30 августа 1873 г. участники австро-венгерской полярной экспедиции на судне «Тагеттгоф» после 130 дней ледового дрейфа на север неожиданно увидели перед собой неизвестную землю. Так был открыт архипелаг, получивший имя Франца-Иосифа. Один из руководителей этой экспедиции,
Юлиус Пайер, в своей книге «725 дней во льдах Арктики» писал: «...она состояла из льда, снега, голых скал и смерзшихся камней. На земле едва ли мог существовать более печальный и безнадежный утолок, чем этот остров».
В течение более полувека Земля Франца-Иосифа служила для ряда полярных экспедиций как бы опорным пунктом на пути к Северному полюсу. Немало отважных путешественников погребены в ее льдах. Среди них и наш славный соотечественник
Георгий Яковлевич Седов.
В 1929 г. была осуществлена первая советская экспедиция на Землю Франца-Иосифа. В начале июля об этом сообщила советская пресса. Газеты писали о научных целях экспедиции, о больших средствах, выделяемых Советским правительством для изучения Арктики.
Предполагалось, что ледокол дойдет до Земли Франца-Иосифа и оставит там на зимовку четырех человек — начальника станции, метеоролога, радиста и механика. Если же ледокол не сможет пробиться из-за тяжелых льдов, то туда на собаках будут переброшены только радист и механик, а также продовольствие и здание, в котором они смогли бы жить и работать.
Начальником правительственной экспедиции был назначен О. Ю. Шмидт. С его назначением многое изменилось в подготовке экспедиции. Численность персонала будущей станции решили увеличить до семи человек.
Наступил день отъезда из Ленинграда. За несколько минут до отхода поезда, на платформе, где собрались зимовщики и провожающие, к директору Института по изучению Севера Р. Л. Самойловичу подошла высокая, просто одетая девушка:
— Простате, пожалуйста... Вы едете в Арктику?..— спросила она смущенно.
Рудольф Лазаревич ответил, что да, он и товарищи действительно едут в Арктику.
— Очень прошу взять с собой этот пакет...— проговорила она и, сунув в руки Самойловичу сверток, быстро скрылась в толпе.
Мы были озадачены. Эрнст Теодорович Кренкель предложил развернуть пакет. Удивленные, мы увидели вышитый золотом, ярко-алый шелковый флаг с гербом СССР. Здесь же лежала записка: «Примите мой скромный вклад. Флаг прошу поднять на Земле Франца-Иосифа».
Подписи не было. Кто была эта девушка, для нас так и осталось загадкой...
К вечеру 20 июля
ледокольный пароход «Г. Седов» закончил погрузку. Расцвеченный флагами, он встал к стенке Красной пристани. Проводить экспедицию пришли рабочие архангельских заводов, вся пристань оказалась запружена народом. Детишки забрались на краны, на крыши пакгаузов и домов. На митинге выступили представители партийных и общественных организаций Северного края. Выступил Отто Юльевич:
— Сегодня Арктика—это плавающий айсберг, синие льды, жестокие морозы, ураганы и полярная ночь. Арктика — это не учтенные богатства и ключ к познанию погоды. Вы здесь, на Севере,— передовой отряд великой рабочей армии, а мы, еду щие в экспедицию,— ваш передовой отряд. Как бы не были сильные духом наши работники, они могут пасть духом, и ваша задача поддержать их. Разрешите мне пожелать вам успехов в деле освоения Северного края, как вы желаете их нам в на шей работе.
Раздались три гудка. Под громкое «ура» и звуки «Интернационала» судно медленно отошло от стенки пристани и, провожаемое многочисленными яхтами и лодками, пошло вниз по реке.
Ледового прогноза в нашем нынешнем понимании тогда не было. О ледовой обстановке в Арктике судили по тому, какие были льды у берегов Мурманска и маяка Городецкого, да еще потому, что в южной части Баренцева моря температура была значительно ниже, чем обычно.
