два смельчака из Баренцбурга, лавируя во льдах на хрупкой, загруженной паклей и канистрами с керосином лодчонке, сумели перебраться через Айс-фиорд на мыс Старостина и зажгли там огни. «Малыгин» об этом не знал.
В Центральном государственном архиве народного хозяйства СССР хранятся копии радиограмм, посланных Плисецким на борт ледокола в течение суток перед аварией. Они как нельзя лучше передают тревогу тех памятных часов:


«На горе Грингарбург, 130 метров над морем, приготовили большой костер. Вершины гор освещаем прожекторами».


«Немедленно сообщите, видите ли зарево или пламя костра, устраивает вас или нет. Если недостаточно, зажигаем еще 10 бочек нефти».
«Зажигаем самый большой костер, затем пускаем шары-пилоты с магнием, которые будут разрываться в высоте 300 метров над рудником. Наблюдайте».
«С высоты 75 метров над уровнем моря в ночной бинокль вижу оба корабля параллельно друг другу. Категорически настаиваю ответить».
«Радируйте, когда тронетесь. Усилим огни».
Но «Малыгин» уже не мог никуда тронуться: он напоролся на прибрежные рифы. В трюмы хлынула вода, начало затапливать машинное отделение, кочегарку, появился большой дифферент на нос. Помпы не успевали откачивать. И тогда Онисим Зиновьевич принял решение посадить корабль на мель: погода скверная, видимости нет, можно погубить и судно, и людей. Из двух зол капитан выбрал меньшее.
Ледокол грузно осел, накренился на левый борт. Машине дан «стоп», пары прекращены, кочегарку быстро заливало, и котлы могли взорваться. А если учесть, что на борту несколько тонн аммонита, то…


Пассажиров переправили шлюпками на «Седов». Как выразится позднее Онисим Зиновьевич, волоса ни на ком не упало.
А на «Малыгине» продолжалась изнурительная борьба: моряки отчаянно пытались спасти ледокол, откачать воду. Судовой журнал засвидетельствовал: матросы и радист переутомлялись, падали в обмороки. Едва приходили в себя — снова за работу. Именно в это время Миша Клементьев передал на материк радиограмму, подписанную Филатовым: «Команда вся здорова. Ждем прибытия водоотливных средств».
Выписки из судового журнала «Малыгина»:
«1 января 1933 года выходит запас пресной воды. Собираем снег по палубе и надстройкам. В 24.00 судовые часы переведены на два часа назад, то есть поставлены по местному времени…
3 января. Снаряжаем шлюпки для поездки на „Седов“. Ветер стих, идет густой снег… В 16.30 к борту подошел бот и, выгрузив 2 брандспойта, 3 шланга, 2 аккумулятора и несколько карбидных лампочек, отошел к „Седову“…
4 января. Судно волной бросает по килю и бьет по левой скуле. Кругом густой и мелкобитый лед… Заболела каютприслуга Морозова, по-видимому простуда. Помещения все сырые, одежда не просушивается…
5 января. Вычерпываем воду, скопляющуюся во время приливов в салоне первого класса… На шлюпке доставлены 4 комплекта с трубами и 2 аккумулятора. Подготавливаем тали и стрелы трюма № 2. Начинаем разводить котел…
7 января. Облачно, слегка морозит. В 9.00 начали готовить шлюпку за снегом на берег…
8 января. Продолжаем находиться на грунте в затопленном состоянии… С ледокола „Седов“ началась подвозка пресной воды в шлюпках…
10 января. Сегодня получена телеграмма о выходе ледокола „Ленин“ со спасательным пароходом „Руслан“ из Мурманска к нашему месту аварии»…
События нарастали, как лед на палубе и мачтах «Малыгина».
II
Всколыхнулась вся страна. Неужели краснознаменный «Малыгин», гордый покоритель Арктики, так и погибнет у вечного белогорья Шпицбергена, где его быстро растерзают, разобьют о скалы неусыпные заполярные ветры? Неужели за коротким сообщением ТАСС об аварии, опубликованном в советских газетах 4 января 1933 года, последует еще более скорбное и непоправимое известие?
Но через день — обнадеживающая, окрыляющая новость из Архангельска: «Вчера в 17 часов 55 минут по направлению к Шпицбергену на помощь „Малыгину“ вышел ледокол „Ленин“. Помимо полного груза угля он имеет запас продовольствия для команды „Малыгина“. По пути ледокол зайдет в Мурманский порт, где возьмет пресную воду».
И дальше час за часом, день за днем — телеграфные строки, как фронтовые сводки:
«Опасное для ледокола место Бар пройдено благополучно. Корабль идет со скоростью 12–13 узлов». «В 2 часа 10 минут „Ленин“ вышел на чистую воду и миновал Зимнегорский маяк». «После 38 часов хода „Ленин“ находился на широте 69 градусов 26 минут и долготё 33 градуса 55 минут. В 8 часов утра ледокол оставил за кормой остров Кильдин и вошел в Кольский залив». «Корабль задерживается в Мурманске на одни сутки. Это вызвано тем, что Наркомвод, учитывая всю сложность работ по спасению „Малыгина“, решил в помощь „Ленину“ дать специальное спасательное судно „Руслан“. Вчера „Руслан“, по сообщению из Мурманска, грузился углем, продовольствием и необходимыми спасательными средствами». «В последнюю минуту! Ледокол „Ленин“ вышел на Шпицберген. На буксире он ведет „Руслана“. „Седов“ передал по радио, что вчера с „Малыгина“ закончена съемка ценного груза».
Наконец долгожданное: «После непродолжительного, но трудного пути „Ленин“ и „Руслан“ 14 января в 16 часов прибыли к берегам Шпицбергена».
Что-то будет? Страна затаила дыхание. Ведь за всю историю полярного мореплавания еще никому и никогда не удавалось спасти судно на 78-й параллели.
Чем детальнее я изучал архивные материалы, чем больше встречал участников дерзкой экспедиции, тем тверже убеждался: моряки «Руслана» сыграли в невообразимом развитии событий ведущую роль. Оказалось, «Руслан» — не какой-то океанский гигант, а скорее буксир, оснащенный водопомпами. Вот его характеристика: вместимость 308 регистровых тонн, длина 22 метра с небольшим, ширина около 8 метров, мощность двигателя 650 лошадиных сил, экипаж 23 человека.
«Седов» и «Ленин» не могли подойти к борту «Малыгина» — осадка у них до 24 футов. Мелкосидящий «Руслан» годился. Только он и мог поддержать сообщение между аварийным кораблем, «Лениным» и берегом.
Вот что было записано 15 января в судовом журнале «Малыгина» о первом контакте со спасателем: «В 11.20 к борту подошел „Руслан“. Волной его накинуло на нас и поломало шлюпку, согнуло несколько стоек на ботдеке, повредило планширь „Малыгина“ и разбило стекла в штурманской рубке „Руслана“».
Казалось, Арктика никого не допустит к своей жертве — 78-я параллель только брала, но не отдавала. Однако во второй раз при свете прожектора с «Ленина» «Руслан» сумел ошвартоваться у борта «Малыгина»: удерживаясь на двух якорях, закрепился буксирным тросом за нос обледенелого корабля. Тут же на «Малыгин» перегрузили помпы шланги и другое спасательное имущество. С «Руслана» протянули электрокабель, и на обессиленном ледоколе после долгого перерыва снова ожил рой огней.
Так это началось. Позднее в район аварии прибыли моряки ЭПРОНа — Экспедиции подводных работ особого назначения — с понтонами, водолазным оборудованием, мощными мотопомпами. Начальник ЭПРОНа Фотий Иванович Крылов, человек решительных действий, под руководством которого уже подняли не один затонувший корабль, заявил по прибытии в Баренцбург: «Объявляю аврал. Жить будем на „Малыгине“ и вернемся обратно только с „Малыгиным“». А как добраться до того «Малыгина»? Газета «Правда Севера» подчеркивала: «Приходилось делать ставку лишь на „Руслана“».
И на самом «Малыгине» экспедиция ни дня не могла обходиться без «Руслана». Электроток — раз, лебедка — два. Просто так не перенесешь с борта на борт помпы или водолазное снаряжение. По накрененному кораблю даже ходить-то было опасно: на палубу-каток пришлось набивать рейки. А кто будет снабжать эпроновцев продуктами, пресной водой, топливом и вообще всем? Конечно, «Русланчик», как ласково называли его моряки.
Из судового журнала ледокола «Ленин»:
«11 марта. В 11.00 к правому борту ошвартовался пароход „Руслан“. Начали на него погрузку продовольствия и оборудования для снятия ледокола „Малыгин“…
14 марта. В 00 часов пароход „Руслан“ у борта „Малыгина“… В 6.00 „Руслан“ ошвартовался к нашему борту. Начали на него погрузку материалов и оборудования для ледокола „Малыгин“…
16 марта. В 14.00 отошли от пристани для проводки льдом парохода „Руслан“ к ледоколу „Малыгин“. В 14.45 вошли в крепкий крупнобитый лед. Пароход „Руслан“ застрял во льду. Возвратились для его околки…».
В любой час мутно-зеленые, как акульи глаза, льды могли раздавить «Русланчика» или вынести его на рифы.
Лишь раз, в марте, связь с «Малыгиным» прервалась: обжигающий мороз, иглистый ветер, торосистый лед. Сколько ни бился «Руслан» — бесполезно. Он должен был доставить эпроновцам хлеб, а также уголь для камельков. С борта «Ленина» просемафорили флажками: «Пройти не можем. Как у вас дела?». «Нет продовольствия. Нормы урезаны. Выдаем но сто граммов хлеба на едока».


Судя по газетным сообщениям того времени, это был самый драматический момент до подъема корабля со скал. На берегу рисовалась такая картина: темь, тишина склепа на обросшем ледяными космами «Малыгине», в каютах, будто в ледяных пещерах, закутавшись в шубы, сидят по углам голодные и замерзшие водолазы, мотористы, такелажники, электрики, гидротехники…
И что же? Вот лишь одна заметка из стенгазеты «Полярный подводник», выпущенной эпроновцами в то время на борту «Малыгина»:


«Наступили сильные морозы. Сегодня 25 градусов. Лебедки нет, но есть руки ударников, боевая вира. Водолаз Ферапонтов подал в первой смене из трюма 200 ящиков. Водолаз Громак подал во вторую смену 151 ящик. Ему помешало позднее время. Сегодня Мартынов и Барашков сделали по 150 подъемов. Вирают Кошев, Каменский, Мальган, Салмин, Заостровский, Крупнин. За первый день сделано 453 подъема. Они громят мороз…»
Вот вам и тишина склепа! Страна узнала о мировом рекорде водолаза Филиппа Хандюка. Осматривая пробоины «Малыгина», он провел на дне Айс-фиорда без перерыва почти девять часов. А ведь некоторые специалисты вообще сомневались в возможности работы в Арктике под водой полярной ночью. Эпроновцы «вкалывали» даже в такой обстановке, когда золотниковые клапаны скафандров и шланги приходилось отогревать кипятком из чайника — иначе не поступал воздух.
Обходным путем на собачьей упряжке удалось доставить «Малыгину» продукты. Но это был единственный случай, когда «Руслан» не принимал, вернее, вынужден был не принимать участия в спасательной операции. А так зачастую сами моряки «Руслана» перебирались на борт аварийного корабля — обслуживали помпы, ворочали кирками, окалывая лед, вирали из трюмов врубовые машины, железо, трубы, тросы, бочки и ящики с маслом, сгущенным молоком, семгой, икрой, крымскими яблоками. Благодаря «Руслану» вся эта вкуснятина вскоре попала по назначению — в шахтерскую столовую Баренцбурга.


В тот раз после недолгого перерыва моряки «Руслана» пробились-таки к осажденному льдами «Малыгину» с помощью… взрывов.


«Руслан» — всегда на главном направлении. Не случайно на нем обосновался штаб экспедиции. Именно в салоне «Руслана» в деталях обсудили заключительный этап — подъем «Малыгина». И главная задача — отбуксировать ледокол с мели на глубину — опять же выпала на «Русланчика».
Двадцать четвертого марта 1933 года в Москву, Центральному Комитету ВКП(б) и Советскому правительству ушла такая радиограмма:
«Сегодня мы счастливы рапортовать о следующем: в 23 часа 45 минут, за 15 минут до окончания срока, данного правительством, „Малыгин“ был поднят, всплыл и отправлен в Баренцбург. В заливе Грингарбург на мачте возрожденного корабля был поднят государственный флаг. „Малыгин“ и „Ленин“ обменялись приветственными гудками. „Малыгин“ вырван из ледяных когтей Арктики…»
Ответная телеграмма:
«Шлем горячий привет руководителям и всем участникам экспедиции по спасению „Малыгина“, с честью выполнившим труднейшее задание правительства.
Ваша работа и Ваш успех вписывают славную страницу в историю советского полярного мореплавания»…
Один из откликов на радостную весть:
«Привет героям Арктики — людям сказочной энергии. В борьбе против суровой природы вы, товарищи, совершили один из тех подвигов, которые говорят всему миру трудящихся о несокрушимой силище рабочего класса Союза Советов.
Крепко обнимаю вас, героев, — Максим Горький».
А пока «Малыгин» стоял у пристани Баренцбурга: моряки латали пробоины, готовили механизмы к переходу в Мурманск. Буксировка от места аварии к пристани была крайне напряженной. Каждый час выведенный на глубину «Малыгин» тяжелел на 500 тонн. Прекратись откачка воды — и ледокол мог уже безвозвратно уйти на грунт Айс-фиорда. Вот почему «Руслан», передав буксир «Ленину», стал в кильватер «Малыгину», помогая ему на ходу своими помпами. Будто нарочно, сгрудились льды, сдавливая и без того израненный корабль. Из-за сильного крена иллюминаторы левого борта оказались на ватерлинии, на них не было металлических заглушек, и льды грозили выдавить стекла. «Ленин» вынужден был временно покинуть «Малыгина» с «Русланом», чтобы расчистить проход. Так и причалил «Малыгин» — весь в ледовом крошеве, с угрожающим креном. И у пристани еще продолжалась борьба за его спасение.
Наконец в 17 часов 10 минут 27 апреля 1933 года капитан «Малыгина» Онисим Зиновьевич Филатов ошвартовал свой корабль у мурманского причала. Рабочие Мурманска устроили победителям торжественную встречу. Еще на подходе к Кольскому заливу, едва завидев прославленный ледокол, рыболовные траулеры и морские буксиры давали сирены — три долгих гудка, один короткий: «Привет, привет, привет…».
Но отчего такие печальные лица у Крылова и его друзей? Устали? Переутомились? Сейчас я всматриваюсь в давнюю фотографию и знаю причину. Вот стоит он — Фотий Иванович — брови в изломе, глаза в бездонной грусти. Нет и тени улыбки на лице Владимира Стольникова — гидротехника, Тимофея Бобрицкого — специалиста по спасательным работам, Михаила Борисова — начальника группы водолазов. А вокруг — приветствия, флаги, смех…
Страна еще не знала…
Десятого мая 1933 года газеты опубликовали сообщение ТАСС: «О гибели спасательного судна „Руслан“…»
Дрогнули сердца. Что такое?
III
Эту толстенную папку, извлеченную из фондов Государственного архива Архангельской области, я взял в руки как талисман. На титульном листе выведено: «Судовые роли за 1933 год». Так называют документы, оставляемые в порту каждым отходящим судном. В них — фамилии, имена и отчества, должности и годы рождения всех членов экипажа. А на том документе, который я отыскал в папке, еще была резолюция, написанная крупным торопливым почерком: «Капитану порта тов. Бондареву. На основании распоряжения Наркомвода тов. Яснова отправить с „Лениным“ в 16 часов 9 января на спасение „Малыгина“. Калитаев».
На обратной стороне листка список. Впитываю в память каждую строчку:
«Клюев Василий Алексеевич, капитан, 1901; Точилов Герасим Васильевич, старший штурман, 1897; Нагибин Владимир Петрович, второй штурман, 1904; Меньшиков Павел Семенович, старший механик, 1909; Урпин Александр Степанович, второй механик, 1889; Бодонский Николай Николаевич, третий механик, 1910; Бахтин Григорий Иванович, электрик, 1912; Антуфьев Дмитрий Николаевич, боцман, 1907; Нетленный Иван Павлович, матрос первого класса, 1912; Остапущенко Герман Николаевич, матрос первого класса, 1912; Бутаков Александр Максимович, матрос первого класса, 1911; Попов Михаил Петрович, матрос первого класса, 1907; Антуфьев Никандр Григорьевич, матрос первого класса, 1908; Ларионов Александр Михайлович, матрос второго класса, 1913; Воронцов Сергей Иванович, старший машинист, 1912; Спиридонов Николай Сергеевич, машинист второго класса, 1913; Иванов Андрей Никитич, кочегар, 1906; Пустынников Георгий Иванович, кочегар, 1904; Сальников Георгий, кочегар, 1911; Шебунина Александра Григорьевна, повар, 1912; Климова Кира Дмитриевна, каютприслуга, 1913; Волынкин Валентин Степанович, радист, 1904».
Теперь я уверен: именно эти люди покинули Мурманский порт на пароходе, которому не суждено было вернуться. Судовая роль — точный документ, заверяемый отходящим кораблем. И здесь тоже стояла круглая печать с четкими буквами посередине: «Спасательный пароход „Руслан“».
Но сразу бросалось в глаза разночтение с другим списком, обнаруженным мною раньше в Центральном государственном архиве народного хозяйства СССР и в свое время представленным Советскому правительству Народным Комиссариатом водного транспорта. В том списке почему-то исчезли имена второго механика Александра Степановича Урпина и матроса Германа Николаевича Остапущенко. Зато прибавилась новая фамилия — Бекусов, сигнальщик ЭПРОНа. Какими судьбами его забросило на «Руслан»?
И еще загадка. Перечисляя в одном документе дипломированных специалистов, погибших на «Руслане», капитан Архангельского порта И. И. Отрешков назвал и первого штурмана Зосиму Федоровича Фофанова. А потом это имя я встретил в списке капитанов рыболовных траулеров, промышлявших в Баренцевом море в 1934 году. Что за наваждение?
Тысячи «почему» и ни одного ответа. Как все произошло? При каких обстоятельствах погиб «Руслан»? Неужели никто не спасся?


