. Сборник статей посвященных вопросам освоения Севера.
© Н. Н. РОДЗЕВИЧ
ГИБЕЛЬ «СОВЕТСКОГО СЕВЕРАНедавно с берегов Камчатки, побережья Берингова и Охотского морей вернулась изыскательная экспедиция Всесоюзного об'единення гражданского воздушного флота, возглавляемая т. Ландиным. Эта экспедиция имела своей целью изыскать гидроаэродромы и посадочные площадки от г. Петропавловска-на-Камчатке до Чукотского селения Уэллен на побережье Северного Полярного моря для надобностей открываемой в 1932 г. воздушной гидролинии и параллельно с этим для выявления политико-экономических и гидрометеорологических условий полетов и мест базирования самолетов будущей линии. Экспедиция со своей задачей справилась хорошо.
Но лишь немногие из читателей нашего сборника помнят о том, что этим путем, и даже более длинным, прошел в 1928 г. гидросамолет «Советский север» — первый пионер этого нового воздушного пути СССР. Я говорю «немногие» только потому, что вылет «Советского севера» и гибель этого самолета совпали с гибелью дирижабля «Италия», когда весь мир лихорадочно читал экстренные выпуски газет, когда радиолюбители всех стран отчаянно вертели конденсаторы и вариометры своих радиоприемников, надеясь услышать сигналы из далеких ледяных полей Арктики, когда большевистские ледоколы и летчики совершали подвиги, которые затмили все подвиги, известные гуманностью, мужеством и бескорыстием. И среди шумихи, поднятой газетами всего мира, почти никто не обратил внимания на сухие газетные строчки:
«Владивосток. Гидросамолет «Советский север» 16 июля вылетел в трансарктический перелет».
И далее:
«Хабаровск. Самолет Советский север» пропал без вести...».
Это случайное невнимание об’ясняется исключительно огромным политическим значением работы наших ледоколов и летчиков вблизи скалистых берегов Свальбарда и его островов, сыгравших столь трагическую роль в дальнейшей судьбе Нобиле и маститого ветерана Арктики и Антарктики Роалла Амундсена.
[354]
Гидросамолет «Советский север» вылетел из г. Владивостока, имея целью пройти до Ленинграда через Японское море, Тихий океан, Охот ское и Берингово моря, Северное Полярное, Карское и Белое моря.
Вылетев из Владивостока, наш самолет прошел северную часть Японского моря и, войдя в Татарский пролив, между материком и островом Сахалином попал в густой туман, принудивший его снизиться до самой воды, что чуть было не повлекло за собой столкновения его с японским пароходом.
В конце концов, пробившись через туманы в Николаевск-на-Амуре, самолет 1 августа пустился впервые в истории авиации в перелет через туманное и бурное Охотское море и далее через Тихий океан в Берингово и Северное Полярное море.
Дальнейшие события и путь «Советского Севера» описаны в моем дневнике, выдержки из которого и приводятся.
НАД ОХОТСКИМ И БЕРИНГОВЫМ МОРЯМИГудят моторы, свежий ветер бьет в лицо, временами сильно бросает... Мы над простором нелюдимого Охотского .моря. Сегодня утром мы вылетели из Николаевска-на-Амуре, но его не видели... Густой туман спустился к рассвету. Пробившись вверх, пошли над белыми туманными облаками, закрывавшими весь горизонт. Вверху сверкало солнце, а на белых облаках под нами бежала тень «Советского севера», окруженная радужным кольцом; делаю приветственный знак рукой — и силуэт мой на фоне облаков повторяет это движение.
Под нами лежит туманный Татарский пролив, столь нелюбимый нашими моряками; мы пересекаем его с запада на восток и, пройдя над бывшими царскими острогами острова Сахалина, над его мрач-
[355]
ными горами и скалами, обширными лагунами и дикими лесами, несемся над волнами бурного Охотского моря, держа свой курс к западному берегу Камчатки. Мы прошли Сахалин и вышли в чистое от тумана Охотское море. На всем его просторе гуляют белые гребни волн; сильный норд несет их в сторону скалистых островов вулканической Курильской гряды; идем на высоте 1.700 м. Безжизненное море — ни дымка, ни паруса! К слову сказать, и не любят же его моряки, благодаря обилию туманов и штормов. Глаза скользят по безграничному водному пространству, и миля за милей уходит назад.
