Достоинство капитана
…Вторично старпомом я оказался в 1949 году у Качаравы на «Леваневском». Об Анатолии Алексеевиче я уже упоминал, фигура эта была очень, очень примечательная, мы с ним встречались и прежде, но не на мостике, а в дружеских компаниях. Моряк он был хороший, любил порядок, чтил морские традиции, имел авторитет у начальства, был избалован вниманием прекрасного пола. Но, к сожалению, бывал груб, невыдержан, деспотичен, не стеснялся подмять под себя тех, кто послабей.
Работа у нас, по меркам сегодняшнего дня, была очень тяжёлой. Мы снабжали полярные станции Западного сектора Арктики. В среднем доставляли на каждую станцию по сто тридцать тонн груза. Из трюма его надо было выгрузить на кунгасы, доставить на берег и вплечевую вынести поближе к станции, чтобы, не дай Бог, не смыло штормом. Бочки с ГСМ катали. Условия все ещё были послевоенными, всего не хватало. Тёплой одежды – ватные брюки и куртки – было всего двенадцать комплектов. Сушить её было некогда. Отработав на берегу двенадцать часов, люди возвращались на судно. Новая смена переодевалась в промокшую одежду прибывших и ехала работать на берег. И так смена за сменой, двенадцать через двенадцать. Платили смехотворно мало. Но команда не сетовала, принимала это как должное и работала великолепно. Случались у нас и пассажиры-зимовщики, которые на нашем пароходе добирались до своих полярных станций или возвращались с них на Большую землю. К островам мы добирались через битый дрейфующий лёд самостоятельно, без ледоколов, и здесь требовалось и умение, и осторожность.
Зимой и весной трудились на зверобойном промысле в Белом и Баренцевом морях, били гренландского тюленя. «На зимней зверобойке добывали бельков и самок, на весенней – самцов, отдыхавших после свадебных обрядов. Осенью ходили на Шпицберген, к нашим угольным рудникам. Загранрейсов не было, только каботаж. Мы были в определённой степени чернорабочими торгового флота, и само определение «торговый» к нам как бы не относилось. В то время морякам полагалось только два выходных дня в месяц. Объясняю: чуть ли не в конце двадцатых годов из четырёх месячных дней отдыха моряки пожертвовали в пользу МОПРа два дня.
Да так это и осталось на несколько десятилетий. Морское начальство делало вид, что такой порядок закреплён законодательно. Отпуска были чуть короче теперешних. Но, несмотря на тяжёлую работу, мизерную оплату, изнурительные рейсы в штормах и льдах, без захода в порты, команда на судне держалась, никто не стремился уйти. Работа старшего помощника на таком «чернорабочем» судне пароходства, была, конечно, не сахар. Но – старались, делали всё, что было в наших силах и для поддержания порядка, и морального – человеческого – климата.
Здесь уместно вспомнить слова С.О. Макарова: «Дело командира составить имя своему кораблю и заставить команду полюбить своё судно». «Леваневский» в этом смысле мог бы служить живым примером. Команда любила судно, а заслуга в этом, безусловно, принадлежала, прежде всего, Анатолию Алексеевичу Качараве. При нашей работе от всех требовалось гораздо больше, чем простая исполнительность. Нужна была одержимость и полная отдача своей морской службе. Работа захватывала и отнимала всё время. Отдыхать в арктических рейсах почти не приходилось.
Скоро мы поняли с капитаном, что вполне подходим для совместной работы. И мы научились это ценить. Взаимно. Не было ни единого случая, чтобы Анатолий Алексеевич просто повысил бы на меня голос. А уж чтобы меня подмять, по-капитански, – об этом не могло быть и речи. Постепенно ко мне перешли все кадровые, хозяйственные и организационные функции. У капитана остались чисто капитанские и «дипломатические». На первых порах возникали недоразумения с боцманом. Кстати, подобное случается и на других судах. Боцман был отличный, хотя и несколько «дерзкий на руку». Он не признавал старших помощников и демонстрировал свою личную преданность капитану, возникая в каюте, если не был согласен с решением старпома. И это удалось быстро уладить, отучить боцмана от излишне верноподданнической манеры.
Качарава любил совершать традиционные обходы судна. В особенности, если среди пассажирок встречались хорошенькие.
Обход был почти церемониальным: впереди шёл капитан, в мерцании позументов, за ним старпом и замыкал шествие боцман. Хорошая практика: если старпом и боцман не любят получать замечания, да ещё прилюдно, они не должны давать и повода для таких замечаний… И тогда порядок на пароходе поддерживается как бы сам собой, естественным образом.