По плану предполагалось так. «Руслан», которому запрещен самостоятельный выход в открытое море, ждет у кромки, чистой воды ледокол «Красин», что пришел сюда на смену «Ленину». Затем весь караван — «Малыгин» и «Красин» с «Русланом» на буксире — начинают переход в Мурманск.
А вышло иначе.
«Красин» задержался — по просьбе норвежцев очищал ото льда фарватер порта Адвент-бей, чтобы те могли раньше начать навигацию. В это время установилась на редкость спокойная для здешних мест погода, и «Малыгин», решив воспользоваться счастливым случаем, начал движение сам — все ближе к дому, товарищи нагонят. Радист «Малыгина» Михаил Клементьев передал в эфир: «Всем, всем, всем — идем в море». А следом, курсом «Малыгина», вышел в открытое море и «Руслан».
Почему? Те, кому приходилось бывать среди моряков, кому посчастливилось приобщиться к святому морскому братству, ответят сразу — он пошел за больным товарищем. Просто не могли Василий Клюев и его друзья поступить иначе. Не могли.
Вскоре после выхода из Айс-фьорда прекратилась связь между судами: шквальным наскоком ветра у «Малыгина» сорвало антенну. Представляю, как извелся неизвестностью Клюев. Что случилось с «Малыгиным?» Может быть, ледокол находится уже так далеко, что радиостанция «Руслана» «не дотягивается» до него? Но ведь еще минуту назад морзянку было слышно хорошо, Миша Клементьев передал своему другу — радисту «Руслана» Валентину Волынкину сообщение об ухудшении погоды в их районе. А если у «Малыгина» опять открылись раны? Ведь несколькими днями раньше, 12 апреля, они уже пытались уйти в Мурманск. Но шторм и лед вернули их назад — в машинном и котельном отделениях появилась течь, кочегары шуровали по пояс в воде. «Малыгин», по сути, начал тонуть — потушили, опасаясь взрыва, топки: помпы не поспевали. И тогда «Русланчик» и великан-ледокол поменялись местами, и они ушли обратно, в Баренцбург.
Это было второе спасение «Малыгина».
Что же случилось сейчас?
«„Руслан“, „Руслан“… Не имел с тобой связи… У нас на „Малыгине“ штормом порвало антенну, чинил штурман Грозников… Теперь связь восстановили. Что у вас есть передать для Крылова? Говорю я, Миша Клементьев. Спрашивай, Валька, у своего капитана, что есть для Крылова… Перехожу на прием». Ожил эфир!
Василий Клюев продиктовал в ответ:
«Какой ваш истинный курс? Встречаются ли льды? Клюев». И через минуту: «Как дела? Для меня погода не благоприятствует… Опасаюсь обмерзания. Клюев».
И все же он шел. Наперекор шторму и льдам, бросая вызов всей Арктике, крошечный «Руслан» пробивался на помощь «Малыгину».
Следующая радиограмма с «Руслана».
«Из-за сильной волны обмерзаю. Теряю плавучесть. Одно время были уже близки к ладану. Скалываем лед… Держимся. Клюев».
Валентин Волынкин, отстукивая ключом, пояснил другу:


«Миша, сам знаешь наше дело в таких случаях. Сидишь в рубке сторожем эфира, а вот из слов штурмана нам в таком состоянии недолго протянуть. Лежим в дрейфе носом на волну, а корка льда все больше нарастает… Нас покрывает ледяным одеялом… Медленно, постепенно тянет судно вниз… Выбросили десять тони угля и выпустили всю воду из балластов… Штурмам Точилов со своими пиратами скалывает лед, стоя по пояс в воде. Кажется, Миша, я с тобой работаю последний раз. Счастливо тебе, не нашего пути».
«Малыгин» не мог повернуть — работали помпы, трюмы были открыты. Да и не поспеть — слишком далеко. Вся надежда на «Красина». Его капитан радировал, что, несмотря на отсутствие видимости, с риском для ледокола он спешит к «Руслану», и попросил уточнить положение. В ответ:
«Скорость две-три мили. Курс истинный двести, правее этого держать не можем… Всю ночь бродим по пояс в воде, обиваем лед, некоторые получили тяжелые ушибы. Думаю приблизительно место — долгота 12 градусов 20 минут, широта 77 градусов 30 минут».


Крылов не покидал радиорубку «Малыгина», нетерпеливо вырывал у Клементьева бланки радиограмм с текстом:
«Счисление места потеряно, лежим дрейфе, плавучесть уменьшается. Клюев».
Обнадеживающий проблеск:
«Увеличивается плавучесть судна, выбросили весь запас котельной воды… Иду курсом истинным 186… Прошу дать радиопеленг. Клюев».
«Малыгин»:
«Вася, вместе с тобой псе мы переживаем твое бедствие. Надеемся, что твой опыт и энергия команды…»
«Руслан»:
«Вода прибывает в кочегарку, размывает уголь. Выбираем плиты, применяем все усилия для откачки, но забивает… удаляем ведрами. Подойдите, если можно, на случай спасения команды. Клюев».
«Машина останавливается. Пользуемся передатчиком, пока работает динамо… Клюев».
Это необыкновенный, страшный диалог… Что добавить к нему?
25 апреля 1933 года в 23 часа 29 минут радист ледокола «Красин» принял от «Руслана»:
«Доживаем последние минуты. Последний привет всему коллективу по работе. Малыгинцам последний привет. Клюев».
Последние минуты они оставили для себя. И для родных:
«Архангельск, Соломбала, Левачева, 68, Клюевой. Воспитай сына, но не моряком. Прости, если не мог дать от жизни больше. Твой Вася».
«Мама, гибнем в океане на „Руслане“… Все справки пиши на Мурманск, порт. До смерти остался час, а то и меньше. Валентин».
Это — Волынкин, радист.
Последние слова, пойманные «Красиным» в эфире:
«Спускаем шлюпки…».
Судовые часы показывали 23 часа 50 минут.
На исходе был день 25 апреля 1933 года.
Еще не гасла надежда. Крылов передал на «Красин»:
«Продолжайте поиски, пока не обнаружите остатки „Руслана“ и шлюпки. Свяжитесь с Баренцбургом, предложите на собаках обследовать острова, в районе которых погиб „Руслан“. Радируйте каждые 15 минут».
Но и без радиограммы на «Красине» делали все, чтобы найти хоть какой-то след «Руслана». И нашли… крышку люка и доску от штормтрапа. В слепящий буран горняки облазили скальные берега Шпицбергена — никого и ничего.
Минуло несколько дней. Никого и ничего. Чудо случается только в сказках.
И вдруг…


IV
Сообщение Норвежского телеграфного агентства:
«С судна „Рингсель“, охотящегося за тюленями, передали, что подобраны три человека из команды „Руслана“, а именно — один офицер, один инженер-механик и третий, скончавшийся после того, как он был взят на борт».
Невероятно. Несколько суток моряки находились на шлюпке в шальном от ветра и цепенеющем от стужи Ледовитом океане — и выжили. Норвежская газета «Тидэнс Тенг» писала тогда: «Они претерпели мучения, которые кажутся превосходящими способность человека страдать». А родина Фритьофа Нансена и Раула Амундсена хорошо знает, что это такое.
И все же не верилось. Но вот пришло сообщение:
«Норвежский парусник „Рингсель“ прибыл в Тромсе со спасенными им тремя русскими с погибшего советского парохода „Руслан“. Спасены два матроса — Попов и Бекусов и один из начсостава — Датселов. Все трое были подобраны лежащими замертво на дне спасательной лодки. У всех отморожены ноги. Опасаются, что окажется необходимой ампутация.
„Рингсель“ нашел спасательную лодку 1 мая в шестидесяти милях к югу от Шпицбергена. Матросы норвежского судна в течение 12 часов приводили в чувство людей, найденных лежащими на дне лодки без памяти…»
Итак, живы трое. «Тидэнс Тенг», публикуя репортаж своего корреспондента из больницы Тромсе о встрече со спасенными, уточняла: «Нет, русские не находились без сознания. Штурман пробовал снять шапку, когда увидел „Рингсель“, но был не в состоянии помахать ею, рука бессильно упала вниз. До последней минуты они боролись за жизнь, эти непостижимые русские!»


Передо мной — выписки из судового журнала зверобойной шхуны «Рингсель»:


«30 апреля. Легкий ветер с норд-веста. Полуясная погода. В 18 часов приблизительно на расстоянии 112 морских миль от Зюйдкаппа обнаружена спасательная лодка с поднятыми парусами. Мы тут же причалили к борту лодки. В ней оказалось трое живых людей и один мертвый. Живые были в большом упадке сил, и их пришлось поднять на борт, разместив в помещениях командного состава. Пришлось также разрезать на них мокрую обледенелую одежду.
Спасенным дали камфорные капли и рижский бальзам, одели в сухое белье, после чего уложили на койки, оказав помощь согласно предписаниям врачебной книги — массаж, холодные обертывания.


Выясняется: это русские из команды погибшего парохода „Руслан“, застигнутого северо-восточным штормом. Оставшиеся в живых — капитан, два матроса. Их знания норвежского языка невелики, и их трудно понять. Лишь капитан знает несколько норвежских слов…»
«1 мая. Мы все время массируем больных и продолжаем делать холодные обертывания. Состояние русских улучшается, но они начинают чувствовать боль в отмороженных частях тела. Мы делаем все возможное, чтобы быстрее добраться до суши».
«2 мая. В 15 часов начинается юго-восточный шторм. Не в состоянии держать какой-либо курс по направлению к Норвегии. К тому же у нас осталось горючего лишь на двое суток. Решаем плыть, в направлении Грингарбурга (Шпицберген)…
Видим берег на севере. В 20 часов — восточный шторм, снегопад. Наткнулись на льдины и ложимся в дрейф около них, так как не имеем возможности добраться до берега.


Русские, потерпевшие кораблекрушение, чувствуют себя лучше и лучше, но мы опасаемся гангрены. Уточнили, что один из них не капитан, как это мы раньше поняли, а штурман. Сегодня он рассказал нам следующее о трагической гибели. „Руслан“ шел в Мурманск, когда пароход дал крен. Мы не можем только понять, сел ли он на мель или в корабле обнаружилась течь. Кочегары стояли по пояс в воде у топок. И, наконец, пароход затонул.
Капитан, два штурмана, три машиниста и часть матросов сели в одну из двух спасенных лодок и скитались по морю. До встречи с нами они блуждали пять суток. Насколько удалось понять, капитан от отчаяния выстрелил себе в голову…
Имена спасенных русских: первый штурман Грассин, матрос Мирса и матрос Андре. Они пережили большие мучения, и нужно сказать, это чудо, что им удалось так долго продержаться в эти страшные холода».
И когда казалось, все идет к благополучному концу, судьба вновь преподнесла людям горькую чашу испытаний.
Из того же судового журнала:
«3 мая. Из-за сильного шквала останавливаемся. Здоровье русских поправляется, температура у штурмана 38,3 и у матроса Мирса 38,7. Для экономии горючего выключили мотор. Глубина 36 саженей. Выкачав горючее из танков, обнаружили, что имеем 16 с половиной бочек топлива — на пять суток плавания…»
«4 мая. Снова шквал. Находимся недалеко от берега. Течением нас гонит на скалы. Отходим. Безнадежно в такой снегопад достигнуть Грингарбурга. Обсуждаем вопрос, не взять ли курс на Норвегию.
В 14 часов 30 минут развернулись на юг и пошли вдоль кромки льда».
А дни идут…
«5 мая. Свежий ветер, облачно. Положение русских хорошее. Температура почти нормальная».
«6 мая. Полуясная погода. Согласно лагу средняя скорость 6 и одна четвертая мили. Попутный ветер. Матрос Мирса потерял всякую чувствительность в ногах, но еще нет признаков гангрены».
«7 мая. Видим сушу. В 20 часов 30 минут минуем маяк Хенкинген. Заходим в Леквиг для того, чтобы позвонить врачу в Тромсе с просьбой подготовиться к встрече больных».
«8 мая. Прибываем в Тромсе в 2 часа 15 минут. Тут же русских доставили на берег. Их немедленно отвезли в больницу.
В 5 часов бросаем якорь на рейде».
К сожалению, известны имена лишь двух из экипажа «Рингселя». Оттар Эриксен и штурман Хельге Иоганнесен. Спасибо им.
Спасибо и тем неизвестным морякам, кто вместе с семьями навещали спасенную троицу с «Руслана», а если уходили на промысел, наказывали женам: «Не забывайте русских».
Палата, где лежали советские моряки, была забита подарками: норвежцы хотели хоть чем-нибудь выразить «этим большевикам» свое восхищение. Врачи были вынуждены ограничить посещения. «Пять минут — не больше». А в это время между Тромсе, Осло, Баренцбургом, Архангельском и Москвой велись оживленные радиотелеграфные переговоры. Полпредство СССР в Норвегии ответило на запрос Народного Комиссариата по иностранным делам:
«Трое спасенных „Руслана“ находятся в больнице Тромсе… Сегодня справлялся телефону, установил связь. Состояние тяжелое. Вероятна ампутация ног. Выяснении сообщу. Сегодня же заходил Мининдел для передачи благодарности капитану и команде „Рингселя“. Бекзадян».
Телеграмма со Шпицбергена в Москву, Наркомводу:
«От властей города Тромсе получил следующую радиограмму: „Зверобойное судно „Рингсель““ при его прибытии в Тромсе 8 мая доставило с погибшего советского парохода „Руслан“ первого штурмана Герасима Точилова, матросов Андрея Бекусова и Михаила Попова… Все находятся в больнице. У Точилова и Попова ампутировано по одной ноге. Возможно, придется ампутировать еще. Бекусов вне опасности и не пострадал. Плисецкий».
Но пока точные имена спасенных не были известны. Особенно волновался Архангельск, откуда многие моряки «Руслана». Наконец сообщение ТАСС от 13 мая 1933 года все прояснило: спасенными оказались старший штурман Герасим Точилов, матрос Михаил Попов и сигнальщик ЭПРОНа Андрей Бекусов. Последний по распоряжению Крылова пересел на «Руслан» для связи с «Красиным» на время буксировки…
Через полтора месяца Андрей вернулся в Ленинград целым и невредимым, только где-то в глубине впалых глаз так и осталась неспрятанная грусть — отсвет пережитого. На телеграмме с сообщением, что Точилов и Попов возвращаются в Архангельск на норвежском пароходе «Гудвик», стояла дата — 5 августа 1933 года.
Да, трое с «Руслана» живы. Это невероятно, и это так. Мысль эта, однажды придя в голову, не оставляла меня, не давала покоя. Где они сейчас? Как они? Что с ними?
Но прежде чем отправиться вместе с вами в поиск, прежде чем расстаться с погибшими моряками «Руслана», чтобы отыскать живых, я хочу привести здесь один документ. Это — постановление Северного крайисполкома, принятое в июне 1933 года.
«Президиум Севкрайисполкома выражает соболезнование тяжелопострадавшим и семьям трагически погибших и пострадавших лиц командного состава и моряков спасательного парохода „Руслан“ и постановляет:
1. Принять к сведению заявление тов. Федорова, что Архангельский порт выдал семьям погибших и пострадавших моряков и командного состава парохода „Руслан“ единовременное пособие из расчета месячного заработка.
2. Предложить Архангельскому порту выдать денежную компенсацию семьям погибших и — пострадавшим за погибшее имущество работников при гибели парохода „Руслан“, а также произвести полный расчет по всем видам заработной платы и причитающихся им сумм.
3. Закрепить за семьями погибших занимаемую ими в настоящее время жилплощадь, независимо кому эти дома принадлежат, не допуская выселения и уплотнения занимаемых помещений.
4. Предложить Архангельскому порту обеспечить семьи погибших и пострадавших топливом в 1933–1934 годах наравне с работающими.
5. Сохранить право за членами семей погибших и пострадавших на все льготы, предоставленные работникам порта.
6. Предложить крайздраву предоставить бесплатные курортные места пострадавшим на пароходе, нуждающимся в курортном лечении, а также места в домах отдыха членам семей погибших и пострадавших.
7. Предложить водздравотделу оказать членам семей погибших и пострадавших все виды лечебной помощи, в том числе и специальной, наравне со всеми водниками.
8. Предложить крайсобесу изготовить протезы для снабжения ими получивших инвалидность. Водстрахкассе выделить необходимые средства для их изготовления.
9. Предложить крайОНО и крайздраву предоставить преимущественное право на размещение детей погибших и пострадавших в детские сады, площадки, ясли.
10. Предложить севводстрахкассе установить семьям членов экипажа, погибших на „Руслане“, и морякам, оставшимся в живых, но потерявшим трудоспособность, пенсии в порядке, установленном законодательством о социальном страховании.