Временами глаза устремляются на многочисленные приборы; вот стрелка термометра воды радиатора перешла 80°, рука рефлекторно открывает заслонки радиатора: вот пузырек поперечного уровня ушел вправо и говорит о крене... невидимое движение штурвала — и крен выравнен; вот стрелка альтиметра полезла вверх — штурвал назад, сбавляется газ, и высота остается постоянной.
Долго тянется время, когда перед глазами бежит одна и та же картина водного простора без кусочка земли, без дымка, без паруса... Как вкопанная остановилась картушка компаса на делении 74°... Ничего не видно кругом — вода и вода! Давно уже скрылись острые вершины горы северного Сахалина «Три брата». Мы одни над простором Охотского моря. Но вот горизонт впереди нас темнеет, клубятся кучевые облака. И чем дальше летим мы на восток, тем больше облаков, тем выше простираются они, тем больше сгущается под нами туман...
Решаем итти выше облаков и забираем высоту, и тогда снова под нами белый ковер облаков с маленькими прорехами, «окнами», в них. И через эти окошки видна черно-синяя поверхность воды, взбудораженной ветром, с белыми гребнями волн. Но вскоре перестали встречаться и «окна» — облака плотной массой теснятся впереди, теряются где-то высоко в пространстве и как бы загораживают нам путь, заслоняя черные высоты Камчатки. Решаем снизиться.
[356]
Мгновение — и мы окружены белым молоком тумана, который плотной массой заволакивает самолет, так что не видно и конца крыльев, забивается в рот и уши, стесняя дыхание и покрывая каплями воды все платье. Уже через несколько минут мы совершенно мокры. Но еще момент, и мы несемся со скоростью 160 км... на высоте каких-нибудь 2-3 м от воды; альтиметр давно уже перестал что-либо показывать. Временами кажется, что гребни волн касаются днища самолета, а головы наши как бы уходят в туман или упираются в облака. Сильные струн дождя бьют в лицо и застилают каплями стекла очков. Приходится их снять, и тогда крупные капли мучительно колют глаза.
С момента вылета прошло уже семь часов. Часов через семь с половиной должна быть и Камчатка! Но очень тяжелыми показались два последних часа. Трудно было вести самолет весом около 8.000 кг с 1.200-сильными моторами на высоте 2 м от воды при скорости в 160 км, не упустив его в воду, что было бы равносильно гибели. Мучительно болели глаза, исколотые дождем и утомленные быстрым мельканием воды на столь малой высоте. А выше итти нельзя — туман и облака не дали бы нам возможности во-времяопределить подход к берегам Камчатки. К концу восьмого часа полета стали появляться на воде морская трава и утки. Иногда появлялись тюлени. И вот наконец через 8 час. 45 мин. мы заметили стоящий на якоре катер, а еще через минуту—полоску берега. Резкий вираж с забором высоты влево— и мы садимся па взбудораженную поверхность моря; на море высокая волна, а на берег то и дело набегает большой пенистый накат-прибой. Огромная масса свинцовой воды бешено бьет по низкой галечной полоске берега...
[357]
Сквозь сетку дождя мы видели на берегу трубы и здания рыбного концессионного завода, одного из многочисленных японских заводов, разбросанных по всему западному берегу Камчатки. Но людей не видно. Безжизненен и стоящий на мертвом якоре японский катер... Делать нечего — надуваем свою пневматическую шлюпку, спускаем на воду и пытаемся завести концы с самолета, но волна бьет ее об его металлическую «жабру». Наконец, отвалив от самолета, шлюпка сейчас же потекла, и мы едва успели подтянуть ее обратно к борту, избавившись от купания. Делать больше действительно нечего, и мы отдаем оба якоря. Наступила ночь...
