На полярных станцияхВ. СоколовКАК МЫ ВЫВЕЛИ СТАНЦИЮ НА ПЕРВОЕ МЕСТО(Остров Котельный)
IВпервые полярная станция на острове Котельном была организована в связи с проведением II Международного полярного года.
В это время в море Лаптевых не было ни одного судна, которое могло бы перебросить груз новой полярной станции на остров Котельный. Организатор строительства станции — Якутский гидро-метеорологический институт — вынужден был остановиться на сложном, но единственно возможном способе заброски людей и грузов при помощи собачьих упряжек и оленей.
В навигацию 1932 года „Сибиряков" во время своего исторического сквозного рейса перебросил грузы станции из Тикси на мыс Шалаурова. Отсюда весной следующего года метеоролог Дудкин, четверо каюров-националов и я, возглавлявший экспедицию, с помощью двух собачьих упряжек и каравана оленей перебросили на северный берег Котельного минимально необходимый груз, проделав при этом путь в 4500 км.
Мы пришли на совершенно голый берег, где не было даже промышленных станов. Немедленно же наладили гидро-метеорологические наблюдения и приступили к строительству из плавника. К осени у нас уже были рубленый дом, пристроенная к дому якутская юрта и баня.
Из-за тяжелых условий организации станции наши запасы были очень ограничены, поэтому штат на зиму пришлось сократить до двух человек и отослать всех каюров на материк.
Необычные условия зимовки — штат в два человека и отсутствие радиосвязи — все же не помешали нам выполнить все работы, предусмотренные программой. Но в апреле 1934 года, когда абсолютно все продовольствие было израсходовано, станцию пришлось законсервировать и с пришедшими за нами каюрами выйти на материк.
Весной 1935 года руководство Главсевморпути, в ведение которого перешла станция, решило работу на Котельном возобновить, но в более широком масштабе. Восемь зимовщиков, из которых начальник станции, метеоролог и каюр были участниками первой зимовки, должны были провести новое строительство, организовать рацию, гидрометеорологические и геодезические работы.
Штат был утвержден очень поздно, поэтому во время сборов была большая спешка, что привело к ряду ляпсусов. Например, радиослужба все наше оборудование заслала в Мурманск вместо Архангельска; наша
[50]
Слева — радиотехник А. П. Бабич, справа — начальник станции В. И. Соколовпродовольственная разнарядка оказалась почему-то Арктикснабом аннулированной, а продовольствие для Котельного не расфасовано; пожарная охрана запретила погрузку горючего на предоставленную в наше распоряжение шхуну „Ленсовет"; невыход на работу одного из работников Арктикснаба лишил нас возможности получить оружие и боеприпасы. Наконец, во время погрузки стало ясно, что „Ленсовет" не может вместить значительного количества наших грузов. Пришлось оставить половину стройматериалов, весь фураж и скот, за исключением одной свиньи.
На Диксоне мы получили горючее, оружие и боеприпасы.
20 августа мы были уже на Котельном. Полярная станция и все оставленное в 1934 году имущество оказались в сохранности.
Быстро разгрузив „Ленсовет" и подняв груз к станции, мы в первые же дни построили хлев и склад. Новый дом нам должен был доставить из Тикси вторым рейсом „Ленсовет". Но время шло, а „Ленсовета" все не было. Возникло серьезное опасение — остаться на зимовку без жилья, так как имевшиеся постройки не могли удовлетворить возросшую зимовку. Обилие плавника привело к решению о постройке дома из местных материалов. Использовав прекрасную погоду, сплавили необходимый лес и энергично взялись за строительство. Кроме нашего штатного строителя Селезнева, хорошо владел топором метеоролог Дудкин, и наш дом рос как „на дрожжах".
20 сентября пришла шхуна „Темп", заменившая в этом рейсе „Ленсовет", и мы получили новый дом. В середине октября в него уже вселились, а к 7 ноября закончили дом из плавника.