…Анатолий Алексеевич не раз рассказывал о сражении «А. Сибирякова» с «Адмиралом Шеером», о тяжёлых испытаниях, выпавших на долю пленённых сибиряковцев в немецком лагере. В те годы на «Леваневском» работало несколько человек из тех, кто был вместе с Качаравой в плену. Относились они к капитану с громадным уважением. Меня интересовало, как удалось Качараве сохранить свой престиж и достоинство в лагерных условиях, не утратить власть и авторитет капитана. Он сам объяснял это так:
– В лагере я никогда не нарушал элементарных правил хорошего тона, не жаловался, не ныл, не показывал, что голоден, устал, что мне плохо и тяжело. Какой бы гадкой не была пища, в какой бы гнусной посуде не подавалась – я ел аккуратно, не торопясь, как будто в кают-компании. Очень важно, как ты носишь свою одежду. Не секрет – что на некоторых и рваные обноски выглядят аристократичнее, чем на других хороший костюм. Я всегда защищал наших ребят от лагерного произвола и издевательств. Не давал им упасть духом и опуститься. Даже в лагере у нас не было нарушений субординации. Мы оставались корабельным экипажем, тем же сплочённым коллективом, но не на палубе, а в плену. Наши люди выгодно отличались от прочих и внешним видом и поведением. На рожон мы не лезли, но не позволяли и не давали повода себя унижать. Лагерь – место не обычное и не простое. Что на воле может считаться мелочью, то в лагере может приобретать совсем необычный вес и значение. Однажды меня вызвали к коменданту лагеря. Немцы уже предвидели своё неминуемое поражение и внезапно заметно подобрели. Прихожу. Встречает меня жена коменданта и говорит: «Капитан, я сегодня именинница, напекла много вкусного и кое-что осталось. Хочу передать угощение вашим морякам». Я поблагодарил её, поздравил и сказал: «Спасибо, сейчас пришлю матроса». Нести самому – не по чину! И знаете, немцы никогда не забывали, кто в нашем экипаже капитан.
Да уж, надо отдать должное – Анатолий Алексеевич умел вести себя подобающим образом (капитан!) в любой обстановке. Мы с ним вели доверительные беседы, посещали рестораны, бывали вместе в гостях. Но при этом никогда, ни в каком виде не возникало панибратство: всегда на «вы» и по имени-отчеству. Качарава для меня в любой обстановке оставался капитаном. Он ко мне относился не только как к старшему помощнику, но – я это чувствовал – и как к коллеге, временно, волею судьбы, вынужденному находиться у него в подчинении.
Для сохранения нравственного равновесия между капитаном и старпомом важны многие условия, всего не перечислить. Просто нужно быть всегда в этом смысле внимательным и вдумчивым, всегда немного настороже, чтобы не допустить непростительного промаха. Подменяя Качараву на время отпусков, я никогда не занимал его каюту. Никогда не позволял себе заочно критиковать капитана или иронизировать в его адрес. Никогда ничего не менял в порядках, заведённых на судне штатным капитаном, ни в случаях с Качаравой, ни тогда, когда подменять приходилось других капитанов.
Согласно Уставу, старпом, при наличии четвёртого помощника, несёт лишь одну – ночную – вахту. Я всегда, и не только на «Леваневском» нёс обе ходовые вахты. Это надёжней и облегчает работу капитана. Помнится случай на ледоколе «Капитан Белоусов», когда молодой старший помощник отказался нести вторую вахту, ссылаясь на Устав. Этим он вынудил капитана, а им был всеми уважаемый Константин Константинович Вызов, находиться на мостике чуть ли не по восемнадцать часов в сутки. И это с больными ногами!
Качараву я помнил всегда, наши пути и впоследствии не раз сходились. Он стал первым начальником Грузинского пароходства. Скончался он в начале 80-х годов после мучительной болезни. Для меня Анатолий Алексеевич остался сильной неповторимой личностью, – что бы ни шептали его недруги о причудах и странностях «Черкеса», как все называли его заглазно. Прекрасно мне работалось и под началом таких замечательных капитанов, какими были Михаил Яковлевич Сорокин, Герман Васильевич Дранидын, Дмитрий Николаевич Чухчин. То были истинные рыцари моря, люди без страха и сомнения, сильные духом и благородные сердцем. Их имена достойно носят большие современные корабли.
Георгий КОНОНОВИЧ.