Волны били самолет, свистел в «подкосах» ветер, шел дождь... К утру стало стихать. На рассвете у борта всплыл большой «ластак». С большим вниманием он изучал невиданное чудовище — самолет — и добродушно пытался влезть на его «жабру». Представитель водных обитателей крайнего северо-востока Союза первым приветствовал гидросамолет «Советский север». И мы... его пощадили!
Но вот мы увидели и людей! Это были японцы-рыбаки с рыбного завода. Они подошли на своих больших кунгасах и с любопытством рассматривали нас, но, не понимая ни одного нашего слова, равнодушно принялись за свой обычный лов. Неожиданно к самолету подходит маленькая шлюпка, и сидящий в ней японец по-русски кричит «здравствуй»! Это оказался японский переводчик с рыбного завода. Вместе с ним с’езжаю на берег. Дело в том, что бичи Охотского моря — туман и сильный ветер несколько снесли нас от курса в сторону, а так как карты района были неточны — мы не могли определить своего местопребывания.
[358]
Мы знали лишь одно, что достигли западного берега Камчатки, где-то вблизи 53-й параллели. Отсутствие солнца и звезд лишало нас возможности определиться астрономическим способом. Проваливаясь по пояс среди только что пойманной еще живой рыбы — горбуши и кеты, с кунгаса на кунгас добрался я до берега и вступил на территорию японского концессионного завода «Пымда». Как выяснилось, за девять часов полета через Охотское море нас снесло от курса на 35 миль к северу. Выяснив наше положение, я уехал обратно на самолет, а тщедушный японец, снабдив меня бутылкой первоклассного лимонного сока и рюмкой «саки» и взявши с меня автограф, поднял на мачте завода сигнал — «салют наций», т. е. японский флаг, а под ним советский — красный.
Ответив на это обычным способом, т. е. троекратным поднятием своего флага, мы взлетели, взяв направление на восток с целью достигнуть селения Большерецка. Слева от нас бежал низкий берег; через каждые 3-4 мили попадались примитивные рыбные концессионные заводы Японии. Заводского в них собственно одна паровая лебедка и только.
Об’ект лова — горбуша и кета; засол без тары, просто в кипы. Но улов колоссальный, несмотря на всего лишь 4-месячный ловецкий сезон. Рыбой Охотское море и реки западного берега Камчатки буквально кишат, но тем не менее наших рыбалок до крайности мало! А жаль, рыбы так много, что при взлете нашего самолета горбуша на 2—4 кг ежесекундно выскакивала на воздух у самого борта. Но в общем унылое впечатление производит западный берег Камчатки в плохую погоду, когда не видно высоких снежных сопок — этой ее гор-
[359]
дости; берег низкий, береговая черта обрывиста, с многочисленными речушками и лагунами; поселки редки и малы.
Мы летели над ним на высоте 25 м, временами входя в туман, и мощным рокотом моторов привлекали внимание высыпавших на берег рыбаков. Из-за этого же тумана, раньше чем долететь до Большерец-ка, мы сделали две посадки и только совершенно случайно в «окно заметили «Большерецк-Коса», куда и сели. Большерецк — это центр западного берега Камчатки, небольшое село километрах в 35 от берега, соединенное телеграфной линией с Петропавловском.
Мы же сели у устья р. Большой в районе большерецких рыбных заводов, как их здесь громко зовут. Встреченные сотрудниками ОГПУ, мы переночевали и на утро двинулись дальше — в Петропавловск. В
[360]
это утро перед нами раскрылась вся прелесть Камчатки, и мы смело можем сказать, что этой картины кроме нас пока не видел никто, так как мы были первыми людьми, высоко вознесшимися над величественными вулканическими сопками камчатских хребтов. Воздух был изумительно чист, дул крепкий норд; массивы хребта синели и ярко сверкали блеском своих снегов в чистом небе; отдельные сахарообразные головы сопок, окруженные, как венком, кольцом облаков, упирались вершинами в небесный свод.
