Виноградский Л. Дальше суши нет//
Вокруг света 1985 №08 с.21-24
-
-
На полярные острова мы вылетели неожиданно- сидели в Диксоне, в райкоме партии, когда туда позвонил из аэропорта Олег Константинович Седов и сказал:
- Если журналисты хотят попасть на Землю Франца-Иосифа, пусть немедленно выезжают на полосу. Ил-14 стоит на «парах».
Четыре часа полета дали возможность поближе познакомиться с нашим «шефом» в этой поездке - Олегом Константиновичем Седовым, кандидатом географических наук, руководителем
двух советских антарктических экспедиций, а теперь — начальником самого крупного в стране территориального управления гидрометеослужбы и контроля природной среды — Диксонского.
Хозяйство у него немалое: что-то около двух миллионов квадратных километров. К примеру, самая северо-западная точка лежит ближе к Шпицбергену, такой маленький островок Виктория, а самая юго-восточная — поселок Хатанга Красноярского края Расстояние между ними около трех тысяч километров. А с юга на север регион простирается на семь градусов — 420 миль по географической широте. Вот такой северный поясочек обслуживает это территориальное управление, на котором разбросаны во льдах тридцать четыре полярные станции, из них две обсерватории. Это легендарный мыс Челюскин, северная оконечность Евразии, и обсерватория имени Кренкеля на острове Хейса, почти в центре архипелага Земля Франца-Иосифа, куда мы и летим...
- Недавно ваше ведомство стало по-новому называться, появилось дополнение «...и контролю природной среды». Как это отразилось на работе? продолжал расспрашивать я.
Забот, конечно, прибавилось. Но забот жизненно важных. И хотя в целом направленность нашей работы не изменилась, осталась прежней — сбор информации о состоянии воздушной и водной оболочек планеты, добавились задачи по контролю природной среды. В Арктике с каждым годом растут города и поселки, появляются промышленные объекты, а расширяющаяся деятельность человека и на природу накладывает отпечаток, увы, не всегда благоприятный: где-то нефть пролилась, где-то допустили сброс промышленных и бытовых вод... Чтобы не допустить в природе необратимых процессов, и создана служба контроля.
...Под крылом стелились немеренные ледяные поля, и никакого намека на землю.
В какое-то мгновение я перестал слышать рев двигателей, заложило уши значит, пошли на посадку
Вдоль накатанной полосы в черных точках угадывались люди. Белый обрывистый берег падал в такой же белый замерзший пролив. Колеса Ила коснулись земной тверди. Моторы умолкли, и тогда стали слышны голоса полярников. Они бежали к самолету, как мальчишки в северных таймырских поселках. И это было понято. Два месяца не было почты.
Остров Хейса. 80 градусов 40 минут северной широты...
Приготовиться!
— Есть готовность!
Отсчет!
— Пять, четыре, три, два... пуск!
И наконец необычная фраза, поразившая меня:
— Изделие пошло!
Как оно пошло, рассмотреть было невозможно. Просто раздался взрыв, и стремительная стальная сигара уже в поднебесье. Все детали, глазу невидимые, фиксировала сложная электронная аппаратура.
История у ракетчиков острова Хейса богатая. В сентябре 1957 года, вскоре после того, как был выведен на орбиту первый искусственный спутник Земли, полярная научно-исследовательская обсерватория имени Э. Т. Кренкеля переехала с острова Гукера почти в центр архипелага. И отсюда 22 октября стартовала первая метеорологическая ракета.
Собственно говоря, метеоракета — тот же радиозонд, только сложнее и с большими возможностями. Задача метеорологических снарядов — сообщать информацию о том «черном» отрезке атмосферы, куда радиозонд не долетает, а искусственные спутники не опускаются. Вот в этот атмосферный пласт от 100 до 200 километров и нацелены мирные ракеты. Это очень красивые снаряды. Ими можно полюбоваться в Москве на ВДНХ, в павильонах «Космос» и «Гидрометеослужба СССР»...
Моим первым знакомым на острове Хейса стал ветеран исследований Арктики и Антарктики, почетный полярник, начальник станции ракетного зондирования атмосферы Михаил Алексеевич Фокин.