Эти выводы «на глазок» оказались ошибочными. Льды мы встретили только на 78°. И все же дважды мы теряли надежду добраться до Земли Франца-Иосифа. В общем Кренкель и я молча готовили себя к пешему походу.
Освобождение «Седова» из ледяных оков пришло так же неожиданно, как и пленение льдами. Но через несколько часов нас опять накрыл туман, и судно, словно ослепленное, вытравило пар и легло в дрейф.
Нас несло на север. К вечеру 28 июля туман рассеялся. И тогда перед изумленными седовцами открылась суровая, загадочная земля. Утром мы определились. Оказывается, дрейф> принес нас к южной оконечности острова Гукера.
«Г. Седов» стоял в полумиле от высокого, скалистого и покрытого ледником берега. Все члены экспедиции, зимовщики, представители прессы собрались у ледника, где был установлен флагшток. Отто Юльевич подошел к нему, снял шапку и взял в руки флаг, который вручил ему на торжественном митинге в Архангельске секретарь крайкома, и торжественно произнес:
— 15 апреля 1926 г. Центральный Исполнительный Комитет Союза Советских Социалистических Республик постановил признать принадлежащими Советскому Союзу все земли в полярном секторе СССР. В силу данных мне полномочий объявляю Землю Франца-Иосифа территорией СССР...Взвилось вверх алое знамя. Загремели ружейные залпы к крики «ура». Густой, мощный бас ледокола понесся вдоль пустынных берегов.
С острова Гукера мы направились на остров Ньютона, где еще не ступала нога человека. Весь остров был усеян костями медведей, моржей, тюленей, песцов. В большом количестве на острове лежал плавник, который в других местах Земли Франца-Иосифа трудно встретить.
Потом перебрались на мыс Флора острова Нордбрук. Жилье и продовольственные склады, оставленные здесь прежними экспедициями, оказались разрушенными и разграбленными. В памятнике, поставленном итальянцам, погибшим на пути к полюсу(1), нашли пенал и в нем среди полуистлевших записок свежую визитную карточку мисс Бонд. В. И. Воронин встречался с ней. Он рассказал, что эта сухопарая шестидесятилетняя американка приехала в Арктику якобы искать Амундсена и остатки экспедиции Нобиле. Мы также оставили записку, написав в ней: «Всегда будем чтить память героев Арктики» .
После мыса Флора пошли в бухту Тихую. После недолгого обсуждения было решено основать в этой бухте полярную станцию. Сразу же началось строительство станции.
«Седов» тем временем взял курс на север. В свободном плавании он достиг рекордной широты — 82°14' северной, превысив рекорд итальянского судна «Стелла Поляре», достигшего в свое время 82°04'. Во время плавания выяснилось, что земель короля Оскара и Петтермана, которые будто бы видел Пайер, на самом деле не существует. На рекордной широте экспедиция открыла «следы» теплых вод Гольфстрима. На обратном пути на мысе Бророк тщетно искали могилу Г. Я. Седова; поиски ничего не дали.
(1) Речь идет об участниках экспедиции герцога Абруцкого. Когда «Седов» вернулся в бухту Тихую, сооружение станции уже заканчивалось. 30 августа состоялось ее открытие.
— Слушайте все, весь мир!..—начал Эрнст Кренкель свою первую передачу.— Говорит Земля Франца-Иосифа!.. Говорит Земля Франца-Иосифа!..
Над домом был поднят флаг, подаренный в Ленинграде неизвестной девушкой. На митинге О. Ю. Шмидт зачитал приветственную телеграмму Председателя ВЦИК М. И. Калинина.
Итак, вступила в строй самая северная в мире радиометеостанция.
— До сих пор считали, что жизнь на Земле Франца-Иосифа невозможна,— заявил на митинге В. Ю. Визе.— Я в это не верю. Природа здесь сурова, но человек — та же природа. Я буду счастлив, если вы подружитесь с туманами, ветрами, морозами и тьмой полярной ночи. До радостной встречи в будущем году!