Мы неслись на высоте 2.600 м через средний Камчатский хребет к на гидросамолете пересекали Камчатский полуостров с запада на восток. Под нами бежала извилистая лента реки, извиваясь среди причудливых берегов. Внизу справа и слева высились огромные горы с вершинами, покрытыми снегами, а впереди, выше нашего полета, гордо смотрели величественные вулканы — Авачинская, Коряцкая и Козельская сопки. Их горные конические вершины с ясно выраженными кратерами уходили далеко в небо, значительно выше нас.
Но вот блеснула гладью вод и Авачинская губа, и мелким пятном-вырисовались контуры порта Петропавловска. Начало сильно болтать. Еще несколько минут, спираль — и мы бесшумно садимся на Петропавловском рейде. Подходим к пристани, а с нее уже несутся встречный марш и крики ура.
Через некоторое время мы на пристани. Летучий митинг, банкет, отдых. А спустя день снова несемся над волнами Тихого океана, вдоль восточного берега Камчатки. За нами уже остались трудности Татарского пролива, Охотского моря и Камчатских хребтов. Перелет через Камчатку занял всего 1 час 24 мин. Сам Петропавловск собственно, не город, а большое село или портовый городишко. В нем около 1,000 жителей.
Петропавловск имеет несколько достопримечательностей. Во-пер-
[361]
вых, вулканы, во-вторых, чистая горная вода, памятник былых боев с англичанами и... все. Но обитатели его, как и всех диких мест вообще, очень радушны и гостеприимны.
И вот снова-над нами катятся волны океана, сверкают снегами горы и огромным конусом уходит вверх впереди нас краса Камчатки Ключевская сопка, высотою более 4 км. Облако черно-синего дыма, как кусок ваты, прилепилось к его кратеру и не расходится при самых сильных ветрах. Сколько сотен лет дымила и сколько еще будет дымить она. Кто знает! Иногда вулканическая ее деятельность
вспыхивает более интенсивно, клубит тогда она не малым облаком, а на тысячи метров извергает в пространство огромные столбы огня и пепла, сотрясая весь огромный полуостров, сея ужас и разрушение. Так было в 1926 г., когда извергались Ключевская и Авачинская сопки и были большие разрушения в Усть-Камчатке. Но сейчас они мирно курились, изредка заставляя вздрагивать землю.
Безжизненные берега Камчатки от Петропавловска до Усть-Кам-чагки, мрачные, покрытые снегом скалы, величественные сопки, вывеянные ветром кекуры, редкие, убогие поселки — все это не радует взор, хотя и имеет величественный вид.
Маленький городишко Петропавловск — это небольшой центр всего побережья от Охотского моря до Ледовитого океана, но все это побережье чрезвычайно богато пушниной и рыбой, а недра таят огромные возможности. Но в какой мере этот край богат, в такой же он и дик. Будущее у него еще впереди!
Мы неслись над простором океана, катил он под нами свои волны, Бременами виднелись лахтаки.
Через 4 часа полета сверкнула гладь устья р. Камчатки с расположенным вблизи рыбным заводом, наиболее мощным на всем побережье от Владивостока до Ледовитого океана. Он развивается, и его будущее тоже впереди. Рядом расположено село Усть-Камчатка, наибольшее село всего побережья Камчатки. Имеется и радиостанция. Завод изготовляет рыбные и крабовые консервы. Администрация и рабочие встретили нас чрезвычайно радушно. Условия жизни их вообще не плохи, если не учитывать того, что должно быть зверски скучно!
Переночевав и долившись бензином, мы полетели дальше на север.
[362]
К востоку от нас остались Командорские острова с их котиковыми лежбищами. Промысел на котика в настоящее время запрещен.
Огромные сопки Камчатки теперь кончились, и мы летели хотя и вдоль высокого берега, но уже без вулканов. И без того безлюдный берег делался все дичее и глуше. Безжизненно было и море, так как пароходы бывают здесь всего 2-3 раза в год. Вот слева от нас мелькнул в тумане теперь словно вымерший остров Корагинский, и снова скрылся в дымке дождя. Впереди но курсу уже завиднелись скалистые мысы Говен и Олюторский, упиравшиеся своими мрачными скалами в небо. Но и здесь туман преградил нам путь и заставил сесть в совершенно дикую скалистую бухту; скалы давили нас своей величественностью, а царящая кругом тишина, нарушаемая лишь звуками стекающей с гор воды, не располагала долго задерживаться в этой «сомнительной», как мы ее назвали, бухте, и мы снова взлетели.