Вечером, в кают-компании, он рассказывал новому пополнению обсерватории:
Метеоракета — это очень просто, взлетела и с помощью парашютной системы падает. Весь ее полет по времени занимает сорок — сорок пять минут. Но за это время аппаратура, установленная на пей, успевает передать тот объем информации, который нам необходимо получить с этого труднодоступного атмосферного пояса. Причем запуски происходят почти одновременно с нескольких станций, расположенных на территории нашей страны, а также на бороздящих воды судах Индийского океана и в Антарктиде. Все эти станции ракетного зондирования находятся примерно на меридиане острова Хейса, благодаря чему достигается, если так можно сказать, меридиональный разрез на определенных высотах атмосферы, и исследование его дает представление о климатическом режиме воздушной оболочки Земли от Северного полюса до Южного. Обработка информации производится непосредственно в нашей обсерватории и передается по радио для последующей машинной обработки, а материалы наблюдений с первой же оказией направляются в Гидрометцентр СССР, в Москву.
От одного только перечня станций, на которых работал Фокин, дух захватывает. Первая его зимовка прошла на архипелаге Норденшельда. Потом был остров Правды Потом станция Лескино, Русская Гавань на Новой Земле. Шел 1957 год. Советской Антарктической экспедиции требовался специалист по ракетному зондированию атмосферы и радиоинженер в одном лице. И Михаил Алексеевич едет в Антарктиду открывать дубль высокогорной станции Восток — станцию Комсомольскую. Потом — остров Хейса, остров Преображения в море Лаптевых, остров Белый к северу от Ямала и снова — Хейса.
И вот теперь путь ветерана-полярника лежит в места, по климатическим условиям Арктике противоположные. Он едет в Болгарию. К другу и коллеге Кольо Станчеву, которого в снегах острова Хейса учил ходить на лыжах и запускать метеоракеты. Станчев перенимал опыт у советских метеорологов в обсерватории имени Э. Т. Кренкеля и теперь будет руководить первой болгарской станцией ракетного зондирования атмосферы. Фокин едет к нему консультантом-наставником. В свое время закончил Михаил Алексеевич одну из лучших в стране полярных школ
Ленинградское арктическое училище, а потом — радиотехнический факультет Московского авиационного института. О своей специальности сказал так:
— Арктика в ближайшее тысячелетие не растает. А поскольку она «кухня погоды» на планете, значит, будет жить и моя специальность.
«Окраина земли, безлюдные пустынные прибрежья, до полюса открытый океан...»
Эти строки из стихотворения Ивана Алексеевича Бунина вспомнились мне, когда я стоял на пологом берегу острова Виктория, маленьком, самом северо-западном клочке советской суши, на той точке, через которую проходит воображаемая северная граница Баренцева моря и Ледовитого океана... Ярко светило солнце, были далеко видны вмерзшие в льдину океана айсберги, а на запале, в нескольких десятках километров, почти у горизонта, бликовал ледяной купол норвежского острова Белого.
Дальше суши не было...
На этом крохотном островке 16 сентября 1959 года восемь полярников, которых высадил на припай дизель-электроход «Лена», подняли флаг СССР .Бабахнули в небо восемь ракетниц, и на картах Диксонской гидрометеослужбы появилась новая точка — полярная станция «Остров Виктория».
Первые зимовщики острова, заполняя паспорт станции, записали: «Большую часть года море и океан покрыты льдом. И даже в августе, когда начинается лето и некоторое время держатся плюсовые температуры, наблюдаем плавучий лед густотой восемь-десять баллов, а островной припай сохраняется шириной от 50 до 100 метров. Растительности на острове нет. Ледник, в самой высокой точке достигающий 106 метров, занимает практически всю территорию острова. Из сухопутных животных встречаются белые медведи, которые устраивают берлоги в снежных заносах под отвесным ледяным куполом. Они часто приходят на территорию станции...»
Как рассказали полярники, последний визит был нанесен «белым хозяином Арктики» буквально перед нашим прилетом — 8 мая. В этот день, ожидая гостей, повар Лена Персикова приготовила два роскошных «наполеона». Один из них она поставила на форточку, чтобы застыл крем. Им и полакомился любопытный мишка. Выплюнув вместо «спасибо» кусок картонки, он потоптался вокруг мусорного ящика, но, не найдя более ничего вкусного, удалился в торосы...
Едва сделав первые шаги по припаю, мы сразу же получили подробную инструкцию, которая называлась «КАК НОВИЧКУ УБЕЖАТЬ ОТ БЕЛОГО МЕДВЕДЯ». Кто составил эту инструкцию, теперь уже не помнят - видно, кто-то из старых полярников, во всяком случае представитель отдела техники безопасности Диксонского гидрометеоуправления клялся, что не он.