«Седов» ушел. Тяжел был его обратный путь. Во льдах пароход получил вторую пробоину, потерял лопасть винта и пять тысяч заклепок. Сквозь заклепочные отверстия и разошедшиеся листы железа открылась сильная течь. К счастью, вскоре пароход выбрался на чистую воду.
После ухода «Седова» у нас в «царстве семи», как в шутку назвали седовцы нашу зимовку, начались регулярные метеорологические наблюдения. Делались они в три срока — в 7, 13 и 21 час. Кренкель сразу же передавал сводки на материк. Одновременно проводились и аэрологические наблюдения. Ночью к шарам-пилотам привязывали факел, а с наступлением солнечной погоды стали применять метеограф системы проф. Молчанова.
4 октября на имя начальника зимовки П. Я. Илляшевича была получена телеграмма, которая нас очень порадовала. В ней сообщалось: «Сегодня правительственная арктическая ко-миссия заслушала доклад тов. Шмидта о проделанной работе по организации, доставке и устройству первой советской колонии на Земле Франца-Иосифа. На вашу долю и долю оставшихся с вами товарищей Г. А. Шашковского, Э. Т. Кренкеля, М. С. Мурова, Б. Д. Георгиевского, В. А. Знахарова и А. М. Алексина выпала роль передовых борцов за советскую науку. Арктическая комиссия постановила: приветствовать самоотверженных работников на ледяном фортпосте советского Севера и пожелать им бодрости и стойкости в борьбе со стихией.
Председатель Арктической комиссии С. С. Каменев».
В течение полутора месяцев одновременно с наблюдениями мы занимались всякими хозяйственными делами. Много было доделок по дому и отоплению. С берега на склад перетаскивали ящики и мешки с трехгодичным запасом продовольствия. Готовили дом к зиме.
Нам изрядно мешали медведи. Надо сказать, что в ту пору их было очень много и без оружия мы никуда не ходили. Осенью бить их было бесполезно, так как мех в это время неважный, летний, без подшерстка.
Однажды утром в противопожарных целях мы перетаскивали бочки с керосином и бензином подальше от дома. Вдруг собаки подняли неистовый лай.
— Опять живое мясо само идет на дом! — сказал Шашковскнй.
Но это оказался не медведь, а морж. Посапывая и отдуваясь, он важно плыл посреди бухты. Наш начальник — ярый охотник — предложил поохотиться. Мы все, кроме повара, взяли лодку и отправились в плавание, но мы не знали, как надо охотиться на моржа. Пока митинговали, судили да рядили, морж благоразумно нырнул под воду и ушел. Так ни с чем мы вернулись домой и пошли обедать, легкомысленно оставив лодку на воде. В это время льды — каждые шесть часов прилив загонял их в бухту — сорвали ее с якоря и утащили с собой. Эта лодка была в сущности почти единственным нашим «воднотранспортным» средством.
Правда, у нас был еще тузик — маленькое, одноместное суденышко, напоминавшее скорлупу грецкого ореха, притом с крайне дурным характером. В самых неожиданных случаях тузик имел привычку переворачиваться вверх килем, заставляя пассажиров принимать холодные ванны. Шмидт, Кренкель, Илляшевич и кое-кто из корреспондентов испытали на себе его капризы. Но, справедливости ради, надо признать, что во льдах для хорошего гребца он был незаменим.
Шашковскнй и я добровольно вызвались искать лодку. Захватив с собой весла и багор, мы отправились в путь по берегу. Начальник зимовки Илляшевич поплыл на тузике. У поворота в Британский канал, где образовался ледовый затор, Алексин по одному быстро перевез нас и высадил на первую попавшуюся льдину.
Путешествие по битому, плавучему льду оказалось не столь уж сложным и опасным, так как, к счастью, не было метели и тумана. Но как найти лодку среди торосов, которые со всех сторон, словно горы, окружали нас? Прыгая с одной льдины на другую, а иногда подтягивая их багром или переправляясь на них, как на плоту, мы не заметили, что льды давно оторвались от берега.