К декабрю закончили монтаж оборудования, можно было приступить к пуску нашей рации. Но здесь мы столкнулись с безобразнейшим фактом, повлиявшим на всю нашу зимовку: серная кислота, полу-
[51]
Слева — метеоролог Н. П. Дудкин, справа — каюр Н. Н. Гороховченная в Архангельском отделении Арктикснаба, оказалась ... соляной. Беду усугубили радист Чугреев и механик Лукомский, которые не обнаружили этой ошибки и залили соляной кислотой аккумуляторы. Последние, конечно, выбыли из строя.
Я решил ехать на собаках на полярную станцию Шалаурово, где надеялся получить помощь. Предстоял путь в 600 км в самое суровое время года. Целый месяц ушел на подготовку к выезду.
12 января 1936 года мы с каюром Лепчиковым тронулись в путь. Темнота полярной ночи ограничивала наши переходы, мы делали по 30 км в день. На одном из станов мы приняли на свои нарты груз песцовых шкурок, и всю дорогу до Шалаурова пришлось проделать пешком. Большие трудности нам встретились в проливе Санникова, где пришлось расчищать дорогу от тяжелых торосов.
Только 4 февраля мы добрались до Шалаурова, потеряв в пути несколько собак. На Шалаурове нас встретили радушно. Очень загруженный своей основной работой, радиотехник Листов все же нашел время, чтобы изготовить для нас кустарный передатчик.
Выезд в обратный путь задержался из-за отсутствия собачьего корма. Его не было ни на Шалаурове, ни в Ляховском ПОСе, и каюру Лепчикову пришлось ехать за кормом на материк за 250 км. В пути он заболел и вернулся лишь в начале марта. Больной Лепчиков остался на Шалаурове, я же, наняв нового каюра, Горохова, смог, наконец, тронуться на Котельный, получив с Шалаурова все минимально необходимое для пуска рации: передатчик, кислоту и аккумуляторы.
К концу марта мы вернулись на Котельный, где зимовщики уже потеряли надежду на наше возвращение.
[52]
Слева — геодезист В. И. Авгевич, справа — строитель Г. С. СелезневНа собрании зимовщиков я сделал доклад о стахановском движении, охватившем всю нашу необъятную страну. Коллектив постановил активно включиться в стахановское движение, и все приняли индивидуальные обязательства.
Вновь приступили к пуску рации. Но вскоре выяснилось, что у мотора, заряжающего аккумуляторы, плохо смонтирован выхлоп, и зарядку пришлось перенести на другой мотор. Но и второй мотор проработал недолго. После того как без памяти упал угоревший от выхлопных газов механик, обнаружился возмутительный факт: механик Лукомский уронил в выхлопную трубу зубило, закрывшее весь просвет, и заряжал аккумуляторы, не вынув его оттуда. Зарядка была сорвана.
Дальнейшая „деятельность" Лукомского привела к непоправимой аварии динамомашины, после чего он заявил, что работать механиком не может. Еще раз наши усилия пустить рацию лопнули по вине человека, посланного на полярную станцию старшим механиком, а на деле оказавшегося шарлатаном, лжеспециалистом.
Пытались мы использовать машину „РМ-2", запуская ее посредством ручного привода, но она себя не оправдала.
Горько было сознавать, что радиосвязь мы не можем наладить. Приближалась навигация, а обслуживание ее было под угрозой полного срыва.
Ближайшая полярная станция — Кигилях — находится в 500 км от Котельного. Для поездки туда за помощью потребовалось бы взять с собой всех собак и обречь геодезические работы на срыв, т. е. к одному срыву присовокупить еще и второй. Я решил итти туда один с четырьмя
[53]
собаками, а для геодезической партии Авгевича оставить остальных шесть собак.
15 мая вышел в путь.
Наступила весна, снег стал рыхлый, на льду образовались трещины. Все же через 12 дней я был уже на станции Кигилях. Оттуда немедленно молнировал в Москву о положении станции. Пришло решение о посылке на Котельный механика Камышева. Вместе с ним мы 2 июня пустились в обратный путь.
Весна была исключительно ранняя. С первого же дня нам пришлось брести по воде, с большим трудом выбираясь для ночлега на берег. Наши нарты, не рассчитанные на дополнительную нагрузку, постоянно ломались.
Иногда приходилось проводить без сна по 1 1/2 суток, при самой напряженной работе.