[363]
Теперь мы неслись над скалами мыса Говен и через час снизились в бухте Корфа у местечка Тилички. Тилич-ки — это поселок из десятка домиков, и каких-то хибарок коряков. Но тем не менее это центр огромной области. Здесь имеются и исполком и комитет ВКП(б), и даже ячейка Осоавиахима, но все в миниатюре. Занятия жителей — охота и рыбная ловля. Пароходы заходят сюда раза три в год; дикость отчаянная; кочевники-коряки живут здесь временами, обычно они со своими стадами находятся в тундре и на склонах гор.
Очень скучна и тяжела жизнь обитателей этого селения, на 8 месяцев в году отрезанных от мира. Правда, в старой покосившейся
церковке установлено коротковолновое радио, но... но оно не работало. Климатические условия позволяют здесь держать и скотину, но держать птицу, жаловались местные хозяйки, из-за собак невозможно.
Подкрепившись и отдохнув в течение 4 дней, мы вылетели в Анадырь. Снова мелькали мимо нас высокие скалы и безжизненные берега Берингова моря.
Мелькали мимо мысы с громкими именами известных исследователей, бежали назад скалы с выходящими местами наружу угольными пластами. (Между прочим и в районе залива Корфа найдены уголь и нефть, и там работают изыскательные партии АКО).
Редкие мелкие поселки отделены друг от друга сотнями километров. Но как неверны карты этих мест! Смотришь с высоты птичьего полета на эти мысы и изрезанную береговую черту и лишь временами находишь отдаленное сходство с картой.
[364]
Расстояние от Тиличков до поселка Новомариинск в 1.200 км мы прошли в течение 7 1/2 часов и в 10 час. мы сели на воду в устье р. Анадырь.
Анадырь — это тоже будущий центр богатого района. Сейчас же это поселок довольно большой и однообразный, с домиками, разбросанными без всякого плана. Здесь имеются ревком, милиция и другие учреждения. Главное занятие населения, как и вообще всех живущих на побережье, — рыбная ловля и охота. Бьют здесь и песца. Население смешанное: русские, камчадалы, чукчи, коряки; есть и японские рабочие. Между прочим это центр местных скорняков. Здесь шьют отличные кухлянки, чижи, пимы и пр.
Обилие экспортной рыбы, пушнины, нахождение в недрах угля и золота, обилие оленей и морского зверя — все это сулит крйю блестящее будущее. Геологические и другие партии ведут свои разведки и имеют положительные результаты. А ко уже наметило здесь постройку рыбного и кожевенного заводов. Последний будет вырабатывать кожу из шкур морского зверя и замшу из оленьих. Во всех отношениях этот край, Анадырский край, сулит очень многое, и кто знает, не будет ли он вторым Клондайком. Тяга сюда уже замечается. Мне пришлось видеть образцы местного антрацита и, судя по ним, можно уверенно сказать, что край оживет в самом скором времени. Найдено также и самородное золото.
Пробывши несколько дней, мы взлетели и понеслись далее на север через Анадырский залив прямо к северо-восточной оконечности Азии — мысу Дежнева. Мы неслись теперь уже над территорией чукотской земли.
НА ЧУКОТКЕВесь берег до самого мыса Дежнева совершенно такой же высокий, скалистый и безжизненный, как и пройденные нами районы. Мы приближались к Берингову проливу, и уже чувствовалось дыхание сурового океана. Но и здесь густой туман стал преграждать нам путь. Местами мы видели поселки чукчей из 2-3 яранг {хижин)-.
В районе мыса Чаплина мы даже встретили целую флотилию чукотских и эскимосских вельботов, державших курс к американскому берегу.
Мы низко пронеслись над этой своеобразной армадой эскимосских вельботов, и ясно было видно, как испуганные закутанные в меха фигуры людей прятались от нас за паруса.