Нас стремительно несло куда-то на север. Вот позади осталась долина Молчания. На западе плавучие льды простирались далеко, до Земли Георга. Положение наше становилось незавидным. Единственное спасение — лодка. Но где ее найти!
Конечно, мы знали, что товарищи на берегу следят за нами и примут необходимые меры Но разве легко разыскивать нас среди высоких торосов, тем более теперь, когда нас несло на север. Все же мы продолжали поиски. Правда, прыгали мы уже не так лихо, как раньше. Вдруг, не рассчитав прыжка, я попал на край льдины и соскользнул в воду. К счастью, Шашковский успел схватить меня за руку. Я отделался легким испугом, но зачерпнул воды полные сапоги. Но нет худа без добра. В этом злополучном месте мы, наконец, обнаружили нашу лодку. Льды выжали ее из воды и она боком лежала на небольшой льдине. Один борт ее был помят. Когда лодку спустили на воду, появилась течь. Кое-как нам удалось заделать ее носовыми платками.
Начался обратный путь. Лодку приходилось без конца то вытаскивать на лед, то спускать на воду, а она оказалась не легкой. Часто льдина, не выдержав тяжести, уходила под нами в воду. Но это уже не страшило. Крепко держась за лодку, мы каждый раз выкарабкивались, правда насквозь мокрые. К счастью, температура была не очень низкой, хотя и минусовой.
Наконец где-то около острова Кетлиц, когда уже начало темнеть, выбрались на чистую воду и поплыли в Тихую. У мыса Маркгама с вершины плато нас приветствовали товарищи. Мы так устали и так замерзли, что, подойдя к долине Молчания, решили отдохнуть, затем вытащили лодку на берег и пошли пешком. Едва сделали сотню метров, вдруг Шашковский с криком провалился в берлогу. Одновременно появилась голова медведя. Пришлось его пристрелить. На другой день наш кок В. А. Знахарев приготовил бифштексы из медвежатины.
Дыхание полюса между тем все чаще приносило морозные ветры. В работе мы не заметили, как умолкла скала Рубини, на которой еще совсем недавно обитал веселый птичий базар—один из крупнейших на Земле Франца-Иосифа. Пропали моржи и тюлени, они больше не появлялись в бухте. Наконец холод угнал куда-то чаек, а с ними, казалось, исчез последний трепет жизни на нашей суровой земле.
Несмотря на большую загрузку, мы находили время для экскурсий. Каждому хотелось поближе познакомиться с нашими новыми владениями, побывать там, где не был еще человек. Мне очень хотелось побывать в ледяной пещере на противоположном берегу бухты. О ее существовании мы знали, но никто из зимовщиков в ней еще не был.
Однажды, после утреннего срока наблюдений, я отправился на тузике в путь. Минут через сорок был уже напротив, у ледника Юрия. Долго пришлось искать вход в пещеру, пока наконец не увидел его. Откровенно говоря, это зияющее отверстие произвело на меня довольно-таки зловещее впечатление. Лезть в эту дыру, придавленную сотнями тонн низко свисающего над входом льда, было жутковато. Все же я направил туда тузик и очутился в тоннеле. Вскоре тоннель кончился и лодка вошла в обширный и глубокий грот. В нем царил полумрак. Прошло довольно много времени, прежде чем я смог что-либо различить. Поражало освещение. Сверху с довольно высокого свода сквозь лед тихо струился таинственный фосфорический свет. Очевидно, лучи солнца пробивались через толщу ледника. Со свода свисали бесчисленные сосульки разной величины и лохматая бахрома инея. На стенах всюду виднелись натечные образования льда самой причудливой формы. Многие натеки были похожи на скульптурные изваяния неведомых чудовищ.