Вскоре после нашего возвращения на станцию один из моторов был исправлен и аккумуляторы заряжены. Мы думали, что теперь уже все в порядке и через день-другой связь будет налажена. Но нас ожидал новый удар, новое разочарование. Вскоре выяснилось, что радист Чугреев совершенно не подготовлен к выполнению обязанностей старшего радиотехника и даже не может принять телеграмму. В довершение всего оказалось, что полученный им из Тикси от диспетчера Шашина передатчик „Норд-К" к эксплоатации не пригоден. Будучи в Тикси целый месяц, Чугреев не удосужился проверить принимаемый передатчик.
В третий раз пропали даром все наши усилия наладить связь.
Неполадки со связью отвлекали много внимания, но все же гидрометеорологические и геодезические работы шли своим чередом. Вели также и строительство: покрыли дома толем, перестроили дом первой зимовки.
По обрывкам телеграмм, с трудом принимавшихся Чугреевым, можно было судить, что навигация проходит в тяжелых условиях.
Пришлось готовить станцию ко второй зимовке без расчета на приход судна.
В конце сентября, в самый разгар работ по отеплению зданий и заготовке плавника пришло долгожданное судно. Это был „Темп“. Мы решили, что нашим невзгодам пришел конец и на судне идет смена механику и радисту. Но капитан „Темпа" В. К. Жуков заявил, что никаких зимовщиков для станции на борту судна нет и что он имеет предписание руководства поставить станцию на консервацию, а всех зимовщиков вывезти на материк. Это нас ошеломило. Уйти со станции после годовой напряженной работы, уйти с позором по вине двух негодных работников — это было невозможно! Ведь мы успешно провели строительство, заготовили на новую зиму топливо, корм для собак, выполнили самую трудоемкую часть геодезических работ! Нам нужна была лишь радиосвязь, чтобы станция стала полноценной. Таково было мнение лучших зимовщиков.
Капитан Жуков, выехав с представителями команды на берег и осмотрев станцию, решил, что она, за исключением радиорубки, находится в прекрасном состоянии и нужно сделать все возможное, чтобы сохранить этот крайний северо-восточный форпост моря Лаптевых.
Непременное условие сохранения станции — это установление радиосвязи. Опытный судовый радист „Темпа" А. П. Бабич, видя безвыходное положение станции, без колебания решил остаться на зимовке
[54]
и наладить связь. На общем собрании каждый зимовщик высказывался, желает ли он выехать на материк или остаться на второй год. Шесть человек дали свое согласие продолжать работу.
Молнией послали руководству ходатайство об оставлении зимовки. Через день пришел ответ: „Станцию сохранить, негодных зимовщиков вывезти".
Капитан Жуков передал нам свою судовую рацию, продовольствие и спецодежду. Последняя уже была роздана команде, и мы были тронуты до глубины души, увидев, как матросы без капли сожаления отдают свои рукавицы, валенки и одежду.
После вечера спайки, прошедшего в исключительно теплой и дружеской обстановке, мы с темповцами расстались. „Темп" ушел 29 сентября, когда уже образовывался молодой лед, ушел без радиостанции, продовольствия и спецодежды, с риском зазимовать, но с сознанием, что, вместо того чтобы закрыть с таким трудом организованную станцию, он дал ей возможность жить.
Через день после ухода „Темпа" т. Бабич установил связь со всеми станциями моря Лаптевых. Котельный перестал быть немым!
IIРадиосвязь в корне изменила нашу жизнь, внесла новый смысл в работу, ввела в курс жизни нашей родины и зарубежных новостей. Бабич ежедневно принимал обширные сводки ТАСС, мы слушали открытие VIII Съезда Советов и незабываемый доклад товарища Сталина о новой Конституции.
Аккуратно передавались метеосводки. Зимовщики после годового перерыва связались со своими семьями.
Жизнь стала совершенно иной. Закипела общественная работа. Регулярно выпускалась хорошо оформленная стенгазета, в которой принимали участие и местные промышленники. Работали кружки по самообразованию и изучению Конституции. Зимой много внимания приходилось уделять хозяйственным работам — заготовке льда и дров. За все три года мы получили только 10 т каменного угля, и поэтому всем зимовщикам пришлось много потрудиться для обеспечения станции топливом. Это давало хорошую физическую зарядку.