Туман накрывал нас; мы уже не видели берега, лишь просвечивала тонкая полоска прибоя. Наконец и она исчезла. Приходится садиться. Дав самолету нормальный посадочный режим, мы, прорываясь через молочно-белые образования, опускаемся на воду. И во-время. Когда туман приподнялся, мы убедились, что впереди нас в непосредственной близости высилась огромная скала.
Как выяснилось, посадку мы сделали в заливе Лаврентия, в 40 милях на юг от мыса Дежнева. Мы подошли к берегу и встали на якоря у каких-то замеченных построек. Было 13 часов 13 августа.
[365]
В АРКТИКЕВ заливе Лаврентия, где мы произвели посадку из-за тумана, в настоящее время расположена чукотская культбаза. Это, собственно, 6-7 построек барачного типа: здесь больница, аптека, квартиры медицинского персонала и пр. постройки. Расположены они на безжизненном берегу бухты — кругом ни кустика. До ближайшего русского поселка сотни километров,; вблизи же расположены чукотские селения Яндагай и Нуняма. Условия жизни достаточно тяжелы: климат суровый, зима долгая. Пароходы заходят всего лишь два раза в год. Начиная с конца августа и вплоть до июня, обитатели базы отрезаны от всего мира, так как нет даже радио.
Живут здесь двое врачей (одна женщина-врач), акушерка, начальник базы и несколько человек обслуживающего персонала. Но условия жизни они создали себе вполне нормальные в смысле удобства и европейского характера жилищ. И надо полагать, что летом они вернутся в «места обетованные», получив смену.
Оставив радушных обитателей культбазы, вылетели в Берингов пролив, провожаемые всем малочисленным населением и лаем «собственного собачьего выезда» культбазы.
Сразу по вылете мы уже почувствовали влияние океана; над морем тянулись низкие полосы тумана, и скоро в них были замечены льды. Мы вступили в Арктику. Слева высились те же мрачные скалы, впереди сверкали льды, справа виднелись безжизненные скалистые острова группы Диомид, а на восточном горизонте синели скалы Аляски.
Мы шли вдоль побережья крайнего севера восточной Азии, и я ясно видел высокие пики американского берега. Огромным чудовищем выдвинулся в море мыс Дежнева, этот крайний восточный форпост Союза. Весь необозримый простор океана был забит льдом; льды
[366]
сверкали и переливались синими бликами. Ослепительно блестел снег. Грозно высились нагромождения торосов. У берега местами была чистая вода.
На скале прилепились эскимосские хижины {1}. Слева блеснула гладь огромной лагуны, чистой от льда, а так как в океане был лед, то мы и спланировали в лагуну, где стали на якорь против чукотского селения Уэллен {2}. Мы в Арктике!
18 августа «Советский север» после двух тщетных попыток прорваться через туман вылетел из Уэллена в направлении мыса Северного.
19 августа самолет, загнанный густым туманом и льдами, стоял на якоре в безжизненной Колючинской губе.
В 30 милях на восток от него, стиснутый льдами, накренившись на правый борт, терпел бедствие пароход «Ставрополь».
Крепчал мороз, свирепел ветер, вздувались волны, бежали и стелились с севера полосы тумана — этого авангарда наступающих, льдов.
Надвигалась ночь 20 августа.
ШТОРМ И ГИБЕЛЬ САМОЛЕТАПосле посадки 10 августа, исправив бензиновую помпу, мы задались целью пройти к острову Врангеля, если только он откроется. Взлетев среди большого стада изумленных тюленей, мы легли к океану. В океане сразу же за косой густой сплоченный береговой лед, а местами целые поля с отдельными ярко-голубыми льдами. С океана надвигается густой туман. Туман закрыл уже весь горизонт, и даже не видно соседних близких гор западного берега губы. Легли КК {3} = 280° — туман. В 8 ч. 40 м. направились на восток. Но и здесь густой туман идет от самого льда, и на высоте в 700 м он стал так же густ, как и внизу. Легли на КК = 343°, почти чистый норд, но и тут туман. В этих условиях конечно нечего было и думать ни найти остров Врангеля, ни итти к мысу Северному.