11. Принимая во внимание, что капитан парохода „Руслан“ тов. Клюев и старший механик тов. Меньшиков добросовестно выполняли ответственные задачи в трудных условиях полярного плавания, принимали активное участие в работах по спасению Краснознаменного ледокола „Малыгин“, назначить их семьям персональную пенсию в размере месячного основного оклада: 215 рублей семье Клюева и 200 рублей семье Меньшикова из средств местного бюджета и страхкассы.
12. Освободить в течение 1933–1934 годов семьи погибших от уплаты налогов и сборов.
13. Сохранить продовольственное и промтоварное снабжение на 1933–1934 годы в размерах, получаемых бывшей главой семьи.
Председатель крайисполкома Прядченко.
Секретарь крайисполкома Пузырев».
Напоминаю: это был всего лишь шестнадцатый год Советской власти.
V
Если бы мои скитания по архивам, музеям и адресам закончились неудачей, я все равно бы остался благодарен судьбе: она свела меня с Анной Григорьевной Николаевой, вдовой известного ледового капитана Николая Михайловича Николаева. Последние годы жизни Николай Михайлович преподавал в Ленинградском высшем инженерно-морском училище, готовил книгу о своих полярных странствиях. Ему было о ком и о чем рассказать. Замечу только, что отец его — Михаил Васильевич, тоже ледовый капитан, в 1920 году по решению Советского правительства возглавил знаменитую морскую экспедицию из Архангельска в Сибирь, в устье Оби и Енисея, за хлебом. Это спасло тогда северный край от голода. А сам Николай Михайлович в 1934 году впервые в истории полярного мореплавания провел Северным морским путем ледорез «Литке» из Владивостока в Мурманск за одну навигацию.
Анна Григорьевна печатала рукописи мужа, помогала редактировать. И вдруг Николая Михайловича не стало — инфаркт. В издательстве ей предложили: «Заканчивайте. У вас документы, личные впечатления…»


Так в 1963 году вышла книга «Сильнее льдов». Но Анна Григорьевна, несмотря на свои семьдесят с лишним лет, и по сей день продолжает исследовать историю Арктики, печатает статьи о полярниках.
…Вопросы так и сыплются. Будто это ко мне пришли брать интервью. «А вам нравится, как вы пишете? Иной раз перечитаешь свое — эх, не то, совсем не то и не так». «Вы с Дальнего Востока? Ну тогда, можно сказать, земляки. Мы с Николаем Михайловичем долго жили во Владивостоке. Давно оттуда?». Неожиданно: «В блокаду вон на том углу снаряд ухнул, так я в этой комнате целый ворох осколков насобирала. Берегу, внукам показываю — пусть знают». И дальше: «А что вы задумали? Рассказать о „Руслане“? Очень интересно. А я, между прочим, переписываюсь с Герасимом Васильевичем Точиловым».
Последнее — как гром. Может, Анна Григорьевна оговорилась? Нет, нет, все так. Полистала записную книжку: «Вот его архангельский адрес… Замечательный он, скажу я вам, человек».
Значит, жив Герасим Васильевич! И бодр духом. Это я сразу уловил, прочитав одно из его писем Анне Григорьевне. Поначалу он просит прощения за поздний ответ: схватил радикулит да так крепко — не мог повернуться. И тут же наказывает: «А вам болеть нельзя, не болейте, крепитесь. У Амундсена была поговорка: „Простудиться можно, а болеть нельзя“. Держитесь, пожалуйста».
Это он поддерживал бодрость в прихворнувшей было Анне Григорьевне, а сам…
В другом письме Герасим Васильевич просит: «Вы, пожалуйста, давайте мне поручения, кого найти или кому что передать, о ком что рассказать. С большим удовольствием сделаю, если смогу». И это просит человек, который давно разменял восьмой десяток и у которого вместо ног — протезы. Он остался верным себе, потомственный помор, мой дорогой руслановец!
Однажды Точилов поведал Анне Григорьевне о возвращении в Архангельск из Тромсе. Я приведу эту часть его письма, где опять-таки проглядывает дельный характер:
«Еще хочу вам написать про встречу с женой. На норвежском транспорте „Гудвик“ привезли нас с Михаилом Поповым домой. Пароход ошвартовался у лесозавода № 23. Ко мне в каюту заглянул капитан и говорит: „Видимо, ваша жена с ребенком приехала встречать“. Я, можно сказать, испугался. Думаю: плохо с ней будет, когда увидит безногого мужа. Ведь я писал из Тромсе — все в порядке, еще поплаваем. Не хотел расстраивать раньше времени.
И вот меня, прекрасно одетого моряка, выносят по трапу на руках… Ну, думаю, все. Ан, нет. Посадили нас на катер, дочь рядом, Дина, трех с половиной лет. Она и говорит: „Мама, ты не плачь — папа-то жив, а ноги вырастут…“ Тут и у меня слезы — не сдержался».
Итак, лечу в Архангельск. Листаю записи в блокноте, книжку Александра Садовского «Поединок в Айс-фиорде», вспоминаю разговор с Анной Григорьевной. Перед глазами — четкая картина трагедии.
«Руслан» тонул. В первую шлюпку сели Шура Шебунина, Дмитрий Антуфьев, Валентин Волынкин, Николай Спиридонов, Александр Ларионов, Григорий Сальников, Андрей Иванов, Трофим Иванов и кок Ярошенко.
Примечательная деталь — ее запомнили Попов и Бекусов: увидев, что Шура Шебунина прыгнула в шлюпку в одних туфельках, Точилов бросил ей валенки, которые сам собирался надеть. Скоро Герасим Васильевич снимет пальто и отдаст его Андрею Бекусову.
Некоторое время первая шлюпка держалась возле «Руслана». С тонувшего корабля хорошо видели, как Шура стояла на корме, вцепившись в плечо боцмана. Волынкин стоял посреди шлюпки, выделялась его длинная черная шинель военноморского образца, за которую штурман шутя называл радиста — «отставной офицер». Волынкин не выпускал из рук радиоприемника. Может быть, ему вспомнился в эту минуту знаменитый радист Баяджи, благодаря радиоприемнику которого удалось спасти часть экспедиции Нобиле, совершавшей на дирижабле трагический перелет Шпицберген — Северный полюс — Шпицберген? На «Руслане» заметили еще, как Волынкин сделал прощальный знак рукой, и дружески ответили ему тем же. Скоро шлюпка скрылась за могучими волнами, и с тех пор девять человек не подавали миру никаких вестей.
Вторую шлюпку с остальными моряками еле-еле удалось отгрести от «Руслана»: водоворот засасывал ее вместе с пароходом. Но едва она вырвалась, — накатил крутой вал, подмял шлюпку, накрыл людей, смыл хлеб и сухари.
— Ставлю шлюпку поветрию! — крикнул с носа Точилов.
— Ага, — крикнул капитан. — Т-таким образом мы п-пойдем к берегу, к-который (капитан посмотрел на тяжелый, стоявший на банке компас) д-должен быть в десяти-пятнадцати милях.
Капитан солгал… чтобы поддержать бодрость своих людей. В действительности, идя по ветру, удалялись от Шпицбергена. Но против ветра, достигавшего десятибалльной силы, шлюпка, естественно, бороться не могла.
Позже я узнаю, что капитан едва не погиб раньше своего парохода. Точилов помнит, как, выскочив из каюты, где отдыхал после вахты, он сразу не нашел Клюева. Оказалось, Василий Алексеевич, видя, что после нахлестов волн вода с палубы убывает слишком медленно, и полагая, что заело бортики, выбежал на корму. Грохот вала — Клюев еле удержался за ванты. «Ч-чуть не унесло», — как всегда, слегка заикаясь, усмехнулся капитан, стряхивая воду с промокшей бекеши. Понятно теперь, отчего в шлюпке Василий Алексеевич начал быстро коченеть.
Точилов разбудил его сильным певучим окриком помора:
— Василий Алексеевич! Мотает сильно. Надо плавучий якорь.
Капитан кивнул, но какая-то безучастность звучала в ответе его: «Да, сейчас»… Вдруг матросы услыхали страшную ругань. Они удивились. Ругался Клюев, сдержанный человек, от которого редко можно было услыхать бранное слово.
Капитан ругался, потому что… выронил обледенелое весло.
Обледенелые весла еще до него выпустили из замерзающих рук Никаша, Нетленный и Воронцов, но что капитан простил подчиненным, того не мог простить себе…


— Д-даже весло выронил… Т-теперь я лишний… балласт. За спиной матросов раздался глухой звук, как будто треснул продавленный ногой ослабевший лед.
Капитан застрелился из охотничьего ружья.
Видимо, не мог вынести капитан и того, как на его глазах гибнут товарищи, друзья. Ледовитый океан чинил расправу: опустили за борт окоченелые тела Никаши Антуфьева, Володи Нагибина, Павлика Меньшикова, Вани Нетленного, Коли Бодонского, Жоры Пустынникова… Совсем молодые — по двадцать с небольшим…
Но Точилов не так просто сдавался в своих ухищрениях поднимать бодрость людей. Ни с того, ни с сего он начал поносить себя самым нещадным образом:


— Вот я какая дура! Забыл захватить бритву «Золинген». Мировая бритва…


— Что с тобой, Герасим? Неужели ты думаешь, что нам придется бриться?
— Вот несчастье, вот несчастье! Забыть такую бритву. Ни точить, ни править — полгода брейся…
Непередаваемая искренность была в голосе Точилова. Она подкупила руслановцев так сильно, что и другие стали припоминать, что ценного и кем посеяно на «Руслане». А особенно жалели голландский, в белых жестяных коробочках, душистый табачок. Нет, нет, совсем еще не табак дело! Новые силы обрели руслановцы, налегая на весла…
На пятый день их осталось трое. Не было сил грести, руки не держали весел. Лишь парус из простыни гнал шлюпку по ветру.
— Андрюша, обернись! Что-то стучит.
— Брось, Герасим! Это тебе мерещится. Мне пять суток мерещится — помпы стучат. Это я месяц на «Малыгине» наслушался, как помпы стучат. Вот и теперь…
— Я тебя очень прошу, Андрюша, обернись! Мотор стучит.
— Какой тебе мотор! — ворчал под одеялом Попов…
Точилов стянул шапку и слабо помахал ею в воздухе.
Легкая усмешка пробежала по заострившемуся лицу Бекусова и сразу же застыла на нервно задергавшейся скуле. В волнении запрыгали губы, щеки облила краска.
Это он обернулся и увидел корабль.
Что произошло дальше, вы уже знаете из судового журнала «Рингселя».
Встреча с Точиловым… Что знаю я о нем? Несколько скупых строк из биографии? Мальчишкой стал матросом, участвовал в спасении десятков судов. Все было — зимовал на пустынном берегу Кольского полуострова, уносило на льдине в море, доставал из трюмов «утопленников» каучук, трубы, ладан, муку, вино, бомбы, машины… Самому доводилось тонуть.
Я летел на борту ИЛ-18 по маршруту Ленинград — Архангельск. Голову сверлил вопрос: как сложилась жизнь Герасима Васильевича после той трагедии? Надоедливой мухой крутились в памяти сожалеющие слова из норвежской «Тидэнс Тенг»: «Когда человек молод, то, пожалуй, почти не стоит быть спасенным, чтобы всю жизнь оставаться калекой…»
VI
Они величали друг друга — бабушка, дедушка. Если Нина Николаевна задерживалась во дворе, Герасим Васильевич подавал голос из окна: Бабушка, ты где?
— Почти полвека вместе, — сказала Нина Николаевна. — Из них только десять лет со здоровым-то пожила. Как за каменной стеной… А помнишь, дедушка, челнок?..
Герасим Васильевич махнул: ладно, мол, тебе, бабка, чего по молодости не бывает.
А было вот что. Году в двадцать пятом судно, на котором плавал Точилов, неожиданно завернуло на несколько дней в Архангельск. Герасим не успел сообщить жене в Зимнюю Золотицу, чтоб подъехала, — там они обычно и встречались во время стоянок. А тут… Недолго думая, Герасим взял у знакомых в Соломбале лодчонку — и айда на веслах. Макинтош вместо паруса, попутный ветер — за сутки отмахал больше ста миль, встретился с женой.
Не могли, видать, и тогда друг без друга…
С того дня, когда привезли Герасима домой с «Гудвика», для обоих начались испытания. Первая поездка в Ленинград, в институт протезирования. Волновалась Нина Николаевна: что делать с безногим в большом незнакомом городе? А на перроне матросы в бушлатах, эпроновцы. Извините, говорят, Фотий Иванович в отъезде, — «Садко» поднимает, он нам поручил. Поселили в лучшем номере «Астории»: «Живите и ни о чем не волнуйтесь».
В больницу Нина каждый день наведывалась — учила Герасима ходить на протезах. Хуже маленького он, «государственные ноги» долго не мог сгибать — измучилась сама и его в ругань ввела:
— Все к черту! Не надо мне никаких ног — пропади они пропадом!
— Терпи, миленький. Как же без ног? Сам рассуди. Устал. Отдохни, на сегодня хватит.
Вытирала платочком пот с его лица и со своего.
Вернулся Крылов, прямо с поезда в больницу, уткнулся лицом в его грудь, скрывая слезы:
— Держись, браток. Моряков голыми руками не возьмешь. Поедешь на Кавказ, подлечишься, сил наберешься.
На Кавказе Герасим превратился чуть ли не в штатного лектора. Весть, что на Черном море «тот самый Точилов», в день обежала побережье — делегация за делегацией: «Просим, Герасим Васильевич, рассказать».
Со стороны можно было подумать: стоит на улице красавец моряк, одет с иголочки, тросточкой крутит, дивчину под руку держит, не отпускает, охмуряет. Это — со стороны…
На отдыхе застала Герасима новость: Президиум ВЦИКа наградил его орденом Трудового Красного Знамени — за участие в спасении «Малыгина» и исключительное мужество, проявленное при чрезвычайных обстоятельствах. Теперь совсем отбоя <от людей не стало: увидят моряка с орденом, окружат, тихонько спрашивают друг друга: «Это тот самый Точилов?» — «Ага». — «Ну-у!».
Как-то пригласили Герасима Васильевича на отдаленную стройку: «Выступите, пожалуйста, перед рабочими. Нелегко им, тайгу корчуют». Потом руководители стройки, случайно встретив его, рассказали: «А знаете, что произошло после вашего выступления? Весь коллектив объявил ударный месячник — только держись». Нет, ни дня, ни часа не чувствовал себя отрезанным от людей, от жизни Герасим Точилов. В годы войны был бойцом МПВО, дежурил, когда в Архангельске объявляли воздушную тревогу.
Но было бы неправдой сказать, что так уже все было гладко. Постоянный пропуск в порт и радовал, и огорчал. На любом корабле хоть и желанный гость, но — гость… Швартовы бы отдать, заступить на старпомовскую вахту, зарю встретить где-нибудь в Белом…
По настоянию жены стал он ездить летом в Зимнюю Золотицу, к морю. Жил в рыбацких станах вместе с бригадами неводчиков. Море — рядом. Ветры, густые, порывистые, в лицо, едва откроешь дверь. И слова кругом привычные — тони, бриз, чистый горизонт… И говор прибоя — родной. И люди — земляки, поморы. И байки по вечерам — морские, соленые…
Зимой в доме на улице Урицкого не переводились старые дружки-кореша, теперь известные мореходы, штурманы, капитаны. Посидят, потолкуют, новости флотские порасскажут, старое вспомнят — Герасиму Васильевичу легче. Среди гостей — Владимир Иванович Воронин, уже знаменитость, депутат Верховного Совета. Написал Владимир Иванович на фотографии, где их сняли вдвоем: «Старому моряку — труженику моря, дорогому Герасиму Васильевичу Точилову от помора-капитана Воронина В. И. с сердечным приветом и уважением. 5 декабря 1949 года». Труженику моря… Нет, настоящие друзья не списывали его на берег.
Так заново познавал он смысл жизни. А тут дочь подрастала — школа, пединститут. Заботы не маленькие. А тут земляк-однофамилец из Зимней Золотицы — Николай заглянул вскоре после войны, грудь в медалях. «Демобилизовался, — говорит, — Герасим Васильевич, не знаю теперь, куда податься». — «Как это не знаешь? — вздыбился Точилов. — Все поморы, а тем более мы, Точиловы, с морем неразлучны». Заковылял к причалу, вскарабкался по трапу на «Вытегру», где знакомый капитан: «Возьмешь, Петр Иванович, парня? Одно скажу — работяга. Из Зимней Золотицы — сам знаешь»…
И пошел морскими дорогами матрос Николай Точилов. Брал с собой учебники, учился заочно. Интересовался Герасим Васильевич у друга-капитана: «Как мой крестник?» — «Парнишка хороший. И с головой — книжки на судоводителя грызет». — «Я тебе что говорил, Петр Иванович! Морской порядок…»
Много таких вот ребят отправил в моряки «тот самый Точилов». Случалось, уходили они в дальние рейсы, оседали где-то на Дальнем Востоке. А этот, Николай, не исчез. Как там и что — не будешь выспрашивать, дело молодое, только потупил однажды голову штурман малого плавания Николай Точилов: «Мы тут с вашей Диной решили…» Ах, каналья, ну и тихоня! Свел брови Герасим Васильевич, метнул взгляд-молнию на бабку — женщины, они и от горя и от радости плачут — стукнул об пол тростью и вдруг рассмеялся: «Стало быть, фамилию менять не придется, а?»