В конце мая 1937 года мы узнали об открытии полярной станции „Северный полюс". Это известие наполнило нас гордостью за мощь и силу нашей социалистической родины и подняло нашу энергию. Мы решили взять на себя стахановское обязательство по постройке дома из плавника для новой смены, предполагавшейся в составе 13 человек, которую существующие постройки не могли бы удовлетворить. Все нужные бревна мы сплавили в один день, несмотря на мешавший сплаву лед и значительное расстояние (10—12 км). Через 3 недели упорной работы мы рапортовали Полярному управлению о выполнении принятого обязательства.
Остаток лета был посвящен подготовке станции к передаче новой смене, но в конце сентября стало очевидно, что смены не будет — она дрейфовала во льдах моря Лаптевых. После двухлетней работы выехать на материк мы могли, лишь законсервировав станцию.
Радист Бабич, каюр Горохов, моторист „Темпа" Бем и я решили остаться на третью зимовку. „Темп" привез нам продовольствие, и мы расстались с уезжавшими товарищами.
[55]
Можно было предполагать, что нам предстоит однообразная размеренная жизнь, наполненная хозяйственными делами и работой по специальности. Но обстоятельства сложились таким образом, что наша станция в третий год своей работы сыграла особую роль.
В конце января 1938 года мы узнали об организации авиаэкспедиции для снятия людей с дрейфующего каравана судов „Садко", „Седова" и „Малыгина". Роль нашей станции в обслуживании предполагавшихся полетов должна была особенно возрасти в связи с закрытием целого ряда станций в море Лаптевых (Кигилях, „Комсомольской Правды", Встречный, бухта Прончищевой). Из-за отсутствия на станции авиабензина, она первоначально должна была нести работу лишь вспомогательного характера. Все же, чтобы гарантировать себя от случайностей, мы принялись за выпечку впрок хлеба. Наша маленькая прогоревшая духовка непрерывным потоком пропускала через себя хлеб, и за день нам удавалось испечь до 35 кг. В это время станция была похожа на хлебозавод. К середине марта мы приготовили около 700 кг печеного хлеба.
15 марта 1938 года станцию посетил первый самолет. Это был разведочный самолет „Н-177" экспедиции Героя Советского Союза т. Алексеева. Экипаж самолета мы встретили с большой радостью.
С 20 марта началось обслуживание экспедиции т. Алексеева сводками о погоде. Сводки шли каждые три часа, перед вылетом самолета — через час, а во время нахождения самолета в воздухе — через каждые полчаса. 3 апреля рано утром три воздушных корабля, участвовавшие в полюсной экспедиции, снялись из Тикси и пошли на караван „Садко". Взяв на караване пассажиров, самолеты отправились в обратный путь. Но в это время и Тикси и Шалаурово закрылись низкой облачностью. Уже будучи в воздухе, самолеты сообщили, что идут на Котельный, просили разложить посадочный знак, приготовить костер и бочки для подогрева масла.
Первым на аэродром станции опустился самолет „Н-170" Героя Советского Союза т. Головина, затем „Н-171" летчика-орденоносца т. Орлова и наконец „Н-172" Героя Советского Союза т. Алексеева. 43 человека гостей наполнили станцию веселым гулом. Размещаться всем пришлось на полу, так как нар у нас еще не было. Запасенный нами хлеб весьма пригодился. Через два дня самолеты вылетели в Тикси.
Предполагая, что и в следующие перелеты наша станция может быть использована как промежуточная база, мы занялись устройством нар. Досок у нас не было, поэтому мы готовили плахи из плавника. Гвозди добывали из старых ящиков.
В следующие перелеты мы были свидетелями исключительного мастерства и спокойной отваги наших полярных летчиков. Так, 18 апреля тт. Алексеев и Головин, имея по сорок с лишним пассажиров каждый, совершили блестящую посадку на лагуну станции в сильнейшую пургу, когда в нескольких шагах не было видно человека. 24 апреля т. Орлов в тяжелых метеорологических условиях доставил пассажиров в Тикси и, несмотря на ухудшившуюся обстановку, немедленно вылетел обратно на Котельный, идя временами бреющим полетом. 26 апреля Алексеев и Головин, имея вновь по сорок с лишним пассажиров, сумели благополучно совершить посадку на Котельном в условиях густого тумана.