Мне казалось, что я попал в хрустальный чертог какой-то морской царицы. «Интересно было бы увидеть ее здесь»,— подумал я и достал трубку, набил ее табаком, стал закуривать. Вспыхнуло пламя спички, и пещера озарилась сиянием. Со всех сторон поползли трепетные тени. Наблюдая за этим чудесным превращением, я поднес спичку к трубке и вдруг сквозь огонь увидел в глубине пещеры появившийся из воды неясный силуэт, своим очертанием напоминающий торс человека. Безотчетно, будто защищаясь от видения, я бросил в сторону видения горящую спичку. Описав огненную дугу, она упала в воду и погасла. В пещеру сразу хлынула тьма. Призывая на помощь все свое присутствие духа, я снова зажег спичку, но кругом ничего, кроме сияющей, равнодушной и холодной красоты, не было. В воде также все было пустынно.
Я, конечно, не допускал мысли, что надо мной подшутила какая-нибудь веселая наяда, а решил, что это таинственное видение было не чем иным, как плодом моей разгулявшейся фантазии, навеянное чудесной обстановкой. Но на другой день загадочный призрак был разоблачен. Он оказался добродушной нерпой, которая позже весьма трагически погибла.
Жизнь на станции входила в нормальную колею. Приближалась полярная ночь. День ощущался лишь в те короткие минуты, когда краски утренней зари мешались с красками вечернего заката. Черная, мрачная ночь ползла с севера. Мы ее ясно видели, чувствовали, знали, что скоро она поглотит нас. Температура стремительно падала. В море появились ледяные кристаллы, сплачиваясь, они превращались в густое, беловатое сало.
19 октября на Земле Франца-Иосифа на целую треть года воцарилась большая ночь.
Мы быстро освоились с ней. Незаметно подошли Октябрьские праздники. С материка было получено много поздравительных телеграмм. Накануне праздника у нас все в доме было вымыто и надраено до блеска. Я и Кренкель провели электрический свет в кают-компанию.
Бухта Тихая оказалась далеко не тихой и совершенно не оправдывала своего названия. После октябрьских дней начались бесконечные дикие штормы и метели. Они буквально приковывали нас к дому, который, кстати, продувало насквозь, как решето. Утром мы часто просыпались среди бодрящей минусовой температуры.
2 декабря у нас кончился лук и чеснок, картофеля осталось только на месяц. Естественно, что причин к тревожным размышлениям было у нас достаточно. Начальник станции и док-гор Б. Д. Георгиевский устроили совещание. Чтобы избежать пагубного влияния полярной ночи и болезни, которую доктор называл «Нервус полярикус», решено было принять следующие меры:
1. Днем не подходить к кроватям. (Надо сказать, что сон нас буквально валил с ног. За обедом все клевали носом, а кровать действовала как магнит.)
2. Ежедневно, не менее двух часов, во всякую погоду ходить на лыжах или гулять на воздухе и охотиться.
3. Если плохое настроение, не выходить из своей каюты и не портить настроение другим.
4. Принимать внутрь по сто граммов сырого медвежьего мяса.
21 декабря началась особенно продолжительная и сильная буря. В этот день из института получили сообщение о предполагаемом полете Нансена на дирижабле в Центральную Арктику. Полет намечался на апрель 1930 года, от Советского Союза собирались участвовать В. Ю. Визе, Н. В. Розе и П. А. Молчанов. Станция на Земле Франца-Иосифа во время полета дирижабля должна была сыграть решающую роль, обеспечив своевременную передачу метеосводок. Нам было поручено организовать также в нескольких пунктах архипелага продовольственные базы.
Сообщение это взбудоражило всех. Зимовка приобрела новое важное значение. Ежедневно в кают-компании обсуждались планы предстоящих экспедиций и подготовительных работ.
Как известно, экспедиция на дирижабле в тот год не состоялась.
24 декабря мы находились от солнца дальше, чем кто-либо из живущих на земле. В этот день пришла телеграмма от В. Ю. Визе, который поздравлял нас с переломом ночи и приближающимся Новым годом. Этот день оказался и днем рождения Э. Т. Кренкеля.
Торжественно был встречен Новый год. Опять получили много поздравительных телеграмм.