В 8 ч. 44 м. легли на обратный курс в закрываемую уже туманом Колючинскую губу, где и сели в 9 ч. О6 м. Снова стали на якорь против косы, но уже в другом месте. Туман надвигался и уже закрывал губу и ее восточный берег. Ветер N — 2 балла. Сильно сыро. Спустив свою шлюпку и забрав провизии, мы с’ехали на пустынную косу; на прибрежном песке разложили костер и стали готовить себе обед.
Тем временем я пошел для разведки берега на восток с целью найти следы жилья, а наши пилоты отправились на охоту за замеченным... единственным гусем, которого они долгое время принимали за тюленя. Обе наши экспедиции кончились неудачно: я не нашел ничего, напоминающего жилье, а пилоты вернулись с пустыми руками, без гуся.
После этого мы, соединившись, произвели разведку на север, т. е. поперек косы, но ничего кроме тундры и лагун не обнаружили.
{1} Селение Наукан.
{2} Здесь мы встретились с сотрудником «Кр. газеты» — «пограничником».
{3} Компасный курс.[367]
Кое-где по берегу я видел следы старых стоянок чукчей и даже нашел бутылку из-под виски и банку из-под молока. Но, судя по этикеткам, они пролежали здесь очевидно не мало времени. Тем временем темнело, и мы решили подняться и полететь ближе к восточному берегу губы, так как если верить (а теперь мы уже не верим) карте № 691, там расположено селение Пидли.
Был уже двадцатый час. Но, несмотря на все попытки запустить моторы, нам это не удалось, и весь результат свелся лишь к тому, что нас сдрейфовало метров на 300 на юг. Когда стемнело, отдали второй якорь. К этому времени туман закрыл все кругом.
Кто как мог, устроились спать. Холодно, сыро. Ветер свежел. Временами шел мокрый снег. Барометр стоял высоко и даже шел вверх. Ночью ветер все более свежел и к утру уже достиг силы, примерно в 10 баллов. Кругом густой туман. Идет снег. Днем изредка через туман и снег проглядывал берег косы Беляка.
Все время делали попытки запустить моторы, но ни заливка эфиром, ни разогревание воды для радиаторов, ни запуск воздухом и самопуском не дали результатов. Ежеминутно механик рисковал головой, пытаясь провернуть моторы при бешеной качке самолета. К 17 часам ветер достиг силы 11 баллов, шел снег, временами дождь, волна крепчала. В лодке очень много воды, — откачивали каждые два часа. Обнаружился дрейф, вытравили якорные концы.
Дрейф хвостом вперед на юг. Кругом густой туман. Берегов не видно. Наступила вторая ночь. Самолет бешено кидало. Все его части стонут и трещат. Подкосы и стойки гудят, как пароходные гудки. Плещет и гремит вода в лодке. Температура — 12,5°С. Мотор, винты и чехлы покрылись ледяной корой. Собравшись в пилотском отделении, ужинали и соображали, как быть дальше. Наступила ночь. Погода бушевала.
Утро 21-го. Обстановка без перемен. Явный дрейф. Ветер N—10 баллов. Волна — 4-5 м. Туман, дождь, снег. Температура воздуха— 3°С. Все время делали попытки запустить моторы, но безуспешно.
В 16 ч. 21-го. Ветер N—10 баллов, море—10, снег и туман. Лодка в боковом отделении наполовину залита. Также залита передняя летнабская кабина. Стемнело. Наступила ночь с 21-го на 22-е. Ночью все без перемен. Сидели в полной темноте, и конечно никто не спал. Все ждали развязки. Вода прибывала. Начальник экспедиции стал прочищать клапанную коробку помпы альвейера и из остывших рук выпустил клапан. Помпа вышла из строя, воду выкачиваем ведрами и... моей большой пуховой подушкой. Из всех средств, кажется, только подушка работает исправно. На рассвете через туман открылся восточный берег губы в снегу. У берега большие буруны. Самолет бросает волнами. Крылья деформированы, изломаны элероны и концы крыльев, вырваны из башмаков оба правых подкоса. Как-то ёкнуло сердце — перелет закончен.