Вот дословный текст этого документа
«Пункт первый: медведь чрезвычайно любопытен
Пункт второй: исходя из п. 1, направляясь на любую, даже самую непродолжительную прогулку, в обязательном порядке бери с собой ракетницу и запас ракет из расчета: одна штука на сто метров пути.
Пункт третий: действуй так — встретив медведя, стреляй из ракетницы мимо. Увидев падающую ракету, миша следит за ее траекторией и идет копать то место, куда она упала. Проверено, что за это время можно успеть пробежать сто метров... Поняв, что ничего съестного в упавшей «звезде» нет, мишка бросается вдогонку, и тогда ты вторично стреляешь мимо и успеваешь пробежать еще сто метров. Так и действуй, пока не кончится боезапас.
Примечание к п. 3: после того как кончатся ракеты, можно использовать по частям одежду — шапку, шубу, унты и т. п. Желаем успеха!»
..Осела снежная пыль от винтов вертолета, и я увидел два домика, склад и метеоплощадку — вот и вся станция. Навстречу бежал ее немногочисленный персонал — начальник станции двадцатисемилетний Борис Трофимов, механик-дизелист, ветеран Севера Георгий Степанович Третьяков, про которого говорят, что он так давно в Арктике, что даже в отпуск ездит на недальний юг — южный берег Северной Земли, и молодые супруги Персиковы: радист-метеоролог Сергей и повар Лена.
Вообще я должен признаться, что самое сильное впечатление от высоких широт — это люди, молодые, энергичные романтики, которые и составляют сегодня костяк любого коллектива полярников.
— Борис, а как у тебя после школы сложилась жизнь?— спросил я Трофимова, когда мы остались одни.
— Да примерно так же, как у многих ребят, которые сегодня в Арктике живут: после армии работал в родном Подмосковье на железной дороге, на заводе. Потом решил что-то сам себе доказать. Есть ведь много способов доказать себе, что ты кое на что способен: спортом заняться, по три нормы за смену давать... А я поступил на Московские курсы полярных работников. По распределению попал в Диксонское управление и был направлен сюда, на Викторию.
— Арктика-то теперь, верно, не та, что при Папанине была?
— А вот тут вы не правы. Жилищные условия в Арктике, конечно, лучше стали, техника совершеннее, рации мощнее. А сама-то Арктика чем изменилась? Она все та же. Сейчас стоят редкие дни: солнце, морозец легкий, снег поскрипывает... Разве это Виктория? Это Мытищи! Виктория — это когда ветер сорок метров в секунду, когда веревка натянута до метеоплощадки, потому что на вытянутой руке рукавицы не видно, когда океан штормит и обломки айсбергов на станцию швыряет. А программу наблюдений мы прервать не можем. И актированных дней у нас нет. Вот спросите у Сережи. Он радист-метеоролог, ведет бортжурнал нашей станции. Радист, это вы сами понимаете, что в Арктике такое. Какая бы техника ни была на службе у полярников — и ракеты, и лазеры, и ЭВМ, а радист остается радистом. Школа Кренкеля! Радист в Арктике держит в своих руках невидимую ниточку, которая всех нас с домом связывает, с Большой землей. И по этой ниточке к нам тепло идет.
За стеной кают-компании пела морзянка. Сережа «отбивал» очередной сеанс.
«Ти...ти...ти-та-та...» — тоненько напевал электронный ключ.
— Не устаете от однообразной работы, Сережа? — заглянул я в каморку радиста.— Каждый день в одно и то же время: ключ, журнал, записи, метеоплощадка...
— Что вы, Арктика скучать не дает.
Такое иногда «разнообразие» вносит, что впору роман писать.
— И что, действительно пишете?
— Нет, это я так, к слову. Пишу только о событиях дня в бортжурнале. Я, когда его вести начал, перечитал старые записи, а там, что ни день, одна и та же фраза: «Водомерное ведро проверено, течи нет...» А я пишу все, что мне кажется интересным: пуночка прилетела, где-то самолет пророкотал, медведи в гости наведались, жена в пургу гулять вышла, в трех метрах от избушки откопал...
— Я знаю, Сережа, вы шестой год зимуете, что больше всего запомнилось?
— Как и у всех, наверное,— первая зимовка. У меня она прошла на станции Русская Гавань на Новой Земле. Там и в воду первый раз провалился, и первый раз обморозился, и первых настоящих друзей нашел.