Так была продолжена морская династия Точиловых. И потом уже, когда Николай Евлампиевич стал капитаном дальнего плавания, у него нет-нет да интересовались: «Вы, случаем, не родственник тому самому Точилову?» — «Сын». — «Ага, тогда понятно». — «Что понятно?» — «Наследственная профессия».
Это верно — наследственная. Я попал в дом Точиловых в удачное время: в сборе была вся семья. Редчайшая редкость. Николай Евлампиевич месяцами в морях, водит свой «Таймыр» по всему белу свету. Но когда лесовоз отдаст швартовы у архангельского причала, на берегу капитан непременно увидит знакомую фигуру жены. Не было случая, чтоб не встретила, хотя иной раз теплоход возвращается ночью или перед самым Архангельском ему вдруг меняют причал. Было — уроки в школе перенесла по такому случаю, а встретила.


В этот раз Николай Евлампиевич водил «Таймыр» в Лондон.


— Послезавтра опять в рейс. Теперь, если задержки не будет, вернусь домой месяца через два, не раньше. Из Кандалакши пойдем на Дудинку с грузом для Норильска. В Игарке примем лес и двинем на Бремен…
Такая непоседливая жизнь.
Однажды Николай Евлампиевич вел корабль из Польши напрямую в Игарку. Дина Герасимовна с младшим сынишкой встретила его на полпути в море с другим караваном. Несколько дней шли след в след во льдах, и жена не могла пересесть. Посмотрит капитан в бинокль, увидит на палубе «Припятьлеса» Дину с Сашкой — помашет. А то пройдет на бак, а они — на корму, перекинутся вопросами: «Что дома?». — «Все хорошо». — «Как Лешка учится?». — «Хорошо. А у тебя?». — «Видишь— хорошо». Веселый разговор…
На столе перед нами — стопка книг на английском языке, шариковые ручки, монеты, значки. Николай Евлампиевич уловил мой вопросительный взгляд.


— Подарки лондонских ребятишек нашим, — в шестой школе Архангельска клуб интернациональной дружбы. Перед отходом отсюда наши просили передать, а это — в ответ. Стояли на Темзе — весь класс с учительницей пригласили на борт. Встретили по всем правилам: показали теплоход, прокрутили фильм «По Советскому Союзу», угостили русским чаем…
Думал ли я, что поиски следов давней трагедии «Руслана» заведут меня так далеко в сегодняшнюю, нацеленную в будущее жизнь? Передо мной сидел Алексей — внук Герасима Васильевича. После окончания третьего курса высшей мореходки приехал сюда, на север, на практику. А второй внук, Александр, получил аттестат зрелости.
— Ну а дальше? — поинтересовался у него.
Саша взглянул на меня так, словно я задал лишний вопрос.
— Ясное дело — в море…
Герасим Васильевич вдруг встрепенулся:
— А вы в нашем архиве не обнаружили письма Марии Ильиничны Ульяновой? Нет? Жаль. Хлопотала она, чтоб как следует позаботились о семьях погибших. Мы с бабушкой были у нее в Москве — расспрашивала, справлялась о здоровье, интересовалась, нужна ли помощь какая, просила заезжать, не забывать… Разве забудешь?..
Скажу заодно: на следующий день хранители фондов Государственного архива Архангельской области помогли мне в бумагах за 1934 год отыскать письмо Марии Ильиничны в краевую рабочекрестьянскую инспекцию, но не то, другое — о судьбе одной поморской учительницы. Подумалось: а у кого в России — да только ли в России! — судьба не связана теперь с семьей Ульяновых?


Стали мы с Герасимом Васильевичем выяснять неясное.
— Вы, случаем, не знаете Зосима Федоровича Фофанова? — осторожно навожу я мосты.
— Зосю? Как же, он замещал меня на «Руслане» в тридцать втором во время моего отпуска. За два часа до отхода на Шпицберген я успел сменить его — уже на рейде…
— А не подскажете, почему на обратном пути на «Руслане» не оказалось Урпина и Остапущенко?
— Очень просто — их перевели на «Малыгин» — отвечали там за помпы. Считали — переход на «Малыгине» большой риск, а оказалось…
Да, все очень просто, когда узнаешь.
Наконец спрашиваю с замиранием сердца:
— Ну а Михаил Петрович Попов — что с ним?
VII
Фотопортрет на стене: широкое лицо, по-детски нетерпеливые глаза, льняная шапка волос. Таким он был, Михаил Попов — матрос, вынесший те ужасные дни на шлюпке.
Говорят, страдания всегда оставляют след. Обыкновенный белобровый парень, по всему видно, добродушный, общительный. Но я знал: снимок сделан после катастрофы, и у того парня уже не было ног.
До последних дней своей жизни — Михаил Петрович умер в 1956 году— он выполнял обязанности дежурного Архангельского морского вокзала. И пусть нелегкой была для него эта вокзальная суета — к концу смены уставал, дома обессиленный валился на кровать, — он жил в своей стихии.
Как подчас приходилось вести поиски? Вот в архивных документах отыскался адрес Михаила Клементьева, радиста «Малыгина». Он мог бы многое рассказать и о той роковой ночи, и о своем друге с «Руслана» Валентине Волынкине. Дай, думаю, попытаю счастья по старому адресу: поморы — народ постоянный, основательный, не порхают с места на место. Итак, Костромской проспект, 72, квартира 3.
Первый встречный, у которого я спросил, далеко ли такой проспект, вытаращил на меня глаза — мол, человек с Луны свалился, что ли, — но все-таки вежливо пояснил:
— Это уже давно проспект Советских космонавтов.
Нашел тот дом, ту квартиру, нажал кнопку звонка.
Дверь открыл грузный мужчина:
— В каком году, говорите, Клементьев здесь жил? В тридцать третьем? Так дважды меняли нумерацию домов. Знаете что? Я вам дам адрес одного архангельского старожила Евгения Александровича Чиженко. Бывалый моряк, вместе плавали. Он подскажет… Да, кстати, передадите ему привет от меня, Михаила Михайловича Гоголева. Запомните? Он знает. Скажите еще, что из Мурманска недавно вернулся.
Все. Больше Гоголева я не видел, но в моем блокноте прибавилась запись: «Архангельск — открытая морская душа».
Приятная неожиданность — Евгений Александрович Чиженко участвовал в спасении «Малыгина», был на ледоколе «Ленин» вторым механиком. Разумеется, он знал Михаила Клементьева. Погиб Михаил в сорок первом году…
Может, Евгений Александрович знал кого-нибудь с «Руслана»? Показал ему список экипажа.
— Погодите, погодите… Володя Нагибин, — второй штурман «Руслана»! Он тоже наш архангельский. А вы знаете — его брат работает в порту…
Неужели еще к одной династии выводил меня «Руслан»?
Вот что я узнал о нем из воспоминаний писателя Соколова-Микитова, участника экспедиции по спасению «Малыгина».
«Много интересного услышал я в эти вечера в кают-компании „Руслана“, где после тяжелой работы с особенной охотою развязывались языки у отдыхающих, отогревавшихся в гостеприимном тепле, очумевших от грязи и холода людей…
Вот, бойко постукивая посудой, готовит ужин коротенькая Шура, единственная женщина на „Руслане“…
— А ну, ребятки, поскорее, поскорее садитесь!..


Поглядывая на Шуру, набивает прокуренную трубку второй штурман „Руслана“ маленький Петрович. У Петровича смешная, в цветочках, замусленная жилетка, грязный, до блеска обтершийся пиджачок.
— Расскажи-ка, Петрович, как на „Товарище“ в Аргентину плавал, хороши ли там аргентинки?..
И в десятый раз, посапывая трубочкой, к общему удовольствию начинает рассказывать Петрович об удивительных приключениях своих в Аргентине»…
Никогда не был Володя Нагибин в Аргентине. Правда он шел туда на «Товарище» — практика после второго курса мореходки, — но на полпути в тумане на парусник наскочил пароход, и пришлось возвращаться в Европу на ремонт.
Об этом мне рассказал Александр Петрович Нагибин — брат Володи, тоже невысокий, по-молодому стройный, поджарый, только брови припорошены сединой да волосы — чистый снег, да жилки взбухшими ручейками на висках. А так бы не поверить, что человеку за семьдесят и что он помнит проводы в 1912 году из Архангельска к Северному полюсу экспедиции Георгия Седова.
Александр Петрович до сих пор работает матросом на крупнотоннажной барже.


Он рассказал один случай из жизни Володи, когда тот плавал на «Мироныче», — и нагибинский характер сразу стал виден. Как-то после долгого отсутствия пароход, наконец, ошвартовался в Архангельском порту. Ждали Володю дома мать, братья, сестры. Александр не выдержал, поехал на причал, попросил вахтенного матроса: «Мне бы Нагибина». Появился Володя — весь в саже, угольной пыли. Ничего себе — дипломированный специалист. «Что же ты домой не идешь?». — «Понимаешь, Саня, кочегары попросили подменить до завтра — у них жены, детишки…»


Это, можно сказать, фамильное. Я убедился, познакомившись с третьим братом Нагибиных — Андреем, известным в Архангельске судовым механиком. Он на пенсии, но его частенько просят помочь «подтянуть ремонт» — и Андрей Петрович безотказен. И четвертый Нагибин — Яков — моряк. До самой смерти — до сорок девятого года — он тоже всю жизнь плавал. Сын Александра Петровича, Валентин, окончил мореходку, уже много лет механик на судах Северного пароходства. А сын Валентина, Виктор, внук Александра Петровича, — военный моряк, участвовал в недавних маневрах «Океан». Демобилизуется— за дедом и отцом потянется, Виктор до службы одну навигацию успел отплавать матросом на портовом катере.
— Ни на румб от моря, — рассмеялся Александр Петрович, когда мы шли в порт, — ему надо было на вахту.
— Ты, Петрович, с какого курорта? — в шутку спросили его на причале— вид у него бодрый, загорелый.
— С Бакарица — портовый район Архангельска.
Надо было видеть, с какой охотой знакомил он меня с баржей — рубкой, камбузом, каютой… Чувствовалось: работа — радость для Александра Петровича.
Нет, фамилия Нагибиных никогда не исчезнет из морских списков!
Ну, а следующую главу я бы так и назвал: «Встреча с капитаном Клюевым».
VIII
В Архангельске корабли как пешеходы. Идешь по тротуару — вдруг перед тобой из-за тополиных зарослей выпирает корпус теплохода, будто переходит улицу. Даже легкая, воткнутая в небо телевизионная башня напоминает здесь корабельную мачту. И вообще весь город кажется огромным кораблем, плывущим по бесконечным волнам жизни.
Вот так же неожиданно произошла моя встреча с тем белым, как чайка, портовым катером. Вышел я солнечным утром на набережную, завернул к причалу, где в бетонную стенку носами уткнулись суда, — и обмер. С борта на меня смотрели буквы: «Капитан Клюев».
Так я встретил продолжение жизни еще одного героя с «Руслана». Больше того, из архивов я узнал, что был спасатель «Память „Руслана“». А сейчас в порту есть другой «Руслан» — морской буксир.
На палубе «Капитана Клюева» — белоголовый, в конопушках парень. Разговорились. Николай Маймулин из Ставропольщины. Там родители, братья, сестра. А самого его после окончания второго курса Ростовской мореходки направили сюда на практику. Ребята-однокашники «потопали» на танкерах на Кубу, но он не жалеет — здесь не менее интересно.
— За судном следим, чтоб блестело, — сказал Николай. — Иностранцев часто возим — с кораблей в интерклуб и обратно. А вообще-то вроде рассыльных мы — куда диспетчер пошлет.
Словно подтверждая его слова, с причала на борт спрыгнули мужчина и женщина.
— Подадимся, Коля, на рейд. Лаборантке надо на танкер «Самбор».
— Добро, Иван Андреевич.
Затарахтел мотор, взвыла сирена — «Капитан Клюев» закачался на белой, с опрокинутыми облаками, реке. Отсюда стало видно, как свешивались в воду глазастые дома, стрелы кранов, мостовые пролеты…
Иван Андреевич Прокофьев, помощник капитана, ловко управлял в рубке штурвалом и, не отрывая взгляда от курса, говорил:
— С тридцать пятого года я в порту — был перерыв только на войну. Катерник всеми селезенками.
— Ну, а о Клюеве знаете?
— Без этого просто нельзя, — усмехнулся Прокофьев. — Иностранцы спрашивают: «Кто есть этот капитан?» Объясняем — кивают: «Хорошо».
Николай надел брезентовые рукавицы — мы подходили к борту «Самбора». Смотрел я на этого парня, стройного, мускулистого, и представлял, как он вернется домой — загорелый, обтянутый тельняшкой, белозубый. И, конечно, не устоят его младшие братишки, замечтают стать моряками. И едва ли они будут знать, что первую путевку в море их Коле дал «Капитан Клюев»… Так же, как мы не знаем, кто был первым морским наставником у капитана Клюева-человека. Но известно, что человеком-то он был настоящим.
«Капитан обладал ровным, сосредоточенным характером, редко повышал голос, хотя приказы отдавал сурово и властно, был задумчив, на отдыхе избегал шумного кабацкого веселья, любил море, охоту, шахматы, книги… Глубокой ночью в иллюминаторе капитанской каюты светила лампа, Клюев подолгу читал и часто, наклонив голову с длинными темно-русыми волосами, над чемто задумывался. Клюев поражал собеседников разнообразием знаний; медлительно, борясь с заиканием, он рассказывал о свойствах моря и льда, приливах и отливах, птице и звере на северных широтах; в рассказах его часто мелькали имена Кука, Норденшельда, Седова, Беринга — тогда казалось, что слава знаменитых мореплавателей ранила сердце молодого капитана». Так писал Александр Садовский — он хорошо знал Василия Алексеевича, не раз встречался с Клюевым в дни спасения «Малыгина», видел его в деле.
«Его тяжелые, кованые сапоги гремели не меньше, чем глыбы, о которые царапался бортами „Руслан“. Черную бекешу и высокую боярскую шапку Клюева нельзя было и минуты видеть на одном месте. Темным вихрем носился он с мостика на корму, нагибался за борт, гукал, ухал и, прислушиваясь к эху, определял крепость и толщину льдов. Лавирование во льдах, особенно на таком маленьком судне, как „Руслан“, требовало высокого полярного искусства. Юркой, живой рыбой вползал „Руслан“ в узкие трещины, ежеминутно глыбы, сжимаясь, сдавливали суденышко, а мы были готовы, по примеру многочисленных экипажей с расплющенных в Арктике судов, искать спасения на трескающихся, коварных льдинах. Но тут Клюев ловким маневром вывертывался из щели, в которой не могла, казалось, проскользнуть и шлюпка, и выбрасывал „Руслан“ в просторные разводья…»
«Клюев не в силах сдержать нетерпения, сам сбегает на расшатанные динамитом и накатывающей из океана зыбью льдины, легко и смело, по-поморски, прыгает с одной льдины на другую и забрасывает кидок — на „Малыгина“. Там подхватывают кидок — и штурманы „Руслана“ Точилов и Нагибин заводят с матросами тяжелый стальной трос буксира…»
Позднее в семейном архиве Клюевых я прочитал официальную характеристику капитана «Руслана».
«Клюев Василий Алексеевич, рождения 1901 года, уроженец из крестьян Архангельского уезда, Вознесенской волости, деревни Тойватово, — капитан дальнего плавания, беспартийный, член союза водников с 1924 года. На водном транспорте работает с 1917 года в должности матроса и штурмана, с 1928 года — капитаном парохода „Мурман“, „Поной“ и с 1930 года — „Руслан“.
За время службы на судах Морфлота тов. Клюев не имел ни одного взыскания и аварии, к порученной ему работе относился вполне добросовестно и аккуратно. Как специалист-судоводитель дело свое знает, дисциплинирован, имеет благодарности, не раз был премирован…»
Из других документов выясняется, что Василий Алексеевич Клюев в 1923 году окончил полный курс Архангельского техникума водного транспорта по морскому судоводительскому отделению, плавал на шхуне «Ломоносов», пароходах «Ома», «Кия» и других, пользовался репутацией опытного моряка и хорошего товарища. А вот и слова его друга, старейшего архангельского морехода Бориса Ефимовича Ушакова:
«Во время гражданской войны мы вместе с Василием курсантами практиковались на рыболовном тральщике. Знаете, как ждали первого в жизни рейса! Еще вместе с Василием мы плавали на пароходе „Канин“. Он вторым штурманом, я — третьем. Морской хватки был человек…»
В Соломбале, портовом районе Архангельска, откуда пошла поморская слава, и доныне живут братья Клюевы. Но увидеться мне удалось только с одним — Владимиром Алексеевичем, старшим мастером судоремонтного завода «Красная кузница». Другой, Иван Алексеевич, лежал в больнице. И третьего, Михаила Алексеевича, не было дома. А четвертый — Валентин Алексеевич, рабочий той же самой «Красной кузницы», с профсоюзной делегацией завода находился в Бельгии. До недавнего в Соломбале жил и пятый — Петр Алексеевич, шкипер шаланды.
Тихим вечером мы долго бродили с Владимиром Клюевым по Соломбале. Он показал новые жилые районы, заводские корпуса, речонку, забитую моторными лодками, школу, где учились все братья. Постояли у старенького деревянного дома — в нем когда-то жила семья капитана «Руслана». Именно сюда вестовой матрос принес жене Клюева — Евгении Иннокентьевне ту скорбную радиограмму: «Воспитай сына, но не моряком. Прости»…
…А Виктор Васильевич Клюев стал моряком! Он инженер-капитан второго ранга. Служит на Балтике. Думаю, капитан «Руслана», узнай он об этом сегодня, наверняка сказал бы: «М-молодец, Витя, не подкачал!»
На обратном пути заезжаю в Ленинград. В телефонной трубке голос:
— Заходите, поговорим…
Обычно и просто. Но как взбудоражил меня этот ровный, спокойный голос! Не верилось: неужели время может так вот сразу развязывать узелки лет? Впрочем, сразу ли?..
Мы смотрим друг на друга и не знаем, с чего начать. Он — высокий, в легком спортивном костюме, в домашних тапочках. Темные, с прищуром глаза, темный ободок усиков. Молчим, собираясь с мыслями: слишком большая глыба событий обрушивается на нашу память. Выручает жена Клюева — Римма Васильевна.
— Давайте поужинаем — я быстренько накрою на стол. У меня все готово. Не отказывайтесь — грибы…
Конечно же, она тоже поморка — только на севере вяжут такие мягкие словесные кружева.
— Коренная соломбалка, — с гордостью подтвердила Римма Васильевна. — Там врачом в портовой больнице работала после института, пока…
Она взглянула на мужа и смутилась.
— Тут уж я виноват, — улыбнулся Виктор Васильевич.
Много ли надо, чтобы разговор вошел в естественное русло? Виктор Васильевич вспоминает о матери. Трудно ей пришлось одной с ним, сынишкой-малолеткой. Поступила машинисткой в контору, дома печатала, прирабатывала. Родные и чужие помогали — добрым участием, советом, словом. Так и рос Виктор, учился, каждое лето работал в гидрографических партиях на Белом море, а то матросом на катере. И вот служба на флоте, учеба в высшем военно-морском инженерном училище…
Жаль: ни отец, ни мать не могут сегодня взглянуть на сына…
Виктор Васильевич показывает ту последнюю радиограмму. Слова не нужны.
В комнате тишина, как в эфире, в беду, минута молчания…
* * *
Недалека последняя точка. Такое чувство, будто это мною прожиты все эти жизни, разделены с моими героями их горечи, утраты и радости. Меня не покидает жгучее нетерпение поиска. Ведь еще неизвестна судьба Андрея Васильевича Бекусова — третьего человека, вынесшего ледовый дрейф в шлюпке. Лишь одно известие о нем: в 1942 году Андрей Васильевич с группой водолазов побывал в командировке в Архангельске, рассказал Герасиму Васильевичу Точилову, что работает на Беломорканале. С тех пор не давал о себе знать…
Откликнулся брат погибшего матроса Александра Михайловича Ларионова — Андрей Михайлович. Он сообщил: живы родители руслановца, четыре его брата и сестра. Отец с матерью — Михаил Егорович и Анна Петровна — так и живут в старом онежском селе Грибанихе, где родились все их дети. Один из братьев — Виктор, плавая старшим штурманом на пароходе «Революция», погиб в 1944 году неподалеку от Иоканьги — судно торпедировала фашистская подводная лодка… Сам автор письма работает в Архангельском аэропорту. Словом, новая династия.
Знаю еще, да и то не точно, что кочегар «Руслана» Георгий Иванович Пустынников родом из Ростова-на-Дону и его отец будто бы тоже был моряком. Еще до войны Герасим Васильевич встречал в Москве сестру отважного радиста «Руслана» Валентина Степановича Волынкина. Может, сестра откликнется?
Может быть, откликнутся люди, которым приходилось встречаться с героями, погибшими на «Руслане». Каждая новая весточка о них, о их родных и близких еще более утвердит мысль: дело, которому мы посвящаем свою жизнь, не умирает, оно переходит из рук в руки, из поколения в поколение. Так было, так будет.
Путь, проложенный советскими моряками полярной ночью к Шпицбергену, один из журналистов образно назвал караванной тропой в ледяной пустыне. Мне хочется сказать сегодня: не умирают и люди, прокладывающие такие тропы в океане жизни.
fisch1
 