Во второй половине ночи частыми стали очень бурные северные сияния. Весь декабрь и начало января прием и передача радиограмм то и дело прерывались оглушительным треском. 6 января слышимость вдруг совсем пропала. Днем и ночью дежурили в радиорубке, но все тщетно. На станции уже собралась гора неотправленных метеосводок. И вот тут произошло событие, которое надолго взволновало зимовщиков.
12 января, около 11 часов вечера, потеряв надежду связаться с какой-нибудь станцией, Кренкель вытащил из-под кровати свой самодельный, коротковолновый передатчик и, подключив к нему питание, начал свой вызов CQ («всем, всем»). Долго он выстукивал, затем перешел на прием и стал, как говорили тогда, «ловить эфир». Я ушел в механическую,и взялся за книгу. Не помню, сколько времени читал, вдруг приходит ко мне весьма взволнованный Кренкель и, попыхивая трубкой, говорит, что поймал какую-то очень далекую станцию и хочет подстроиться. Я включил мотор, и мы вместе вернулись в радиорубку. Прежде всего он дал мне послушать работу станции, затем, выждав, когда та замолкла, включил передатчик и начал выстукивать свои позывные. Минут пять постучал и перешел на прием.
— Слышу!.. Отвечает! — вдруг воскликнул Кренкель. Он схватил карандаш и стал записывать.
Говорил радист антарктической экспедиции Бэрда, находящейся на противоположной стороне земного шара у Южного полюса, координаты 78°35'30"ю. ш. и 163°35'з. д. Сначала разговор сводился к обмену любезностями и приветствиями, затем поделились новостями. Американец сообщил, что у них конец лета, температура —2°. Бэрд хотел лететь к полюсу, но большая облачность мешает подняться самолету. Судно экспедиции «Сити оф Нью-Йорк» прошло Новую Зеландию и приближается к кромке льда. Оно везет смену. Главная база экспедиции на барьере Росса — «Город холостяков». В нем живет 42 мужчины и ни одной женщины. Есть три самолета и много ездовых собак. На днях из глубины Антарктики вернулась сухопутная партия, сделав на собаках 4000 км. Полгода назад прошла полоса 60-градусных морозов. Его передатчик в 800 ватт, а наш 250 он слышал оглушительно. Кренкель в свою очередь сообщил, что у нас зима, полярная ночь длится четыре месяца, температура — 36°. На станции всего семь человек мужчин и тоже ни одной женщины. Живем крепкой, дружной семьей, только надоедают белые медведи.
Разговор длился 40 минут. Новая встреча состоялась на другой день и продолжалась полтора часа.
Это событие долго комментировалось всеми. Мы поздравляли Кренкеля, шутили, говоря, что ему осталось только послать волну вокруг земного шара и слушать самого себя. Но он отнесся к этому событию весьма сдержанно. Его смущало то, что целую неделю он не мог пробить эфир и передать на Маточкин Шар сводки и вдруг устанавливается связь с Южным полюсом.
Это и нам казалось невероятным. Об экспедиции Бэрда никто из нас раньше ничего не слышал. Некоторые высказали предположение, что над нами просто пошутили норвежцы. Было решено об этой связи пока молчать, а Кренкелю произвести разведку и выяснить, существует ли вообще экспедиция Бэрда. Дней пять Эрнст Теодорович «путешествовал» по всем странам и наконец узнал, что экспедиция Бэрда действительно в Антарктике, и он собирается лететь на полюс, что недавно вернулась береговая партия, и предстоит смена зимовщиков. Сомнений уже не оставалось, и мы немедленно сообщили в институт о переговорах с Антарктидой.