В 3 часа 30 мин. я сообщаю Волынскому, что в заднем отсеке стоит вода.
Попытка выравнять самолет помощью рулей безрезультатна—лопнули тросы, 4 ч. утра. Самолет сильно накренило на левый борт. Для ускорения дрейфа выбрали оба якоря. В ?ч. 05 м. приказание Волын-
[368]
ского: резать обтяжку правого крыла, создавшего опрокидывающий момент. Вызываю наверх механика, но измученный и обессиленный запусками мотора он лежал без движения, и только тогда, когда я крикнул в заднюю кабину:
«Вставайте резать обтяжку, Семен Иванович, самолет погибает» — он вскочил и мы вместе с ним сняли обтяжку.
Около 4 ч. 30 м. открылись скалы северного берега губы, а около
5 ч. — южный берег. Последовало приказание надеть спасательные пояса, но среди хаоса, который стоял в кабине, отыскать их было невозможно.
Нашли только один и отдали его т. Красинскому, так как пояс находился в его кабине и принадлежал ему по праву.
—«Приготовиться покинуть самолет! Надуть шлюпку!» — гремит голос Волынского. Но надуть шлюпку невозможно, ее рвет из рук ветром, а будучи привязана к задней стойке, она изображала что-то вроде флага и надувке не поддавалась.
Ветер N — 10 баллов, море — 10, небо — 10, туманные валы и снег.
Около 5 час. 40 мин. отдали обая якоря, чтобы задержать самолет при сильном накате под берегом. Самолет несет к галечной косе. В 6 час. его выбрасывает левым бортом на берег и бьет огромным накатом. В 6 ч. 05 м. экипаж покинул самолет и вышел на берег в юго-восточной части Колючинской губы на северном побережье Чукотки.
Приближенное место аварии приходится на карте № 984 65° 40' с. ш. и 174°15' в. д. от Гринвича. В течение трех недель экипаж пешком через тундру, горы и льды добрался до мыса Дежнева и наконец через Японию прибыл во Владивосток.
«Советский север» погиб!
Но эта гибель первый большой шаг к завоеванию нашей прибрежной Арктики. За нами последуют другие... В числе их погиб один из
[369]
лучших пионеров Арктики т. Кальвиц, столь удачно совершивший перелет на остров Врангеля и даже до устья Лены и чьим именем назван теперь остров Ляховский.
За последние годы благодаря усилиям Советского Союза в сфере его арктического влияния мы добились немалых успехов. Помимо подвигов «Красина» и «Малыгина», как ледоколов, помимо мужественной работы Чухновского и его сподвижников, помимо беззаветно преданной работы О. Кальвица, — мы имеем целый ряд предпосылок к тому, что задача Арктики, задача великого северного морского пути — не миф, а реальность.
Что же дал нам опыт «Советского севера»? Во-первых, он доказал, что столь нелюбимый моряками Татарский пролив и Охотское море хотя и очень туманны и бурны, но все же вполне преодолимы для гидросамолета.
Он показал, что белоснежные вулканические сопки Камчатки уже не препятствие для самолета. Этот перелет показал, что имеющиеся у нас карты очень неточны и нуждаются в большой корректуре; что население Камчатки и Чукотки для своего развития требует быстрых средств сообщения, каковыми при имеющемся бюджете и обширности пространств могут быть лишь самолеты.
Огромные естественные богатства края — анадырский уголь и золото (колымское и сеймчанское золото), ценный пушной зверь и пр.— говорят о больших союзного значения возможностях этого края. Чрезвычайная культурная отсталость чукотского населения, тяжелые условия существования и вечная борьба за жизнь заставляют нас обратить внимание и на это звено в общей цепи национальных меньшинств.
И чем больше вспоминаем, тем больше стремимся снова туда, так как там, именно там больше всего нужна наша культурная и материальная помощь. Это даст возможность чукотскому народу и другим национальным меньшинствам принять участие в социалистическом строительстве нашего Союза.
[370]
ПРИЛОЖЕНИЕ (ИЗ ЖУРНАЛА "СОВЕТСКИЙ СЕВЕР")
[371]
[372]
[373]