Сообщения: 2867
Зарегистрирован: 13 Ноябрь 2014 19:59

«Руслан», спасательный буксир

Сообщение fisch1 » 25 Декабрь 2020 18:36

Николай Андрюшенко.Дела давно минувших дней.

Опишу одну трагедию, которая разыгралась в Арктике, в районе архипелага Шпицберген, непосредственным участником которой был. Хотя всё это произошло 53 года тому назад, но память моя сохранила все события того далёкого времени.
Во второй половине декабря 1932 года, при отходе от причала, ледокольные пароходы «Малыгин» и «Седов» дали Мурманску три прощальных гудка.
Огни города потонули в расквашенной непогодой полярной ночи. Я шёл в рейс на «Седове» в должности машиниста. Командовал «Седовым» известный полярный капитан Владимир Иванович Воронин, а на «Малыгине» – капитан Филатов. На «Малыгине» находилось 150 человек пассажиров-горняков из Донбасса, а у нас на «Седове» пассажиров не было, а только 600 тонн груза. Наш курс лежал к далёкому заполярному архипелагу Шпицберген. Там, как раз на территории Норвегии, создавали концессионные советские угольные рудники. Требовалось доставить горное оборудование, продукты, взрывчатку и, конечно, рабочих и инженеров. Для этого и пошли в полярную ночь «Малыгин» и «Седов».
В конце декабря подошли к берегам Шпицбергена. Погода была отвратительная. Стояла полярная ночь. Дул семибалльный ветер со снежною пургой. Вода была покрыта густой шугой. Наши рудники Баренцбург и Грумантсити, а так же норвежский порт Адвентбей, были расположены по берегам глубоко вдающегося в сушу залива Айсфиорда. В глубину фиорд вдавался на 100 миль, а в ширину до 20 миль (одна миля равна 1 852 метра). Вход в залив представлял из себя горлышко бутылки, всего 5–6 миль. Вся беда была в том, что берега Шпицбергена усеяны подводными рифами. Тогда на Шпицбергене ещё не было маяков. Норвежцы вывозили со своего рудника уголь только летом, когда стоял полярный день.
Лишь после аварии «Малыгина» норвежцы установили два маяка у входа в Айсфиорд. И так, в кромешной тьме мы осторожно, малым ходом, впереди «Малыгин», а за ним в кильватер «Седов», входили в Айсфиорд. Один из матросов на «Малыгине» полез на мачту, где была наблюдательная бочка, и увидел на правом траверзе огни. Развернулись и легли прямо на огни. Но огни, увиденные с мачты, не были огнями Баренцбурга. «Малыгин» шёл на скалы. Авария произошла в результате драматического стечения обстоятельств. Из-за поломки рации на Баренцбурге не удалось своевременно предупредить командование ледоколов, что на опасном правом мысе, у входа в Баренцбургскую бухту, установили бочку с горючим и подожгли, т. е. устроили искусственный маяк, чтобы суда подальше обошли опасный мыс. В результате «Малыгин» напоролся на прибрежные рифы. В трюмы, машинное отделение, кочегарку хлынула вода. Помпы не успевали откачивать воду. Получив тревожную радиограмму с «Малыгина», «Седов» отошёл подальше от «Малыгина», спустил шлюпки и мы стали переправлять пассажиров на «Седов».
Когда все 150 пассажиров переправили на «Седов», капитан Филатов, чтобы не утопить ледокол, решил выброситься на берег. Из двух зол он выбрал меньшее. «Малыгину» «повезло» – он с полного хода «приземлился» на огромный, подводный плоский камень, так что две трети судна плотно сидели на камне, а под кормой было четыре метра глубины до грунта. Все трюмы, котельная и машинное отделение были залиты водой, но главная палуба и все палубные надстройки на метр возвышались над водой.
Наш торговый флот тогда был очень малочисленным и «Малыгин» решено было поднять, отремонтировать и ввести в строй.
В первых числах января 1933 года из Мурманска к месту аварии вышел ледокол «Ленин» со спасательным буксиром «Руслан». На ледоколе «Ленин» прибыл большой отряд ЭПРОНа – экспедиции подводных работ особого назначения с опытными водолазами, во главе с начальником ЭПРОНа Фотием Ивановичем Крыловым. Экипаж «Малыгина» был разбит на бригады в помощь водолазам и начались спасательные работы.
Глубокая осадка не позволяла подойти к «Малыгину» ледоколу «Ленин» и «Седову№. Сумел один лишь старенький буксир «Руслан», который имел не большую осадку. Он пришвартовался к корме «Малыгина», передал помпы, шланги, другое спасательное имущество, электрокабель.
На обессиленном ледоколе, после долгого перерыва, ожили огни. Связующим звеном между терпящим бедствие кораблём и берегом был, видевший виды, потрёпанный «Руслан». Ледокол «Ленин» стоял у причала Баренцбурга и периодически пробивал во льдах фарватер к «Малыгину» для «Руслана», а ледокол «Седов» получил радиограмму вернуться в Мурманск.
За несколько дней до отхода «Седова» в меня на правой ноге образовалась флегмона, необходима была операция. Меня госпитализировали. Пока мне делали операцию, «Седов» разгрузился и ушёл в Мурманск. Выйдя из больницы, я оказался не у дел, но обратился к начальнику ЭПРОНа Крылову и меня включили в одну из бригад «малыгинцев». Работали мы в тяжелейших условиях полярной ночи, с ураганными ветрами, морозами и пургой. Залитые трюмы покрылись льдом, приходилось окалывать и садками вычерпывать ледяное крошево за борт. Водолазы опускались в залитые ледяной водой трюмы, стропили грузы, а мы ручными лебёдками через канифас-блоки вытягивали груз на палубу. Испорченные грузы (продукты, одежду и другое) выбрасывали за борт, а что не было испорчено, перегружали на «Руслан» и он отвозил в Баренцбург. Жили мы на «Малыгине» во всех помещениях, приспособленных под жильё. Поставили комельки, которые нам изготовили в Баренцбурге. Трубы были выведены в иллюминаторы. Кают-компания, где днём принимали пищу, ночью превращалась в кубрик. Спали вповалку на палубе в спальных мешках. Начальник ЭПРОНа Крылов жил тоже на «Малыгине» вместе с капитаном в его каюте. Камбуз не был залит и два кока кормили до отвала. В обед в кают-компании выстраивалась очередь с кружками перед «винопитием», как прозвали мы нашего завпрода и каждому из бачка он отмеривал двести грамм разведённого спирта. Единственно, чего не хватало в нашем рационе, свежего мяса. Первые и вторые блюда готовились из мясных консервов. За то вволю было сёмги, лососёвых балыков, икры красной и чёрной, копчёной колбасы. Изредка удавалось полакомиться бифштексом из медвежьих ляжек. Капитану Клюеву с «Руслана», заядлому охотнику, иногда удавалось подстрелить из своего винчестера белого медведя. Во избежание заболевания цингой, мы разводили чай с клюквенным экстрактом.
Когда трюмы были освобождены от 500 тонн груза, водолазы подвели под пробоины пластыри и ручными лебёдками в тугую затянули стальные концы пластырей и закрепили у фальшбортов. В трюмы были опущены толстые гофрированные шланги и шесть мотопомп, начали откачку воды. Когда трюмы освободили от груза и воды, «Малыгин» слегка зашатался на своём каменном ложе, и «Руслан» легко сдёрнул его
и отбуксировал к причалу Баренцбурга. Внутри судна на месте, где были пробоины, сбили ящики и залили бетоном. Провели профилактику машинного отделения, очистили бункера от мокрого угля и заполнили их хорошим углём.
Наконец, в конце апреля 1933 года, капитан Филатов ошвартовал «Малыгина» у Мурманского причала. Перед отходом «Малыгина» я просил капитана взять меня пассажиром до Мурманска, но капитан не взял ни одного пассажира, т. к. судно в аварийном состоянии.
Слишком дорогой ценой обошлось спасение «Малыгина». По плану предполагалось так: «Руслан», которому запрещён самостоятельный выход в открытое море, ждёт у кромки чистой воды ледокол «Красин», который прибыл на Шпицберген взамен отозванному в Архангельск ледоколу «Ленин». Затем весь караван, «Малыгин» и «Красин» с «Русланом» на буксире, начинает переход в Мурманск. Вышло иначе. «Красин» задержался: пробивал во льдах фарватер к порту Адвентбей, по просьбе норвежцев, чтобы те могли раньше начать навигацию. Установилась на редкость спокойная погода и «Малыгин», воспользовавшись этим, начал движение сам, а товарищи нагонят. «Руслан», не дождавшись «Красина», через сутки после ухода «Малыгина», самостоятельно вышел в рейс. Самолюбие капитана Клюева возобладало над здравым смыслом. Если бы он дождался «Красина», то не погиб бы сам, и не погубил бы людей.
Маленькое отступление. За три дня до отхода «Руслана» заболела кок – молодая женщина по имени Кира. Её положили в больницу. Я узнал об этом от ребят с её «Руслана», – добрая их половина были моими знакомыми по Архангельскому пароходству, а с некоторыми из них я плавал. Мне посоветовали пойти с ними на перегон коком. Мы пошли со вторым штурманом Володей Нагибиным, с которым я плавал на п/х «Профсоюз», к капитану Клюеву и он дал мне личное требование к консулу для направления меня на «Руслан» (без визы консула ни один человек не мог выехать со Шпицбергена в Советский Союз). Получил от консула добро, я в радостном настроении поспешил в общежитие, где жил, упаковывать чемодан. Вместе со мной в одной комнате жил мой приятель моряк Николай Дорошенко.
О нём я должен рассказать более подробно, потому что он один из участников «руслановской» трагедии, и благодаря ему я продолжаю жить на этом свете.
Поздней осенью 1932 года из Голландии в Баренцбург прибыл советский пароход «Аркос» Архангельского пароходства и стал под погрузку угля. На этом пароходе плавал в должности кочегара мой знакомый Николай Дорошенко, двадцатичетырёхлетний парень, уроженец Новороссийска. В связи с нехваткой рабочей силы, команда «Аркоса» участвовала в погрузке судна. Во время погрузки Николаю грейфером сломало стопу левой ноги. Он лёг в больницу, а «Аркос», закончив погрузку, ушёл в Архангельск. Это был последний грузовой пароход и после его ухода навигация закрылась. Николай зазимовал на Шпицбергене. Зимовка тяжело отразилась на нервной системе Николая, он заболел острой неврастенией и с нетерпением ждал первого пассажирского парохода.
Войдя в комнату, я в радостном возбуждении сообщил Николаю, что ухожу в рейс на «Руслане» и стал укладывать вещи в чемодан. Он страшно расстроился и стал меня уговаривать уступить ему место на «Руслане». Я и слушать его не хотел, но он долго, со слезами на глазах, уговаривал меня, и мне стало жаль его, и я, в конце концов, согласился. Мы пошли к консулу, и машинистка перепечатала направление на «Руслан» на Николая Дорошенко. Этим направлением Николай подписал себе смертный приговор. Когда мы вышла от консула, он с благодарностью обнял меня и сказал: «Когда вернёшься в Архангельск, я тебя целый месяц буду поить». Такая в былые времена среди моряков существовала традиция – благодарить даровой выпивкой. Бедный парень! Он и не ведал в ту минуту, что мы больше никогда не встретимся.
24 апреля 1933 года я пришёл на «Руслан» попрощаться с ребятами. В кубрике собралась вся команда. В добрые старые времена, перед отходом судна полагалось выпить за счастливый рейс, что мы и сделали. Я попрощался с ребятами и сошёл на берег. «Руслан» отдал швартовы, дал три прощальных гудка и двинулся в путь, с трудом пробивая уже смёрзшуюся ледяную кашу фарватера. Я долго стоял и смотрел на удаляющейся «Руслан», пока он не повернул и не скрылся за мысом. В опустевшей комнате я лёг на койку, и тяжёлая тоска охватила меня. Я думал о том, что ещё целых два месяца буду ждать пассажирского парохода в Богом забытом «белом безмолвии»…
«Руслан» ушёл рано утром, а к вечеру задул сильный ветер с норда. Ночью 25 апреля разыгралась настоящая полярная буря с пургой. Днём баренцбургская радиостанция стала получать тревожные радиограммы с «Руслана».
С Баренцбурга сразу передали радиограмму «Красину», который стоял в норвежском порту Адвентбей. «Красин» прекратил бункеровку и срочно вышел на помощь «Руслану», но смог с большим трудом добраться только до Баренцбурга. Была такая страшная пурга, что в двух шагах ничего не было видно. Капитан «Красина» Николаев не мог рисковать флагманским ледоколом, когда все берега усеяны подводными рифами. Уткнувшись носом в береговой припай Баренцбурга, он простоял до утра 26 апреля. Утром пурга немного стихла и «Красин» вышел на поиски шлюпок с людьми с «Руслана», ибо «Руслан» уже лежал на дне.
Но слишком призрачны были надежды на спасение. Экипаж «Руслана» покидал судно на двух спасательных шлюпках при десятибалльном шторме и двадцатипятиградусном морозе. Трое суток обледенелый, измождённый «Красин» метался по взбесившемуся морю, чтобы найти хоть какой-то след «Руслана». И нашли – деревянную крышку люка от кормового кубрика и доску от штормтрапа.
Утром 26 апреля ко мне зашёл радист баренцбургской радиостанции, мой знакомый моряк по Архангельскому пароходству, приехавший на два года на работу на Шпицберген, и сообщил по секрету, что 25 апреля в половине двенадцатого ночи погиб «Руслан». Он знал, что я уступил своё место на «Руслане» Николаю Дорошенко и сказал: «Ты родился в сорочке…» Он ушёл, взяв с меня слово молчать. О гибели «Руслана» знали только радисты и начальство Баренцбурга.
…Четыре раза за свою морскую жизнь я имел стопроцентную возможность пойти рыбам на брекфаст, но, видно, не суждено было утонуть. Пятый раз уже было на фронте, когда люди падали от пуль и осколков, а я отделался тяжёлой контузией. Когда уезжал из Мурманского госпиталя с «белым билетом», не верилось, что выбираюсь из этой мясорубки живой, с руками и ногами…
Только на четвёртые сутки после гибели «Руслана», баренцбургский радиоузел объявил, что в 19 часов в клубе состоится траурное собрание по случаю гибели «Руслана», будут зачитаны 13 радиограмм с «Руслана».
Вечером клуб был переполнен. Не буду перечислять содержание всех радиограмм, но их моя память сохранила. Приведу последнюю: «Доживаем последние минуты. Последний привет всему коллективу по работе. Малыгинцам последний привет. Прощальный привет моей жене, передайте ей, чтоб воспитала сына только моряком. Спускаем шлюпки. Клюев».
Через две недели пришла радиограмма из норвежского порта Тромсе. 8-го мая в Тромсе прибыла норвежская зверобойная шхуна «Рингсель» с тремя спасёнными людьми с «Руслана».
Что же произошло с людьми с погибшего «Руслана»? Вот к описанию этой трагедии я и приступаю, причём с мельчайшими подробностями из первоисточника.
В первой половине июня в норвежский порт Адвентбей пришёл первый грузовой пароход. С ним пришло и письмо от старшего штурмана Точилова – Кире, бывшему коку с «Руслана». По выходе из больницы Кира работала поваром в столовой, так же как и я ждала пассажирского парохода. Увидев меня в столовой, она сказала: «Николай, зайди ко мне после работы, я тебе прочту письмо старпома, которое он мне прислал из Тромсе». Письмо пришло из госпиталя, где лежали трое спасённых с «Руслана». У Точилова и матроса Попова были ампутированы обе ноги из-за гангрены.
Когда «Руслан» по выходе со Шпицбергена попал в шторм при 25-тиградусном морозе, началось обледенение. Волны обрушивались на маленькое судёнышко и «Руслан» быстро стал покрываться коркой льда. Команда, вооружившись ломами и топорами, окалывала лёд, но то был сизифов труд. Надстройки и палуба всё больше покрывались льдом. Выбросили 10 тонн угля и выкачали всю воду из балластных цистерн, но это не помогло. Судно теряло плавучесть и медленно тянуло вниз. Когда надежда на спасение судна иссякла, капитан дал команду спускать шлюпки. В первую шлюпку село 13 человек, в том числе и мой спаситель Николай Дорошенко. Эта шлюпка так и исчезла бесследно. Во вторую – село 10 человек, среди них был и капитан. Первая шлюпка отошла от тонущего судна раньше. Второй шлюпке еле удалось отгрести от «Руслана»: водоворот засасывал её вместе с пароходом. Команда села в шлюпки вся промокшая до нитки во время скалывания льда. Трагизм усугублялся ещё и тем, что в шлюпке не оказалось н. з. и анкерок с водой. Во время работы по спасению «Малыгина», капитан отдал распоряжение снять их со шлюпок и убрать в кладовую, во избежание порчи, из-за сильных морозов, так же убрали и анкерки, деревянные ёмкости наполненные водой при морозе разрывает. В суматохе, при оставлении судна, об этом забыли. Одежда на людях стала замерзать и превратилась в ледяную корку. Люди стали умирать от переохлаждения и голода. Трупы выбрасывали за борт. На четвёртые сутки сошёл с ума 35-летний кочегар Георгий Пустынников, он дико закричал, бросился на 2-го штурмана Володю Нагибина и откусил ему нос, потом забился в припадке и затих. Его также выбросили за борт. На следующий день умер и Володя Нагибин.
На пятые сутки их осталось четверо. Капитан сказал: «В это время года в этом районе вряд ли мы можем встретить какое-либо судно. У меня есть десяток патронов и винчестер. Предлагаю всем по патрону». Но все трое отвергли его предложение. Тогда он сел на борт шлюпки и сказал: «Прощайте, товарищи». Он зарядил крупнокалиберным патроном-«медвежатником» свой винчестер, вложил дуло в рот и сапогом нажал курок. Раздался оглушительный выстрел и голову разнесло так, что шлюпку обрызгало мозгами и кровью. Капитан свалился за борт, а винчестер упал на дно шлюпки. Капитан, безусловно, понимал, что по его вине погибли судно и люди, так как не имел права, не дождавшись «Красина» выходить в море.
На шестые сутки оставшиеся трое, а это были старший штурман Герасим Точилов, матрос Михаил Попов и сигнальщик ЭПРОНа Андрей Бекусов, уже не могли подыматься и лежали на дне шлюпки. Вдруг все трое услышали стук мотора. Бекусов, который был крепче остальных, поднялся на локте и увидел, что к ним подходит судно. Это была зверобойная норвежская шхуна «Рингсель», возвращающаяся с Гренландии с промысла на тюленей. Спасённых подняли на борт и шхуна полным ходом пошла в Норвегию. Одежду со спасённых пришлось срезать кусками, так она смёрзлась. В Тромсе на причале уже ждала санитарная машина и всех троих сразу отправили в госпиталь.
Через три месяца трое наших моряков вернулись в Архангельск на норвежском судне «Гудвик».
…Летом 1933 года на п/х «Юшар» я прибыл в Мурманск. Пересев на п/х «Сосновец», совершавший пассажирские рейсы между Мурманском и Архангельском, я в июле уже был в Архангельске. Мне дали отпуск и я прожил месяц в гостинице моряков. После отпуска отдел кадров направил меня на п/х «Я. Свердлов», который уходил в английский порт Эдинбург.
В Архангельске я решил навестить Герасима Васильевича Точилова. Мы сидели за бутылкой, и вспоминали малыгинскую эпопею и погибших товарищей. Герасим Васильевич рассказывал мне: «Когда мы прибыла в Архангельск, пришвартовались у лесовоза № 23. Ко мне в каюту заглянул капитан и говорит: “Ваша жена с ребёнком приехали встречать”. Я испугался. Плохо с ней будет, когда увидит безногого мужа… Из Тромсе ей писал, что всё в порядке… И вот меня выносят по трапу на руках… Ну, думаю, всё… Ан, нет! Обняла жена, только слёзы ручьём. Посадили нас на катер. Дочь рядом, Дина, трёх с половиной лет. Она и говорит: “Мама, ты не плачь, папа-то жив, а ноги вырастут!”»…
Первое время Герами Васильевич ездил на ручной коляске. В 1941 году я плавал на п/х «Сталинград» и вторично встретился с Точиловым, он уже ходил на протезах с палкой <…>.