«Законы моря». Мурманск. 1996 г., стр. 77-81
…Вторично старпомом я оказался в 1949 году у Качаравы на «Леваневском». Об Анатолии Алексеевиче я уже упоминал, фигура эта была очень, очень примечательная, мы с ним встречались и прежде, но не на мостике, а в дружеских компаниях. Моряк он был хороший, любил порядок, чтил морские традиции, имел авторитет у начальства, был избалован вниманием прекрасного пола. Но, к сожалению, бывал груб, невыдержан, деспотичен, не стеснялся подмять под себя тех, кто послабей.
Работа у нас, по меркам сегодняшнего дня, была очень тяжёлой. Мы снабжали полярные станции Западного сектора Арктики. В среднем доставляли на каждую станцию по сто тридцать тонн груза. Из трюма его надо было выгрузить на кунгасы, доставить на берег и вплечевую вынести поближе к станции, чтобы, не дай Бог, не смыло штормом. Бочки с ГСМ катали. Условия все ещё были послевоенными, всего не хватало. Тёплой одежды – ватные брюки и куртки – было всего двенадцать комплектов. Сушить её было некогда. Отработав на берегу двенадцать часов, люди возвращались на судно. Новая смена переодевалась в промокшую одежду прибывших и ехала работать на берег. И так смена за сменой, двенадцать через двенадцать. Платили смехотворно мало. Но команда не сетовала, принимала это как должное и работала великолепно. Случались у нас и пассажиры-зимовщики, которые на нашем пароходе добирались до своих полярных станций или возвращались с них на Большую землю. К островам мы добирались через битый дрейфующий лёд самостоятельно, без ледоколов, и здесь требовалось и умение, и осторожность.
Зимой и весной трудились на зверобойном промысле в Белом и Баренцевом морях, били гренландского тюленя. «На зимней зверобойке добывали бельков и самок, на весенней – самцов, отдыхавших после свадебных обрядов. Осенью ходили на Шпицберген, к нашим угольным рудникам. Загранрейсов не было, только каботаж. Мы были в определённой степени чернорабочими торгового флота, и само определение «торговый» к нам как бы не относилось. В то время морякам полагалось только два выходных дня в месяц. Объясняю: чуть ли не в конце двадцатых годов из четырёх месячных дней отдыха моряки пожертвовали в пользу МОПРа два дня.
Да так это и осталось на несколько десятилетий. Морское начальство делало вид, что такой порядок закреплён законодательно. Отпуска были чуть короче теперешних. Но, несмотря на тяжёлую работу, мизерную оплату, изнурительные рейсы в штормах и льдах, без захода в порты, команда на судне держалась, никто не стремился уйти. Работа старшего помощника на таком «чернорабочем» судне пароходства, была, конечно, не сахар. Но – старались, делали всё, что было в наших силах и для поддержания порядка, и морального – человеческого – климата.
Здесь уместно вспомнить слова С.О. Макарова: «Дело командира составить имя своему кораблю и заставить команду полюбить своё судно». «Леваневский» в этом смысле мог бы служить живым примером. Команда любила судно, а заслуга в этом, безусловно, принадлежала, прежде всего, Анатолию Алексеевичу Качараве. При нашей работе от всех требовалось гораздо больше, чем простая исполнительность. Нужна была одержимость и полная отдача своей морской службе. Работа захватывала и отнимала всё время. Отдыхать в арктических рейсах почти не приходилось.
Скоро мы поняли с капитаном, что вполне подходим для совместной работы. И мы научились это ценить. Взаимно. Не было ни единого случая, чтобы Анатолий Алексеевич просто повысил бы на меня голос. А уж чтобы меня подмять, по-капитански, – об этом не могло быть и речи. Постепенно ко мне перешли все кадровые, хозяйственные и организационные функции. У капитана остались чисто капитанские и «дипломатические». На первых порах возникали недоразумения с боцманом. Кстати, подобное случается и на других судах. Боцман был отличный, хотя и несколько «дерзкий на руку». Он не признавал старших помощников и демонстрировал свою личную преданность капитану, возникая в каюте, если не был согласен с решением старпома. И это удалось быстро уладить, отучить боцмана от излишне верноподданнической манеры.
Качарава любил совершать традиционные обходы судна. В особенности, если среди пассажирок встречались хорошенькие.
Обход был почти церемониальным: впереди шёл капитан, в мерцании позументов, за ним старпом и замыкал шествие боцман. Хорошая практика: если старпом и боцман не любят получать замечания, да ещё прилюдно, они не должны давать и повода для таких замечаний… И тогда порядок на пароходе поддерживается как бы сам собой, естественным образом.