«Годы пройдут, а эти негостеприимные берега останутся все теми же... Только морские птицы совершают свои бесконечные полеты к скалам и обратно к воде... В течение короткого лета в растрескавшиеся береговые утесы ударяет прибой, волна с рыданием разбивается о камни, но некому услышать ее жалобу. Тысячелетние глетчеры сползают в морскую пучину. Горы той страны холода и зимы лишены растительности, они стареют и распадаются, а склоны их, усеянные каменными обломками, кажутся покрытыми костями мертвецов...»
Вот так — откровенно, безжалостно и горько в 1873 году описал пейзаж Земли Франца-Иосифа австрийский альпинист и военный топограф Юлиус Пайер.
Земля эта огромна — более сотни островов архипелага простираются на 400 километров по широте и на 250 километров по меридиану. А северную ее оконечность венчает остров Рудольфа, самая дикая и легендарная суша Земли Франца-Иосифа. Мертвые камни Рудольфа и поныне хранят прах бесстрашного путешественника лейтенанта русского флота Георгия Яковлевича Седова.
В 1929 году на Землю Франца-Иосифа была высажена первая партия советских зимовщиков, прибывших, и это символично, на ледоколе «Георгий Седов». В вихре метели семь человек опустились по штормтрапу на лед припая. Первый нес за пазухой пушистого котенка. Полярники смеялись: хорошая примета — будем обживать острова всерьез и надолго! А шедший последним, будущий Герой Советского Союза Эрнст Кренкель, а тогда молодой радист, крикнул тем, кто остался на борту ледокола: «Спасибо, товарищи, что затащили нас сюда!»
С 1932 года, в связи с проведением Второго международного полярного года, начала постоянную работу полярная станция «Остров Рудольфа». Благодаря своему географическому положению эта станция стала отправным пунктом для многих советских экспедиций к Северному полюсу...
Недавно вышла книга Героя Советского Союза академика Евгения Константиновича Федорова. Называется она «Полярные дневники». На страницах, помеченных 1932 годом, читаем: «Вот высокий темный образ мыса Бророк, крайней юго-западной точки острова... За Бророком уходит на юг еще более темный и мрачный мыс Аук. Над скалами не видно птиц, не слышно гомона их базаров. Все они — кайры, чистики, люрики — улетели на юг...»
Отсюда, с острова Рудольфа, с конечной точки маршрута, Федоров отправил радиограмму Ивану Дмитриевичу Папанину на остров Гукера и в Арктический институт Владимиру Юльевичу Визе: «Прибыли на Рудольф 6 мая. На карте архипелага много ошибок. На Геллере нашли остатки каменной хижины и могилы... Между мысом Шреттер острова Гогенлоэ и мысом Габерманом острова Рудольфа открыты два небольших острова...»
Еще одна примечательная деталь: в декабре 1932 года здесь, на Земле Франца-Иосифа, 22-летний Евгений Федоров вступил в комсомол.
Потом Евгений Федоров попал на остров Рудольфа спустя пять лет, когда в апреле 1937 года сюда садились тяжелые самолеты воздушной экспедиции «Северный полюс-1». Рудольф стал главной базой папанинцев. А в августе того же года отсюда стартовали самолеты на поиски бесследно исчезнувшего экипажа Сигизмунда Леваневского.
Нечасто человеку выпадает возможность попасть в легендарные точки планеты. Одна из них, несомненно, остров Рудольфа, куда наш вертолет приземлился в солнечный майский день.
Первым встретил меня и провел по станции ее начальник — тридцатилетний Владимир Бобровский, смущающийся и немного скованный: первый раз в жизни давал интервью.
— Скажите, Володя, а возможны открытия в сегодняшней Арктике?
— Думаю, возможны,— убежденно сказал он.— Только мы-то здесь не для открытий. У нас ежедневная планомерная исследовательская работа. Планы, графики, дежурства, замеры. Четкие сеансы связи. Колонки цифр. И этот ритм не должны нарушать ни ураганные ветры, ни снежные бураны, ни свирепые осенние штормы...
Ослепительно сверкал купол ледника, на три сотни метров поднявшийся к небу. Ледяной этот щит отвесно срывался в замерзший океан. Чуть больше восьми градусов было до полюса — чуть больше девятисот километров застывшей, искореженной ветрами и вечным дрейфом ледовой дороги. Но мне почудилось, что я отчетливо вижу следы — узкие колеи саней, отпечатки собачьих лап и цепочку вмятин, оставленных унтами мужественных людей, которые покоряли и покоряют Север.
Земля Франца-И о с и ф а — Диксон — Норильск