Ноябрь 1987 года
Одесса
Подготовка текста и публикация
Т.В. Акуловой-Конецкой

http://www.baltkon.ru/library/?SECTION_ ... NT_ID=1433
fisch1
 
Сообщения: 2867
Зарегистрирован: 13 Ноябрь 2014 19:59

«Руслан», спасательный буксир

Сообщение fisch1 » 25 Декабрь 2020 18:46

Химаныч О.Побед без жертв не бывает //Корабельная сторона 17 августа 2004 г.

Побед без жертв не бывает

Об этом говорят события 70-летней давности
В портовой гавани внутренние помещения «Малыгина» окончательно освободили от воды и льда, а корпус тщательно осмотрели. Выяснилось, что днищевая часть его помята камнями почти на треть длины, но крупных пробоин пароход не имеет. Вода же поступала в корпус через разошедшиеся швы и отверстия от вылетевших заклепок. Впереди был трудный, 800-мильный переход в Мурманск. Стали думать, как поступить, ведь наложить пластырь на все днище судна невозможно. Вот тогда-то и было принято оригинальное решение: для заделки отверстий воспользоваться не только деревянными пробками, но и «подручным материалом», коим оказался тюлений жир, имевшийся на Шпицбергене в достаточном количестве. Зная, что он не размывается водой, если ее температура не поднимается выше 7 градусов, спасатели использовали его для заделки трещин и отверстий в днищевой части.

Пробный выход
1 апреля Москва неожиданно затребовала ледокол «Ленин», чтобы срочно направить его в Архангельск. Ледокол ушел, и спасатели, лишенные крупного корабля сопровождения, решили добираться до Мурманска самостоятельно на «Малыгине» и «Руслане».
Утром 12 апреля «Малыгин» поднял пар в машинах и три часа ходил в Айс-фьорде: эпроновцы проверяли готовность судна к плаванию. Особых опасений у моряков не возникало, и в 22 часа ледокольный пароход и «Руслан» отправились в путь.
Первые пятнадцать часов корабли шли во льдах; когда же оказались на чистой воде, «Малыгин» взял «Руслана» на буксир. Вскоре шторм усилился, и волны стали заливать шедшего на буксире «Руслана», на палубе которого началось намерзание льда. Тогда «Малыгин» сбавил ход, однако около полудня проблемы начались уже у него. На одной из трещин в корпусе не выдержал цемент, и вода хлынула в корпус. Спасатели вновь заделали трещину, но тут стали один за другим выходить из строя водоотливные насосы, а давление пара в машине упало с 11 до 3 атмосфер. Скорость «Малыгина» уменьшилась до 1 узла, и теперь уже «Руслан» взял пароход на буксир, хотя никакого выигрыша в скорости этим достигнуть не удалось. Пришлось лечь на обратный курс. Вечером 14 апреля «Малыгин» и «Руслан» вернулись в Баренцбург.

Гибель «Руслана»
21 апреля на Шпицберген пришел линейный ледокол «Красин», чтобы взять на буксир «Руслана». Однако и на этот раз в планы моряков вновь вмешались непредвиденные обстоятельства. Выход был назначен на 24 апреля, но накануне по просьбе губернатора Шпицбергена «Красин» ушел в Адвент-бей для прокладки во льдах канала, ведущего к норвежскому поселку. Поэтому в море «Руслан» вышел один, условившись встретиться с ледоколом у кромки льда. Чуть позже его вышел и «Малыгин». Несмотря на солнечную погоду, уже на выходе из Айс-фьорда моряков встретили крепчавший ветер и крутая волна. Разыгрался 8-балльный шторм. У «Малыгина», и без того имевшего особенность к непредсказуемой потере остойчивости, крен порой достигал 30 градусов, однако машины и механизмы судна работали исправно.
Хуже обстояли дела на «Руслане». Не дождавшись «Красина», капитан буксира решил самостоятельно следовать за «Малыгиным», но о своем решении никому не сообщил. Руководители экспедиции, шедшие на «Малыгине», полагали, что небольшой «Руслан», как и запланировано, дождался ледокола и следует в его сопровождении. Странно, что и капитан «Красина», имевший постоянную радиосвязь с «Малыгиным», до поры до времени не докладывал об отсутствии «Руслана». Так слишком рискованное решение капитана буксира и несогласованность в действиях других участников плавания привели к трагедии.
В 3 часа ночи 25 апреля на «Малыгине» и «Красине» приняли сигнал бедствия: капитан «Руслана» Василий Николаевич Клюев радировал о том, что машина буксира плохо держит пар, судно заливает и оно обмерзает, команда не успевает окалывать лед. Впрочем, драматизм тех событий лучше всего выражают радиограммы, принятые той ночью с борта «Руслана»...
«Как ваши дела? Для меня погода неблагоприятная. Вследствие неполных запасов топлива опасаюсь обмерзания. Клюев».
«Из-за сильной волны обмерзаю. Теряю плавучесть. Одно время были близки к падану. Окалываем лед, стоя по пояс в воде. Держимся. Клюев».
Частная телеграмма радисту «Малыгина» Михаилу Клементьеву от радиста «Руслана» Валентина Волынкина:
«Миша, сам знаешь наше дело в таких случаях. Сидишь в рубке сторожем эфира, а вот со слов штурмана Точилова, нам в таком состоянии недолго протянуть. Лежим в дрейфе носом на волну, а корка льда все нарастает. Нас покрывает ледяным одеялом, медленно, постепенно тянет судно вниз. Выбросили девять тонн угля за борт, выпустили воду из балластов. Рвут ледяные одеяла, чем придется. Штурман Точилов сам своими пиратами окалывает лед, стоя по пояс в воде. Кажется, Миша, я с тобой работаю в последний раз. Счастливого тебе, не нашего пути».
«Берега не видим. Крен увеличивается, место свое потеряли, дать не могу. Лежим в дрейфе, обиваем лед. Клюев».
«Машина останавливается. Пользуемся передатчиком, пока работает машина. Течь появилась во время прохода Форланд. Работаем из последних сил. Клюев».
«В винтовке осталось пять патронов. Через немного времени первым счастливцем буду я. От вашей находчивости зависит спасение. Пускаем ракеты. Клюев».
«Доживаем последние минуты. Привет коллективу по работе. Малыгинцам последний привет. Клюев».
Частная телеграмма капитана «Руслана» Н. Клюева жене:
«Жить осталось полчаса. Гибнем в океане, подробности в газетах. Прости, что в жизни дал тебе так мало радости. Воспитывай сына. Целую крепко - крепко».
После этого связь с буксиром прервалась.
Несколько дней затем в штормовом океане «Красин», имевший радиопеленгаторную установку, тщетно искал «Руслана». Лишь на шестые сутки после трагедии норвежские рыбаки парусно-моторного бота «Ringsal» в 140 милях от Исландии обнаружили шлюпку с погибшими и уцелевшими моряками «Руслана». Чудом выжили штурман Герасим Точилов, сигнальщик Андрей Бекусов и матрос Михаил Попов. В последние мгновения, прежде чем обледеневший «Руслан» перевернулся и затонул, морякам буксира удалось спустить шлюпку на воду. Затем были несколько суток тяжелейших испытаний в штормовом океане. К моменту обнаружения большинство советских моряков погибли, а те, что остались живы, были истощены и обморожены. Норвежцы передали их нашей стороне...

Вместо послесловия
Все участники спасательной операции у берегов Шпицбергена были награждены правительственными наградами.
Ледокольный пароход «Малыгин» был восстановлен, затем участвовал в транспортных перевозках на Севморпути и нескольких научных экспедициях, но в целом прослужил стране относительно недолго. В конце октября 1940 года этот пароход, выполнявший рейс в Беринговом море, попал в жесточайший, 12-балльный шторм и погиб вместе со всем экипажем и научной экспедицией Я.К. Смирницкого на его борту. Точное место и время гибели «Малыгина» установить так и не удалось. Одна из версий трагедии полагает, что в штормовом море пароход опять-таки подвела его необъяснимая и опасная особенность - неожиданно приобретать крен...
Именем парохода названы несколько географических пунктов в Арктике.
Имя погибшего спасательного буксира «Руслан» унаследовал новый спасательный буксир, нареченный «Память Руслана». Он долго служил северным спасателям, участвовал в Великой Отечественной войне, трудился после нее и стал тем кораблем, на котором прошли свою первую практику сотни спасателей и водолазов, работавших на Севере.
Архангелогородец старпом «Руслана» Герасим Васильевич Точилов в числе отличившихся при спасении «Малыгина» был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Правда, те несколько суток бедственного блуждания в океане не прошли для него даром. Из-за обморожения врачи вынуждены были ампутировать ему ноги, и с морем пришлось расстаться. Из трех спасенных моряков погибшего «Руслана» он прожил дольше всех и умер уже в семидесятых. Для Архангельска Герасим Васильевич был своего рода «примечательным моряком»: его самого, как и его скромный дом на Урицкого, хорошо знали многие работники Северного пароходства, горожане и, конечно же, несколько поколений мальчишек, мечтавших об отважной профессии морехода и толковавшие, порой на свой лад, историю спасения ледокольного парохода «Малыгин».
Олег ХИМАНЫЧ


https://old.vdvsn.ru
fisch1
 
Сообщения: 2867
Зарегистрирован: 13 Ноябрь 2014 19:59

«Руслан», спасательный буксир

Сообщение fisch1 » 25 Декабрь 2020 18:55

Андреев О.Прочные ниточки людских судеб//Корабельная сторона 22 ноября 2004 г.