19 января пережили чудовищный ураган. Дом совсем занесло, и мы оказались, как мыши,— в ловушке. Тем временем близился срок метеорологических наблюдений. Пришлось пробивать тоннель. Снег вытаскивали в кают-компанию, камбуз, в жилые помещения. Производить наблюдения пошли втроем: Шашковский, Георгиевский и я. Это был поистине ужасный путь. И когда ценой невероятного напряжения сил мы преодолели 120 метров и добрались наконец до метеобудки, ни света, ни флюгера на мачте не оказалось. Лампу, так же как и флюгер, ураган сорвал, и мы их не нашли. Это было досадно. Скорость ветра нас очень интересовала, но ничего нельзя было сделать. По мнению наших метеорологов, скорость ветра значительно превышала 50 м в секунду и, по-видимому, это было правильно. Пятидесятиметровый ветер мы пережили в октябре, но флюгер тогда выдержал. Во время урагана температура упала до —32°. Эта особенность штормов и ураганов на Земле Франца-Иосифа: они дуют при очень низких температурах.
24 февраля должно было взойти солнце, но из-за метелей и облачности оно открылось нам только 7 апреля.
К этому времени на станции кончился корм для собак. Ночью нас основательно пограбили медведи, теперь нужно было мясо, а звери вдруг пропали. В течение месяца, среди метелей и морозов, мы целыми днями топили жир для приманки, казалось, вся
бухта пропахла запахом ворвани, но все тщетно. Медведи словно сквозь землю провалились. Собак пришлось кормить нашими запасами пеммикана и хлеба, причем, конечно, в очень ограниченных дозах. Собаки явно голодали, бродили злые, участились драки. Три пса были разорваны и тут же съедены. Погибла наша отличная ездовая собака и медвежатник Юшар.
15 марта прилетели птицы и сразу же началась охота «за витаминами». До конца зимовки в нашем меню всегда была дичь. В июне, когда
бухта открылась, мы провели промеры глубин, а незадолго до таяния снега провели снегомерную съемку поперек западной стороны острова Гукера. Путь лежал по ледяному щиту, покрывающему почти весь остров.
В июле с наступлением полярного дня прилетели гаги. Всех мучала бессонница. Во время одной такой бессонной ночи мы услышали в бухте громкий не то рев, не то завывание. Спустив лодку, я и доктор отправились в глубину бухты к проливу Меллениуса. Там как нам показалось резвилось громадное стадо каких-то допотопных чудовищных единорогов. Их было не меньше сотни. Они весело плавали, то и дело показывая на по-верхности свою серую, круглую, как дыня, голову, вооруженную длинным двух-трехметровым «бивнем». Иногда они выбрасывались из воды, я тогда можно было разглядеть сильное длинное тело с белым брюшком. Позже мы узнали, что это был очень редкий морской зверь — нарвал. До нас их видел только Нансен в прошлом столетии. Их бивни представляют большую ценность.
В конце июля в бухту вошел расцвеченный флагами ледокольный пароход «Г. Седов». Он привез смену. Зимовщики тепло встретились с О. Ю. Шмидтом, В. Ю. Визе, Р. Л. Самойловичем и В. И. Ворониным. Новую смену возглавлял географ И. М. Иванов. В кают-компании станции был устроен обед, стол украшали полярные цветы. Говорили много речей.
— Я поднимаю бокал за лучших граждан Советского Союза, блестяще выполнивших задание правительства,— сказал О. Ю. Шмидт, выступивший первым, — своим мужеством вы поддержали в сердце Арктики честь СССР. Приветствую новую смену, которой предстоит углубить, усовершенствовать начатое высокое дело завоевания беспредельных просторов Арктики.
В тот же день Кренкель последний раз работал с Большой Землей. Он отправил с Земли Франца-Иосифа телеграмму за подписью О. Ю. Шмидта, адресованную председателю Правительственной Арктической комиссии С. С. Каменеву: «Яркое солнце украшало нашу встречу с друзьями, проведшими зимовку на самой северной в мире научной станции. Трудами семерых человек Земля Франца-Иосифа окончательно закреплена за СССР, и всему миру дано доказательство высокого качества и широкого размаха научной работы в стране социализма. Станция в отличном состоянии, работа выполнена превосходно, перезимовали очень хорошо».
Полярная обсерватория в бухте Тихой по-прежнему четко несет свою научную вахту на далекой северной земле. И никогда не забудутся первые страницы ее существования.