Вторую и третью партию пассажиров мы встретили во всеоружии. Использовав максимально все наши помещения, мы сумели дать кров 150 человекам одновременно. 110 человек жило на станции шесть суток.
[56]
28 апреля самолеты окончательно покинули станцию, взяв курс на Тикси. Долго по радио звучали прощальные приветствия. Мы вновь остались одни: На следующий день мы получили телеграмму:
„Котельный, Соколову, Бабичу, Бему. Личный состав авиаотряда выражает глубокую признательность за казавшийся невозможным прием и размещение при крайне ограниченных возможностях полуторасотенной массы людей. Мы видим в вас подлинных борцов за освоение Советского Севера, скромно, без шумихи делающих великое дело".
Мы были взволнованы и обрадованы этой телеграммой—первым официальным признанием наших успехов.
Лето 1938 года прошло в работе по обслуживанию судов и перелетов. Станция служила базой для разведочных полетов самолета „Н-238" летчика Купчина; дважды приняли самолет „Н-207" Героя Советского Союза т. Головина; в нашем же районе совершал многочисленные полеты самолет т. Козлова.
В начале сентября из Тикси уходили на запад последние суда. Прибытие смены все оттягивалось, и у нас была неприятная перспектива зимнего пути через всю Якутию. Узнав, что на Котельный дня через два прибудет „Садко", я просил распоряжения т. Алексеева о посылке самолета в Тикси за новой сменой, чтобы этим ускорить передачу станции и иметь возможность уехать на „Садко".
Велико же было наше недоумение, когда мы получили радиограмму от вылетевшего за зимовщиками т. Купчина: „Зимовщики вышли „Темпом", лететь не изъявили желания".
„Садко" не ждал. Рисковать же всем троим застрять до зимнего пути не было никакого смысла. Я решил остаться на станции один, Бабич и Бем сели на уходящий „Садко". Полученные за зиму навыки в радиоработе очень пригодились. Я смог передавать метеосводки, не прерывая связи до прибытия смены. Сдав станцию и сев на стоявший поблизости „Моссовет", я впоследствии смог догнать своих товарищей по зимовке.
Весь наш коллектив возвратился в Москву и получил блестящую оценку своей работы.
Общий вид полярной станции л Котельный[57]
IIIКто же лучшие зимовщики острова Котельного, выдвинувшие станцию на первое место? Это прежде всего радиотехник Александр Павлович Бабич. Уже само решение т. Бабича остаться в критический момент на станции и этим спасти ее от консервации говорит о многом. Энтузиаст своего дела, он болел душой за радиосвязь и, несмотря на наличие лишь „москитного" рейдового передатчика в 20 ватт, сумел бесперебойно обслужить связью все нужды станции, навигации и перелетов. Давая пеленги самолетам экспедиции т. Алексеева, он помогал им ориентироваться в тяжелых условиях туманов и штормов.
Тов. Бабич никогда не ограничивался работой, предусмотренной расписанием; сверх плана он целый год держал регулярную связь с мысом Челюскина, что значительно ускорило прохождение нашей корреспонденции. Когда возникали затруднения со связью материка с судами, он оказывал последним помощь; держал связь с дрейфующим караваном „Садко". К 1 августа годовая программа по связи была выполнена на 150%. В начале 1938 года т. Бабич тяжело заболел, но, несмотря на возможность вылететь самолетом на материк, остался на станции и работал, несмотря на болезнь.
Последний год мы почти целиком проработали без каюра, его обязанности взял на себя т. Бабич. Исключительно добросовестно относясь к делу, он не только сохранил порученную ему упряжку, но и воспитал еще десять молодых ездовых собак. Все время пребывания на станции т. Бабич был профоргом, поборником за дисциплинированную культурную зимовку. Он так поставил дело информации, что зимовка всегда хорошо знала о всех событиях, как будто получала ежедневно газеты.
