НА СЕВЕРЕ ДАЛЬНЕМОКНО моей комнаты выходит к морю. И все окна нашего домика смотрят в море, потому что мы живем на
острове Русском, на далеком арктическом острове в Карском море.
Я видел этот остров еще когда учился в школе. И вот через много лет он предстал передо мной не на карте, а наяву, с борта ледокола «Капитан Мелехов». Природа не оборудовала его для людей, ей, наверное, никогда не приходила мысль, что он понадобится людям. Камни, сплошные камни покрывали небольшой клочок земли. Только у самого берега узкая песчаная коса каким-то чудом оказалась не заваленной камнями. Люди здесь жили в одноэтажных домиках со всевозможными надстройками и площадками.
С ледокола спустили для нас катер, и в момент его подхода к берегу, там уже стояла группа встречающих. Капитан ледокола торопил с разгрузкой. По полученным сведениям, в наш район двигались паковые льды. Люди на острове не спали двое суток. Разгружали ящики с продуктами, мешки, всевозможные тюки, бочки, приборы. Собрали в пачку огромное количество писем, завернули ее в непромокаемый мешок, перевязали веревкой. Ледокол ушел, и все уснули. Не спал только вахтенный радист-гидрометеоролог. Синоптикам на Большой земле нужно было знать о нашей погоде, ветре, облачности, о том, на сколько делений переместился столбик ртути в нашем барометре, чтобы составить прогноз. А прогноз, известное дело, требуется летчикам, чтобы их самолеты благополучно садились на свои аэродромы, капитанам судов, чтобы их внезапно не настиг шторм, и даже отпускникам, которые завтра пойдут на пляж. Ради них, всех тех, кому так необходим этот прогноз, преодолевая усталость, борясь со сном, вел наблюдения и передавал сводки Леонид Викторович.
Был сентябрь, но он не покрыл остров привычным золотом опавшей листвы. Он обрушил на нас каскады мокрого снега вперемешку с холодным дождем, забирался под телогрейки пронизывающими до костей порывами ветра. Он срывал брезент с еще не уложенных в склад ящиков, резкими понижениями температуры торопил готовиться к зиме.
Все ждали наступления предстоящей зимы, были к ней готовы, и все равно приход ее был неожиданным. Она явилась днем вместе с двумя медведями, которые обнюхивали двери и углы склада, заглядывали в каждый пустой ящик, то ли проверяя нашу готовность к зиме, то ли желая полакомиться гостинцами с далекой Большой земли. На собак, сидящих на цепи и надрывающихся в лае, они не обращали внимания и, спокойно закончив осмотр, вышли на лед. Едва они скрылись из виду, как повалил густой сухой снег. За снегом пришли морозы, и светлое время стало сокращаться поразительно быстро. А через две недели уже нельзя было без часов узнать время суток. День стал как ночь. Зима пришла, словно гостья, которую ждали, мы вздохнули с облегчением. Все стало на свои места. Начались будни. Суровые полярные будни.
Ноябрь. Перетаскиваем через поля нагроможденных торосов хозяйство гидролога. Ни упряжке собак, ни вездеходу не пройти. Только человеку. Таскаем все на плечах. За грядой торосов, на гладком льду, в двух километрах от острова, над квадратной майкой устанавливаем палатку и приборы. Тут будет производить наблюдения гидролог. В момент перекура Юрка становится на колени, подносит сложенные ладони рук к груди: «О, господи! Неужели в мире так мало мучеников, что ты еще создал полярников». Анатолий подходит сзади и опускает в его руки длинный, увесистый, железный лом для пробивания во льду лунок.
К вечеру порядком устали. Наскоро ужинаем и плетемся к койкам. А по лицу Анатолия можно подумать, что он вернулся с увеселительной прогулки.
— Ты чего? — спрашиваю.
— Знаешь, Витька, после такой работы я чувствую себя человеком.
— А я — рабом, — мычит засыпающий Юрка.
Так заканчивается день. В нем нет ничего героического, или сверхъестественного. Но каждый ощущает, что прожил его недаром.
Январь. Третьи сутки пурга. Тревожные дни и бессонные ночи.