Прочные ниточки людских судеб

Моряков погибшего «Руслана» знают в Архангельске и Северодвинске
В ИСТОРИЧЕСКОМ очерке «Побед без жертв не бывает» Олега Химаныча, опубликованном в августе этого года «Корабельной стороной» (№№ 30-31), повествовалось об одной из первых операций советского ЭПРОНа на Севере - спасении ледокольного парохода «Малыгин», севшего на камни близ Шпицбергена.
Много человеческих судеб объединила эта полярная драма. Одна из них - планида старшего помощника буксира «Руслан» Герасима Васильевича Точилова. Сразу несколько архангельских читателей газеты (В.П. Коковин, А.С. Позднышев, А.А. Сазонов), ссылаясь на свое знакомство с ним, прочитав очерк, сообщили дополнительно интересные факты из жизни этого мужественного человека, который в штормовом океане до конца возглавлял борьбу за спасение людей погибающего буксира «Руслан».
Родился будущий моряк Герасим Точилов в поморской деревне Зимняя Золотица, и, как большинство сверстников, в море вышел еще мальчиком в 1907 году. Был юнгой, матросом, боцманом, после окончания училища штурманил на многих судах, в том числе и на знаменитом ледорезе «Федор Литке». Были и спасательные суда: «Совнарком», «Поной», служба на которых предшествовала назначению Герасима Васильевича на «Руслан».
Не опорочил, а прославил свою благородную профессию морского спасателя этот человек. За операцию у Шпицбергена старпома Точилова наградили орденом Трудового Знамени. Его Герасим Васильевич получил из рук «всесоюзного старосты» М.И. Калинина в Кремле, причем, можно сказать, одним из первых в стране (номер его награды 490).
В Архангельске у старпома Г.В. Точилова была семья. Сыновья его - Алексей и Александр, как и отец, стали моряками, а дочь - Диана - педагогом. Как выяснилось, в семье героя бережно хранились те немногие вещи, которые могли рассказать или свидетельствовать о штормовой драме у Шпицбергена. В том числе и два фото: норвежской шхуны «Рингсаль», а также группы ее моряков во главе с капитаном Отто Эриксеном. На обороте последней фотографии Герасим Васильевич собственноручно сделал надпись: «Они спасли нас 1 мая 1933 года». Среди книг Точиловы особенно дорожили ленин-градским изданием 1934 года «Поединок в Айсфьорде» Александра Садовского. Здесь писатель сделал дарственную надпись: «Дорогому Герасиму Васильевичу Точилову - одному из отважных героев этой книги от автора на добрую память».
Умер храбрый старпом «Руслана» Г.В. Точилов в 1971 году.
После публикации в редакцию «Корабельной стороны» пришло письмо от северодвинца Лиона Александровича Гегужеса, который, ссылаясь на личное знакомство с близкими родственниками, сообщил интересные подробности о капитане спасательного буксира «Руслан» - Василии Алексеевиче Клюеве.
Супругу капитана Клюева, к которой были обращены последние слова в радиограмме, как выясняется, звали Евгения. В прощальном письме к ней, его передали выжившие моряки, была последняя воля капитана. В частности, он просил жену, чтобы его сын не выбрал профессию моряка. Однако Виктор Васильевич все же окончил Военно-морское училище и стал офицером. Служил в Архангельске, Ленинграде и в 80-х носил погоны капитана 3 ранга. Где он сейчас, автор затруднился ответить.
У Василия Алексеевича были два брата: старший Петр в свое время ходил капитаном на гидрографическом судне «Кренометр», а младший - Михаил - здравствует поныне и живет в Соломбале.
Родственников радиста «Малыгина» - Михаила Клементьева, который принимал последние радиограммы с гибнущего буксира, автор письма Л.А. Гегужес также знал и дополнил: у него был сын - Арик, который в свое время работал в ягринском ЖКО, а невестка Валентина - участница художественной самодеятельности, выступает в ансамбле «Поморочки».
В заключение Лион Александрович пишет: «Не написать я не мог, потому что очень уважаю весь род Клюевых-Кропотовых, из которого вышли многие замечательные люди - моряки и корабелы, в их числе и видные судоремонтники «Красной кузницы».
Вот таким удивительным образом, благодаря историческим расследованиям «Корабельной стороны», находятся нити судеб, связующих наших современников с героями морских драм прошлого века
Олег АНДРЕЕВ


Комментарии:

Точилова Татьяна Николаевна, вдова Александра Николаевича Точилова (младшего внука).
Уважаемый господин Андреев! Вынуждена внести некоторые поправки в Ваш текст: у Герасима Васильевича Точилова была только дочь Диана Герасимовна, а Алексей и Александр - его внуки. Почему они тоже Точиловы? Потому что Диана Герасимовна вышла замуж за золотичана, впоследствии капитана дальнего плавания, а тогда - фронтовика Точилова Николая Евлампиевича. Кроме того, Герасим Васильевич умер в 1972 году(у Вас -в 1971).


https://old.vdvsn.ru
fisch1
 
Сообщения: 2867
Зарегистрирован: 13 Ноябрь 2014 19:59

«Руслан», спасательный буксир

Сообщение fisch1 » 25 Декабрь 2020 19:13

Шумилов А.Последний рейс «Руслана»// Знание-сила 1998 № 03 (849)
 126.jpg


Последний рейс «Руслана»



В декабре 1932 года ледокольные пароходы «Малыгин» и «Седов» отправились в обычный рейс, чтобы доставить на Шпицберген сменных шахтеров и необходимые грузы. Однако рейс на этот раз был все же необычен. В те времена по международным законам навигация в полярном секторе прекращалась с 15 октября до 15 мая. Но «Малыгин» и «Седов», вопреки закону, вышли из Мурманска 21 декабря — в темноте полярной ночи.
Ночной рейс совершался впервые. «Седова» вел опытный полярный капитан Швецов, на «Малыгине» — капитан Филатов, который уже несколько раз руководил походами на Шпицберген.
Однако 29 декабря, уже на подходах к заливу Грин-Харбор, «Малыгин» попал на подводные камни и получил несколько пробоин, вода стала заливать машинное отделение и каюты. Во избежание взрыва котлы были погашены.
Тем временем из Архангельска для оказания помощи «Малыгину» уже вышел мощный ледокол «Ленин», а вместе с ним и спасательный буксир «Руслан», обладающий водоотливными средствами.
К апрелю благодаря помощи ЭПРОНа (экспедиции подводных работ особого назначения) «Малыгин» залечил многочисленные трещины в корпусе и уже готовился уходить в Мурманск. Вместе с ним должен был возвращаться и «Руслан». 24 апреля «Малыгин» в паре с «Русланом» вышел из залива Грин-Харбор.
Радио «Малыгина» — «Руслану»: «Дано распоряжение «Красину» взять вас на буксир». Но тут уже заговорило радио «Руслана»: «Берега и вас не видим... Место свое потеряли, дать не можем... Помощь необходима».
Что же происходило на «Руслане»? В его штурманской рубке зачастую собирался своеобразный клуб: капитан Клюев, второй штурман — маленький Владимир Петрович Нагибин, общая любимица повариха Шура и сигнальщик Бекусов. Так было и на этот раз. Но вдруг наверху послышался шум, и в кубрик хлынула вода. Спавший на верхней койке матрос Михаил Попов сразу же вскочил, и мигом в кубрике никого не осталось. Из своей каюты босиком выбежал штурман Герасим Точилов. «Выскочил наверх и вижу: судно покрыто льдом, качка, палубу заливает, все пристройки брашпиля и ящики покрыты льдом, а «Руслан» лежит на боку, как подстреленная утка. Я подскочил к капитану, а тот слабо улыбнулся только: «Тонем, Герасим Васильевич». Тогда я взял на себя командование и объявил аврал. Иначе, говорю, потонем. Жизни остается полчаса самое большое, если не успеем — все кончено! Судно тем временем обморозило, и на правом борту большой крен. Дело пропащее, потому приказываю рулевому Бутакову — вправо на борт! Матросы по колено в воде, цепляясь за иллюминаторы, ходили по борту, скалывая лед. Все работали лихорадочно, обмороженными руками кололи лед».

Радиограмма с «Руслана»: «Берега и вас не видим...»
Капитан норвежского судна «Рингсаль»:
«Да, вы настоящие железные мореходы».