Наша станция вправе гордиться выполненными геодезическими работами. Геодезист Витольд Иванович Авгевич вел инструментальную съемку острова, не имея ни одно о постоянного рабочего. В первый год работы станции, когда все собаки были отвлечены для поездок на Шалаурово и Кигилях, он строил тригонометрические знаки, подвозя стройматериалы вручную, на себе. Не раз ему приходилось поднимать тяжелый плавник на гору на плечах, так как нарты по голому камню втащить было невозможно. Авгевич всегда находил выход из тяжелого положения. Нет мяса для корма собак — Авгевич везет с собой муку и корыто и варит собакам похлебку, что требует большой затраты сил, так как после похода вместо отдыха — варка корма. Но все же выход найден, работа выполняется.
Авгевич находил возможность работать даже в периоды вскрытия моря и лагун, когда образовавшиеся широкие забереги и трещины делали путь почти непроходимым. Пользуясь одновременно и нартами и якутской лодкой, он все эти препятствия преодолевал, и работа не прекращалась. В результате Авгевичем инструментально снято в масштабе 1:50000 - 475 км береговой части островов Котельного и Бельковского. Конфигурация северной половины Котельного резко изменилась, выявлены прекрасная бухта, названная бухтой „Темпа", и обширный залив, получивший наименование залива „Стахановцев Арктики". В 1937 году в бухту вошло первое судно — „Темп", а в сентябре 1938 года здесь шесть суток отстаивался пароход „Моссовет".
Гидрографическое управление, приняв работу Авгевича, признало ее одной из лучших — и по качеству, и по количеству — из всех, представляемых полярными станциями.
[58]
Отлично выполнялась Авгевичем не только своя производственная работа. С такой же добросовестностью он работал над стенгазетой, руководил кружком самообразования, был всегда впереди и в повседневных хозяйственных работах.
Метеоролог станции Николай Павлович Дудкин сочетал в себе ряд качеств, весьма ценных в условиях зимовки. Его навыки в плотничных работах дали возможность широко провести строительство из плавника. Он же вместе со строителем Селезневым был инициатором и основным выполнителем стахановского обязательства по постройке дома для новой смены.
Станция не имела завоза свежего мяса, без него достаточно питательный и вкусный стол обеспечить было невозможно. И здесь мы вышли из положения, использовав местные ресурсы. Тов. Дудкин — лучший охотник станции — совершал вместе с каюром Гороховым длительные, дальние выезды на охоту, иногда за 100—120 км от станции, и обычно возвращался с богатой добычей. Сочное, вкусное мясо дикого оленя было нашим лучшим блюдом.
Все гидрометеорологические работы первых двух лет выполнялись почти целиком одним Дудкиным и получили хорошую оценку.
Строитель станции Григорий Семенович Селезнев был мастером на все руки. Он рубил дома, клал печи, ковал хомуты для радиомачт, выполнял, когда это было нужно, слесарную работу, чинил обувь. Из-за тяжелых условий завоза мы были лишены мебели, за исключением кроватей. Но т. Селезнев быстро помог беде: в первую же зиму в своей столярной мастерской он изготовил три письменных стола, три книжных шкафа, буфет, полный комплект стульев и другую мебель; причем делал все это хорошо и добротно. Временами Селезнев заменял повара и кормил сотрудников как настоящий кулинар.
Механик Бем попал на станцию уже на четвертом году своего пребывания в Арктике и добросовестным отношением к делу обеспечил ответственную работу рации зимой и летом 1938 года. Он вынес на своих плечах большую нагрузку во время подготовки к приему экспедиции т. Алексеева и пассажиров каравана „Садко".
Много помог успешной работе станции своим многолетним опытом и отличным знанием местных условий наш каюр-национал т. Горохов. Во время экспедиционных работ он всегда вносил массу рационализаторских предложений, облегчавших и ускорявших работу. Когда была острая нужда в гвоздях и аккумуляторах, Горохов на собаках доставил все необходимое с острова Большого Ляховского.
Сознание, что многочисленные трудности, встретившиеся за три года работы на Котельном, преодолены и упорная борьба за честь своей станции не пропала даром, приносит нам большое моральное удовлетворение. Сотрудники станции Котельный получили благодарность от руководства Главсевморпути и готовы в дальнейшем отдать все силы освоению Советской Арктики.
[59]