В эти долгие тоскливые минуты мы говорим о тех, с кем связаны самые светлые воспоминания. О матерях, женах, невестах. Мы говорим о женщинах с нескрываемой грустью и затаенной нежностью, как могут говорить только полярники. Тихо, словно боясь этих слов. И у каждого перед глазами стоит она: единственная и неповторимая, простая и веселая, с нежными губами и озорными насмешливыми глазами. Каждая встреча, каждый ее шаг, каждая, казалось, незаметно проведенная с ней минута, преломляется теперь в нашем воображении во что-го необыкновенное. И когда идешь в кромешной тьме сгибаемый ветром навстречу летящему стеной снегу, кажется, что это она зовет тебя, и нет еще таких преград, которых бы не смог ты преодолеть.
А бывают такие минуты, когда не находишь себе места. Пурга загнала в четыре стены. Все приелось, все надоело: груда книг, магнитофон, по пять раз просмотренные кинофильмы. Бродишь от стены к стене, а дальше дороги нет. Заглядываешь в каждый угол, в который раз перелистываешь последний «Огонек». Откроешь книжный шкаф, пробежишь глазами по томикам... Нет, чего-то не хватает. Тогда ты набрасываешь на себя меховую куртку, хлопаешь дверью и бежишь в радиорубку. Вот чистый бланк радиограммы, вот адрес и текст из трех слов «люблю, скучаю, целую». ВОт чего не хватало. Не хватало всего трех слов. Нет, не кажется долгая полярная ночь такой долгой, не надоедают четыре стенки, когда есть ее адрес, когда уверен, что она ждет, помнит, пишет письма, которых так не хватает здесь, на 77-й параллели. А бывает, письма приходят через неделю, потом через месяц, потом по временам года. В первом ты увидишь ее фотографию, в пятом засушенную ветку сирени, затем два обыкновенных листка из ученической тетради. Потом, если ты умеешь играть на гитаре, то чаще, чем обычно, будешь перебирать на струнах незнакомую ранее мелодию:
«А мне все реже синие конверты Через снега приносит северный олень».
В это время где-то слушают Чайковского, назначают свидания и дарят девчонкам цветы. И, может быть, она стоит на том самом месте, на том милом, тихом перекрестке, где год назад стоял в ожидании ты, и рядом с ней высокий, красивый парень. И пока ты пробираешься сквозь метель к радиорубке, чтобы подать телеграмму, он успеет сказать ей слова, которых не умел или не успел сказать ты. Тогда весь мир суживается до размеров нашего острова и кажется, что, кроме надоевших завываний ветра и бесконечного льда, в мире ничего не существует. Залезаешь весь в работу, нс замечаешь, как бегут недели, месяцы, наконец внушаешь себе, что «мир и без этого хорош».
Март. Прошла полярная ночь. Исчезли четыре стены, грусть и щемящие переборы струн гитары. Снова неудержимая жажда спешить, искать, делать. Чуть только солнце начинает пригревать, Николай покидает свою консерваторию— так мы называем пустой дом, где он, чтобы нс раздражать окружающих, разучивал на аккордеоне новые мелодии. Теперь он садится у дома на деревянный ящик, раскладывает вокруг себя ноты и «шлифует мастерство».
Июнь. Прилетают пуночки, милые полярные воробьи. Они прилетели из родных мест, пили воду из наших рек, слышали шелест подмосковных берез. Мы кормим их пшеном и часами наблюдаем за ними.
А дни бегут и бегут. И солнце уже сутками не скрывается за горизонт, а в эфире чаще и чаще раздаются долгожданные позывные арктических судов и ледоколов. Радисты почти не выходят из рубки. Где-то раздаются протяжные гудки: это ледоколы прорывают ледовую блокаду 'и извещают полярников об открытии навигации. Один из них пробивается к нашему острову, с него спускают катер, опять загружают плашкоут и подводят к песчаной косе. Дальше происходит так, как в прошлом году. На ледоколе гремит якорная цепь, в воздух взлетают прощальные ракеты, и он опять уходит на юг. Без шапок, с карабинами за плечами, мы стоим на высоком, обрывистом берегу и смотрим на уходящий ледокол. Тишина.
Мне так и хочется сказать: Мужчины! Вы оставили дома своих старых матерей, вы долго не увидите глаз любимых жен, улыбок своих детей. Мальчишки! Наверное, у каждого из нас есть с собой ее фотокарточка. А мы бросаем все. Обжитые уютные квартиры, зереную траву полей и залитые огнями улицы любимого города. Мы отрекаемся от прежней привычки спать по ночам, ходить в театр, видеть лица проходящих людей. И самое удивительное: нам это—нет, не просто нравится, мы без этого не можем. В этом мы находим счастье, в том, чтобы вырвать из холодного мрака еще одну тайну.
В. САХАРОВ,
техник-лаборант.