…Анатолий Алексеевич не раз рассказывал о сражении «А. Сибирякова» с «Адмиралом Шеером», о тяжёлых испытаниях, выпавших на долю пленённых сибиряковцев в немецком лагере. В те годы на «Леваневском» работало несколько человек из тех, кто был вместе с Качаравой в плену. Относились они к капитану с громадным уважением. Меня интересовало, как удалось Качараве сохранить свой престиж и достоинство в лагерных условиях, не утратить власть и авторитет капитана. Он сам объяснял это так:
– В лагере я никогда не нарушал элементарных правил хорошего тона, не жаловался, не ныл, не показывал, что голоден, устал, что мне плохо и тяжело. Какой бы гадкой не была пища, в какой бы гнусной посуде не подавалась – я ел аккуратно, не торопясь, как будто в кают-компании. Очень важно, как ты носишь свою одежду. Не секрет – что на некоторых и рваные обноски выглядят аристократичнее, чем на других хороший костюм. Я всегда защищал наших ребят от лагерного произвола и издевательств. Не давал им упасть духом и опуститься. Даже в лагере у нас не было нарушений субординации. Мы оставались корабельным экипажем, тем же сплочённым коллективом, но не на палубе, а в плену. Наши люди выгодно отличались от прочих и внешним видом и поведением. На рожон мы не лезли, но не позволяли и не давали повода себя унижать. Лагерь – место не обычное и не простое. Что на воле может считаться мелочью, то в лагере может приобретать совсем необычный вес и значение. Однажды меня вызвали к коменданту лагеря. Немцы уже предвидели своё неминуемое поражение и внезапно заметно подобрели. Прихожу. Встречает меня жена коменданта и говорит: «Капитан, я сегодня именинница, напекла много вкусного и кое-что осталось. Хочу передать угощение вашим морякам». Я поблагодарил её, поздравил и сказал: «Спасибо, сейчас пришлю матроса». Нести самому – не по чину! И знаете, немцы никогда не забывали, кто в нашем экипаже капитан.
Да уж, надо отдать должное – Анатолий Алексеевич умел вести себя подобающим образом (капитан!) в любой обстановке. Мы с ним вели доверительные беседы, посещали рестораны, бывали вместе в гостях. Но при этом никогда, ни в каком виде не возникало панибратство: всегда на «вы» и по имени-отчеству. Качарава для меня в любой обстановке оставался капитаном. Он ко мне относился не только как к старшему помощнику, но – я это чувствовал – и как к коллеге, временно, волею судьбы, вынужденному находиться у него в подчинении.
Для сохранения нравственного равновесия между капитаном и старпомом важны многие условия, всего не перечислить. Просто нужно быть всегда в этом смысле внимательным и вдумчивым, всегда немного настороже, чтобы не допустить непростительного промаха. Подменяя Качараву на время отпусков, я никогда не занимал его каюту. Никогда не позволял себе заочно критиковать капитана или иронизировать в его адрес. Никогда ничего не менял в порядках, заведённых на судне штатным капитаном, ни в случаях с Качаравой, ни тогда, когда подменять приходилось других капитанов.
Согласно Уставу, старпом, при наличии четвёртого помощника, несёт лишь одну – ночную – вахту. Я всегда, и не только на «Леваневском» нёс обе ходовые вахты. Это надёжней и облегчает работу капитана. Помнится случай на ледоколе «Капитан Белоусов», когда молодой старший помощник отказался нести вторую вахту, ссылаясь на Устав. Этим он вынудил капитана, а им был всеми уважаемый Константин Константинович Вызов, находиться на мостике чуть ли не по восемнадцать часов в сутки. И это с больными ногами!
Качараву я помнил всегда, наши пути и впоследствии не раз сходились. Он стал первым начальником Грузинского пароходства. Скончался он в начале 80-х годов после мучительной болезни. Для меня Анатолий Алексеевич остался сильной неповторимой личностью, – что бы ни шептали его недруги о причудах и странностях «Черкеса», как все называли его заглазно. Прекрасно мне работалось и под началом таких замечательных капитанов, какими были Михаил Яковлевич Сорокин, Герман Васильевич Дранидын, Дмитрий Николаевич Чухчин. То были истинные рыцари моря, люди без страха и сомнения, сильные духом и благородные сердцем. Их имена достойно носят большие современные корабли.
Георгий КОНОНОВИЧ.
«Законы моря». Мурманск. 1996 г., стр. 77-81