Точилов был убежден, что через несколько часов судно попадет в полосу теплого течения и обмерзание кончится. Он зашел в рубку, чтобы дать радио в Мурманск с том, что «Руслан» вышел в океан и следует на материк. Но судно в это время опять упало на правый борт.
Точилов спустился в кочегарку, и его глазам представилось страшное зрелище — кочегарка была залита водой. От ударов волн открылась течь, и в довершение всего не работали помпы, а из- под котла бил фонтан. Вторая течь открылась в машинной переборке и она вскоре сломалась. Матросы принялись отливать воду кадками и ведрами, но течь все усиливалась.
— «Красин» идет к нам,— бодрил матросов Точилов, но сам уже придумывал способы спасения. В одиннадцать часов ночи затопило всю кочегарку и машину. «Руслан» продолжал крениться, опускаясь правым бортом под воду. Сигнальщик Бекусов понял: «Руслан» гибнет. Собственно говоря, уже все это понимали. Капитан отправился в радиорубку давать прощальные радиограммы, а Шура озабоченно бегала по каютам, собирая сухари и другое продовольствие. Штурман спустился в машину и тихо сказал Михаилу Нетленному: «Иди, готовь шлюпки».
Дальнейшая история экипажа погибшего «Руслана» дана нами по рассказам Точилова, Попова и Бекусова. Мы дословно передаем их воспоминания. Рассказ одного, дополняясь наблюдениями другого, создает общую картину странствования руслановцсв.
— В шторме, сквозь ветер и темноту Ледовитого океана, неслась наша вторая шлюпка с тринадцатью моряками. Шторм восемь баллов. Видимости никакой. Я встал на носу,— рассказывает Точилов,— чтобы наблюдать, как идет волна. Матросы гребли, кто вычерпывал воду, кто помогал на веслах, а волна накатывается, растет, близится и... «Держись! Держись!» — кричу я. Все исчезает из глаз... Взлет, потом падение в пропасть, и мы под водой; вот, кажется, ринулись на дно. И вдруг опять взлет, волна мимо, мы несемся вперед — и так каждое мгновение. Волны захлестывают нас пеной, но вот пронеслись, и опять нам радостно... Мокрые, насквозь пронизанные ветром ребята не перестают грести, одежда на нас леденеет; несмотря на все это, никто не страшится шторма, и паники среди нас не было.
...Шторм не стихал, волны швыряли заливали шлюпку, и вскоре руслановцы стали замерзать. Изогнувшись, гребли матросы, пряча лица от ледяного ветра.
На корме, опустив в задумчивости голову, сидел капитан Клюев, опираясь на ружье, с которым он, бывало, ходил охотиться за нерпами. Он был поглощен своими мыслями и не обращал внимания на то, что творилось вокруг. Клюев сидел так тихо, что все забыли о его присутствии Кто знает, о чем думал молодой романтик? Он одиноко переживал трагедию...
Точилов взял на себя командование, и руслановцы теперь слушались старшего штурмана.
— Скоро милях в десяти должен быть берег,— сказал Точилов, чтобы ободрить моряков.— Шлюпка идет на ост.
Три часа прошло с тех пор, как тринадцать руслановцев в последний раз видели тонущее судно. Штурман Петрович стоял в мокрой, изодранной фуфайке, сквозь которую виднелась знаменитая жилетка. Он потерял свою трубку, и лицо его без трубки приняло детское, виноватое выражение. Рот его раскрылся. Он долго стоял, точно желая что-то спросить, а потом опустился на колени и забился под банку. Свернувшись под одеялом, он походил на ребенка и тихо лежал, изредка высовывая лицо с раскрытым ртом. Спустя некоторое время матросы стали замечать, что Петрович повел себя как-то странно. Сначала все подумали, что маленький штурман шутит. Стоя на носу, глядя на приближающуюся волну, Точилов скомандовал:
— Право табань — лево на воду!
Высунув из-под одеяла лицо и подражая голосу Точилова, Петрович крикнул:
— Право табань — лево на воду!
В шлюпке рассмеялись, но потом все заметили, что Петрович повторяет каждое слово команды старшего штурмана.
— Он промок насквозь,— рассказывает Попов — Его сразу пронзило ветром и ум вышибло. Он все повторял и повторял, что ни говорили.
— Черти полосатые! — крикнул Попов товарищам— Шевели ногами, крути головой, а то замерзнете!
— Черти полосатые! — эхом раздалось из-под банки.
Матросы перебили:
— Петрович, не психуй!
— Петрович, не психуй! — вскрикнул малыш, и все поняли, что он сошел с ума. Он повторял слова все тише и тише и незаметно умолк. Под одеялом свернулось маленькое тело, и когда товарищи открыли одеяло, они увидели улыбающееся мертвое лицо. Маленькие руки держались за карманы, где он хранил ключи от сундуков «Руслана». Друзья подняли его и опустили за борт шлюпки. Молодой моряк исчез в пучине со своими любимыми ключами.
Быстро замерзал Николай Антуфьев. Моряков уже мучал голод. В шлюпке не осталось продовольствия, все смыло, и только у третьего механика оказались с собой две банки консервированного молока. Моряки пробили дырки в банках и по очереди сосали молоко. Антуфьев греб и, повернувшись к Попову, попросил:
— Дай мне, кажется, замерзаю.
— Возьми, есть еще немного,— Попов приставил банку к его губам.
В первый раз Антуфьев потянул молоко, глотнул, но потом остановился. Попов увидел, что у приятеля молоко течет по губам.
— Прощайте, ребята,— сказал Николай и взял Попова за руку.
— Он взял меня за руку,— вспоминает Попов.— Я одной рукой гребу, а другую он держит, не выпускает.
Несколько минут Антуфьев держал руку Попова и замирающим голосом произнес:
— Прощайте, ребята... Передайте Шурке...
Он умер неслышно — затих, прислонившись головой к плечу друга.
Шторм все усиливался.
— Скоро... скоро земля! — кричал Точилов.— Налегай, ребята! Я вижу землю.
— Налегай! — вторил Попов.— Скоро! И я вижу берег.
Не видел земли Точилов, и место было потеряно. Он не знал, где находится, но беспрестанно кричал:
— Еще, еще нажмем, скоро берег!..
Утром двадцать шестого умерли капитан Клюев и Павел Семенов. К девяти часам шторм ослабел, море стало успокаиваться, волна пошла круглее, небо прояснилось, туман, расползаясь, открывал стихающее море, освещенное слабыми лучами скрытого за тучами солнца.
— Скоро, скоро берег,— не переставал уверять Точилов, и так он твердил весь день двадцать шестого апреля.
Моряки уже не слушали его, но все же гребли поочередно. Леденели ноги. Матросы отморозили руки и не могли сгибаться в окаменевшей одежде.
Прошел день. Точилов упорно кричал: «Скоро земля!» Под утро двадцать седьмого скончался механик Павел Меньшиков. В этот день сошли с ума Иван Нетленный и кочегар Жорж.
Иван Нетленный, скинув с ног одеяло, внезапно поднялся и пошел к носу шлюпки.
— Куда ты? — задержал его Бекусов.— Стой, перевернешь шлюпку.
— Не держи меня,— строго промолвил Иван.— Не указывай! Мне братья сказали: домой ИДТИ.
Он медленно вернулся на прежнее место, лег и уже больше не вставал. После Нетленного умерли механик Бобонский и кочегар Жорж.
На третий день, когда из-за голода и жажды оставшиеся в живых стали терять последние силы, Точилов радостно крикнул:
— Верьте мне, ребята! Все время врал, чтобы дух в вас поднять, а теперь говорю правду: берег близко, смотрите!
На горизонте показались высокие ледниковые горы. Руслановны увидели знакомые шпицбергенские сопки. Они узнали прозрачные пирамиды и пышные снега на склонах.
— Близок берег! — воскликнул штурман.— Теперь все зависит от нас.
Шлюпка быстро неслась вперед к белым горам.
— Нажмем,— ожили руслановцы. И опять начались смех и шутки.
Но штурман, открывший горы, не смеялся. Он почему-то не разделял всеобщей радости. Продолжая глядеть на горы, Точилов больше не подгонял матросов, и хотя лицо его осталось по- прежнему спокойным, однако у Попова зародилось подозрение: почему он теперь молчит, когда все ясно видят берег, горы и утесы? Отчего он не командует? Настойчиво следил Попов за штурманом и глядел туда, куда смотрит Точилов.
— В чем дело, штурман? — незаметно для других спросил он.— Ведь мы спасены. Виден берег.
— Да, скоро... скоро...— торопливо ответил Точилов, не переставая глядеть на ледники.
И вдруг Попов обратил внимание на непонятное явление. Одна из гор пошатнулась и... раскололась. Острая вершина горы свалилась набок и повисла в воздухе, как облако. Ледники, качаясь, поползли вдоль горизонта и поднялись над морем.
— Мираж,— прошептал штурман и резко повернулся к Попову, уставившись в него пронзительным взглядом.
Никто в шлюпке не заметил случившегося. Точилов с тревогой ждал, что скажет Попов. Матрос как ни в чем не бывало опять взялся за весло.
Над морем между тем опять сгустился туман. Изо всех сил гребли руслановцы, но скоро видимость пропала, и некоторые оставили весла; озираясь по сторонам, матросы напрасно искали заветные горы.
— Черт побери! — закричал Попов — Сколько в нас лени! Плохо гребли и упустили землю. Давайте наверстывать!
Невыносимая жажда мучила руслановцев. Ножом соскабливали они лед со своих шуб; ползая по лодке, собирали льдинки с сапог, снимали сосульки с усов и глотали.
Сидевшие на веслах то и дело просили:
— Поскобли на банке, выбери льдинку повкуснее.
Крохами льда делились моряки, но силы их покидали, и уже никто не мог грести.
— Васильич,— предложил Попов штурману,— хорошо, если бы у нас был парус.
— Попробуем сделать.
— Из чего же?
— Из простыни.
Под банкой Попов нашел среди одеял простыню. Не гнулись окоченевшие пальцы, но все же Попову удалось соорудить парус. Матрос прорубил в банке дырку и вставил весло. По указаниям Точилова он установил парус, и ветер потащил шлюпку.
...Умирал машинист Сергей Воронцов. Засылая, он знаком попросил склониться над ним.
— Идите, ребята, в кочегарку,— сказал он,— там у меня хлеб и вода... Возьмите себе. Возьмите, честное слово, обижаться не будете...
Гриша-электрик лежал на банке и, умирая, тихо, убеждающе просил:
— Спишите меня, ребята, за борт. Я вам не работник.
В шлюпке осталось трое.
Сигнальщик Бекусов еще сохранял энергию. Он был теплее всех одет и, поджимая ноги, остался сухим. Точилов и Попов замерзали.
Наступил пятый день со времени гибели «Руслана». Нет пищи, нет воды и — что ужасней всего — уже нет сил. Накрывшись одеялами, Попов лег у паруса и закрыл глаза. Прошел час, матрос почувствовал, что засыпает, он силился подняться, но не мог. Он уже было заснул, как вдруг его пробудил стук топора.
— Вставай,— услыхал он над собою голос Точилова,— у нас есть много- много отличной пресной воды.
Стук топора опять повторился. Не раскрывая глаз, Попов промолвил:
— Что такое, чего вы там стучите?
— Вставай,— повторил штурман,— поднимайся скорее. У нас есть вода.
Не чувствуя ног, не владея руками, Попов напряг последние силы, перевернулся набок, открыл глаза и невольно вскрикнул. Он не верил своим глазам. Увидев, что делает штурман, Попов мгновенно пришел в себя и поднялся на колени.
С топором в руках Точилов качался на дне шлюпки — рубил и рубил воздушный ящик.
— Остановитесь! — воскликнул Попов, подумав, что штурман сошел с ума.— Стой, что ты делаешь! Шлюпку разобьешь!
— Молчи,— опять сказал Точилов и, опустив топор, подполз к Попову.- Я узнал... Да ты сам послушай,— протянув дрожащую посиневшую руку, Точилов взял матроса за воротник, потащил за собой и пригнул его голову к воздушному ящику — Слышишь?
Напряженно вслушиваясь, матрос вдруг услыхал тихий плеск воды внутри ящика.
— Чуешь? — радостно засмеялся штурман.— Слышишь, как болтается вода? Я уже был без чувств, но услышал: вода плещется. Стоп, Миша, подождем умирать, сейчас будет вода.
— Позволь,— удивился Попов,— каким образом там оказалась вода? Я ведь знаю: воздушный ящик со всех сторон закупорен так, что в него даже воздух не проходит.
— Я тебе говорю, что там вода,— рассердился Точилов.— Молчи.
Взмахнув топором, штурман ударил по ящику. Матрос отодвинулся в сторону. Удар за ударом слышал Попов. Звук топора больно отдавался в ушах. Но вот удары прекратились, и топор упал.
— Как дела? — спросил Попов.
Штурман повернулся к нему, и матрос увидел его лицо, перекосившееся в странной улыбке.
— Горькая какая-то,— тихо сказал Точилов, и его передернуло от отвращения.
Из разрубленного воздушного ящика вытекала коричневая тягучая жидкость, походившая на клей.
— Это... это и есть твоя вода?
— Она,— тяжко вздохнул штурман.— Как я, дурак, не догадался раньше? Это масло. В ящик налили масла, вероятно, для того, чтобы не получилось окиси медного купороса, которая может съесть медяшку. Придется терпеть, Миша. Но я сильно хватил этой «водицы», мутит меня, Миша, нет спасения.
Последние слова Точилова, произнесенные с горькой усмешкой, прозвучали страшным предупреждением.
— Нет спасения,— закрывая глаза, прошептал Попов, но в этот момент кто-то с лаской коснулся его щеки.
Нежное прикосновение пробудило впадающего в забытье матроса. Шевельнув губами, он почувствовал во рту свежую влагу.
— Снег, друзья! — воскликнул Бекусов.
В воздухе кружился снег. Неслышно, с тихим ветром снег покрывал шлюпку, и счастливые руслановцы, лежа на спине, ловили губами спасительные снежинки. Трое моряков, смолкнув от счастья, лежали в шлюпке, боясь пошевельнуться, точно движение вспугнет кружащийся снег и он унесется, как вспугнутая стая птиц.
— Я лег под одеяло,— рассказывает Попов,— и мне туда нанесло снегу. Я лежал, не вынимая рук, и так вот лизал снег— Чудесный, сладкий снег,— вспоминает Бекусов.— У нас снова поднялись силы, мы почувствовали жизнь. Мы стали на колени, сгребали снег в кучу и ели, ели...
— Штурман! — раздался бодрый, окрепший голос Попова,— Знаешь, что было бы хорошо? Развести бы нам огонь. Руки погреем.
— Я думал об этом,— ответил Точилов — Досок можно нарубить с банок, и будет вполне достаточно для костра. Но мы сожжем шлюпку.
Изобретательный матрос немедленно нашелся:
— В ведерке можно развести.
— Отлично,— одобрил штурман,— вытаскивай спички.
У моряков были захвачены с собой две коробки спичек, и Попов нашел их в промокшем ящике, где лежали остановившиеся часы. Как и следовало ожидать, спички отсырели. С глубоким разочарованием Попов протянул Точилову мокрые коробки.
— Ничего страшного,— сказал штурман и высыпал на ладонь.— Мы их быстро просушим.
— Положим на печку?
— Нет,— серьезно ответил Точилов,— далеко ходить. Можно быстрее.
Штурман снял шапку и положил спички в волосы.
Снег разнесло, но руслановцы напились достаточно для того, чтобы нс испытывать жажды, и еще более мучительно почувствовали забытый голод. Пять суток мороза, пять дней и ночей без сна и еды окончательно обессилили их. Снег подбодрил, пробудил от смертельного сна, но никто из них не мог двигать руками, и опять трое легли на банки, надеясь немного сохранить энергию.
— Установим вахту,— предложил Точилов.— По пятнадцать минут каждый из нас будет отливать воду.
— Идет,— согласились моряки, и Бекусов взял ведро.
Молодой сигнальщик чувствовал себя крепче остальных. В последнее время он один отливал воду и заботился о состоянии шлюпки, но к концу пятых суток и Бекусов лишился сил. Он ползал по шлюпке и, желая зачерпнуть ведерком воду, должен был падать грудью на дно. Медленно приподнимаясь, держа бесчувственными пальцами ведро на груди, он падал на край шлюпки, свешиваясь за борт, и выливал воду. Так он вычерпывал воду минута за минутой. Штурман с матросом лежали, накрывшись одеялами, и время от времени Точилов слабым голосом просил:
— Бекусов, окликай нас. Буди. Иначе замерзнем.
Внезапно Бекусов услыхал над собой шелест и хлопанье крыльев. Он поднял голову и увидел птиц. Онемев от неожиданности, сигнальщик умоляюще протянул руки к птицам. Он хотел посвистать, позвать птиц, но понял всю бессмысленность своего намерения. Птицы покружились над шлюпкой, одна из них опустилась и села в трех дюймах от лица Бекусова. Казалось, стоит сделать одно движение — и можно схватить птицу зубами. Сигнальщик вздрогнул. Серая птица вспорхнула, стая улетела прочь и больше не появлялась.
Развести огонь стало единственным стремлением умирающих моряков. В волосах штурмана спички высохли, зубами Гочилов попробовал крепкие головки. Теперь оставалось собрать щепки. Под парусом валялись расщепленные доски от воздушного ящика. Попов собрал щепки, сложил пирамидой и потянулся за спичками.
—Нет,— гладя куда-то в сторону, сказал штурман.
М Попов, к своему ужасу, увидел на его лице знакомую гримасу горькой улыбки — Спички ведь высохли,— уже чувствуя недоброе, испуганно произнес Попов.— Сейчас зажжем.
— Нет... Ничего не выйдет,— отвернулся штурман, бросив Попову коробку.
Матрос подхватил спички и тотчас понял причину горечи Точилова: шкурка на коробках совершенно расползлась, превратившись в жижу.
— Миша Попов посинел,— рассказывает Бекусов.— Штурман лег, и я почувствовал, что жизни ему осталось не более чем на два часа. Он еще принял вахту, откачивал воду, я отдыхал. Он долго вычерпывал воду ведром, и я спохватился, заметив, что штурман работает уже около часу вместо пятнадцати минут. Я взял у него ведро. Точилов лег. Миша Попов, натянув на себя одеяло, сказал: «Прощайте, ребята. Прощай, Бекусов, прощай, Герасим Васильевич. Я больше не буду вставать». И он больше не вставал. Все же штурман приказал: «Окликай нас!» И я каждую минуту кричал: «Шевели ногами, крути головой — замерзнешь!» Штурман приподнимался и хвалил меня слабым — слабым голосом: «Молодец, Бекусов, так, так нас...» Я вычерпывал воду и, свешиваясь через шлюпку, начинал думать: «Еще раз, еще — и упаду за борт».
...В Арктике с начала апреля устанавливается круглосуточный свет. День и ночь ходит солнце, день и ночь неразличимы. Не знали дня и ночи, потеряли счет времени потерпевшие кораблекрушение руслановцы. Временами сгущалась темнота, и они заключали, что это ночь, но то могло быть и туманом. Во все дни странствования менялись ветры, шторм то затихал, то снова разъярялся, и еще ни разу за все пять суток не показывалось солнце. Но к утру шестого дня, когда двое умирали, а третий от изнеможения рисковал свалиться за борт, тучи разошлись, исчез туман и засверкало солнце.
— Стало радостно и как будто легче. Я сознавал, что скоро кончится жизнь, бросил ведерко и решил: пока есть хоть немного жизни, я должен дать знать, как мы умирали, как погибли советские моряки из экипажа «Руслана». Пусть не подумают, что мы дрейфили. Я решил написать и оставить в шлюпке записку с прощальным приветом. В кармане нашлись карандаш и листок бумаги, и я хотел написать, но мокрая бумага разрывалась. Вспомнив, как поступил штурман со спичками, я положил бумагу под шапку, но сразу подумал: «Пока она просохнет, я кончусь». Тогда я стал писать на парусе. Лишь только я принялся писать, гляжу — штурман поднимается, вытягивает голову...
...Прозрачен голубой воздух. Успокоившееся море отразило синее небо. В ярком свете солнца открылась даль океана. Под надувшимся парусом по тихой воде скользила шлюпка. Это было на заре первого мая.
— Мотор! — сорвался крик с посиневших губ Точилова, а Бекусов подозрительно посмотрел на иггурмана.
— Какой тут может быть мотор? — отозвался Попов.— Тебе мерещится, штурман.
— Мотор! — вытянулся Точилов,— Я слышу, не мешайте.
— И я слышал...— прохрипел Бекусов.— Я воду твою слышал и горы видел...
— Мотор! Замолчите!
— Это в ушах звенит,— заклокотал голос Попова, он хотел рассмеяться.
— Стой,— настороженно промолвил Бекусов,— не может быть, чтобы нам двоим мерещилось. Сейчас и я слышу.
В тихом воздухе явственно застучал мотор.
— Сигнальщик,— взволнованно бросил штурман,— поверки голову, посмотри. Я не могу.
Мотор слышался все ближе и ближе. Бекусов приподнялся и повернул голову.
— Парусный бот! — воскликнул он.— Идет к нам полным ходом.
Моряки приподнимались, стеная от боли и радости. На фоне синего неба неслись ослепительно белые паруса — к шлюпке летел моторно-парусный бот, и руслановцы увидели на палубе машущих людей. Точилов прочитал: «Рингсаль», норвежец.— Подняв руку, он хотел взмахнуть фуражкой, но беспомощно упал...
Дальнейшее читателям стало известно из публиковавшихся в газетах интервью трех спасенных. «Рингсаль», оказывается, промышлял морского зверя, но неудачно, и капитан решил идти к Шпицбергену. По пути норвежцы заметили в океане бедствующую шлюпку (это было в шесть часов утра первого мая) и приняли советских моряков на борт своего судна. Исключительной заботливостью окружили руслановцев норвежские моряки. Капитан и штурман отдали им свою каюту. Пораженные приключениями советских моряков, они не отходили от их коек, и капитан повторял: «Да, вы настоящие железные мореходы». Он хлопал по плечу Герасима Точилова и, глядя на его голову, в которой не было ни одного седого волоса, каждый раз удивленно говорил: «Живой, как рыба».
Несметные толпы публики встречали в Норвегии «Рингсаль», и впереди стоял прибывший из Осло заместитель полпреда СССР, а женщины бросали цветы. Тромсе восторженно принял трех руслановцев. Консулы различных государств, корреспонденты, фотографы беспрестанно посещали больницу и потом рассказывали о неслыханных переживаниях советских моряков.
В Москву тем временем уже была передана радиограмма о трагической судьбе «Руслана» и его команды. Ведь только трое остались в живых. В госпитале двум морякам были ампутированы обе ноги, только третий — сигнальщик ЭПРОНа — обошелся без операции. По окончании лечения все трое были отправлены на Родину.
fisch1
 
Сообщения: 2867
Зарегистрирован: 13 Ноябрь 2014 19:59

«Руслан», спасательный буксир

Сообщение fisch1 » 26 Декабрь 2020 18:09

 Точилов.jpg
 Бекусов.jpg


 Шабунина.jpg


Розенфельд М.К.Ледяные ночи М.: Молодая гвардия, 1934
fisch1
 
Сообщения: 2867
Зарегистрирован: 13 Ноябрь 2014 19:59

«Руслан», спасательный буксир

Сообщение ББК-10 » 19 Июль 2021 15:03

Правда Севера, 1933, № 132, 10 июня

 Правда Севера, 1933, № 132, 10 июня - помощь семьям РУСЛАНа - 0001.jpg
 Правда Севера, 1933, № 132, 10 июня - помощь семьям РУСЛАНа - 0002.jpg
О ГИБЕЛИ ПАРОХОДА "РУСЛАН"

Постановление Севкрайисполкома от 5 июня 1933 года


Президиум Севкрайисполкома выражает соболезнование тяжело пострадавшим и семьям трагически погибших и пострадавших лиц командного состава и моряков спасательного парохода "РУСЛАН" и постановляет:
1. Принять к сведению заявление тов. Федорова (зам. нач. архпорта), что Архпорт выдал семьям погибших и пострадавших моряков и командному составу парохода "Руслан" единовременное пособие из расчета месячного заработка.
2. Предложить Архпорту выдать денежную компенсацию семьям погибших и пострадавших за погибшее имущество работников
при гибели парохода "Руслан", а также произвести полный расчет по всем видам заработной платы и причитающихся им сумм.
3. Закрепить за семьями погибших занимаемую ими в настоящее время жилищную площадь, независимо кому эти дома принадлежат, не допуская выселения и уплотнения занимаемых помещений.
4. Предложить Архпорту обеспечить семьи погибших и пострадавших топливом в 1933-34 году наравне с работающими в порту.
5. Сохранить право за членами семей погибших и пострадавших на все льготы, предусмотренные работникам Архпорта.
6. Предложить крайздраву предоставить бесплатные курортные места пострадавшим на пароходе, нуждающимися в курортном лечении, а также места в домах отдыха членам семей погибших и пострадавших.
7. Предложить водздравотделу оказывать членам семей погибших и пострадавших все виды лечебной помощи, в том числе и специальной, наравне со всеми водниками.
8. Предложить крайсобезу изготовить протезы для снабжения ими получивших инвалидность. Водстрахкассе выделить необходимые средства для их изготовления.
9. Предложить крайОНО и крайздраву предоставить преимущественное право в размещении детей погибших и пострадавших в детские сады, площадки, ясли.
10. Предложить севводстрахкассе установить семьям членов экипажа, погибших на "Руслане", и морякам, оставшимся в живых но потерявшим трудоспособность, пенсии в порядке, установленном законодательством о соц. страховании.
11. Принимая во внимание, что капитан парохода "Руслан" тов. Клюев и старший механик тов. Меньшиков добросовестно выполняли ответственные задачи в трудных условиях полярного плавания, принимали активное участие в работах по спасению краснознаменного ледокола "Малыгин", назначить их семьям персональную пенсию в размере месячного основного оклада: 215 руб. семье Клюева и 200 рублей Меньшикова из средств местного бюджета и страхкассы.
12. Освободить в течение 1933 - 34 года семьи погибших от уплаты налогов и сборов.
13. Сохранить продовольственное и промтоварное снабжение на 1933-34 год в размерах, получаемых б. главой семьи.

Председатель крайисполкома
ПРЯДЧЕНКО.
Секретарь крайисполкома
ПУЗЫРЕВ.
Аватара пользователя
ББК-10
 
Сообщения: 10072
Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53


Вернуться в Полярный флот Росcии/СССР



Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 12

Керамическая плитка Нижний НовгородПластиковые ПВХ панели Нижний НовгородБиотуалеты Нижний НовгородМинеральные удобрения