Александр Андреев » 09 Март 2008 19:13
Сигизмунд Александрович Леваневский
Ленинградская правда, 14 августа 1937 г.
Иван Рахилло
Леваневский облазает удивительным свойством с одного взгляда схватывать и определять способности и наклонности людей.
Он умеет своевременно — а это очень важно — поверить человеку и не ошибиться в нем! Это настоящий командир!
Посмотрите, как они работают c Кастанаевым!.. Вслепую летают оба блестяще. Закроют окна кабины занавесочками —
и идут себе... часиков пять подряд!.. Спокойно, без напряжения и с полной уверенностью...
... Недалеко от нас на красной линейке, стоит четырехмоторный красавец «Н-209». У него широкие красно-оранжевые крылья и темно-синий фюзеляж.
Окраска имеет два назначения: одно—собирать солнечное тепло, поддерживать во время полета внутри машины достаточную температуру, и второе — декоративно-опознавательное значение. Доказано, что в белых просторах Арктики оранжевый цвет является самым заметным.
Возле машины идут последние приготовления к перелету.
В комнате дежурного штаба перелета шумно. Представитель штаба, челюскинец Погосов, старается уточнить по телефону присланную сводку погоды. На столе — очередная сводка. На розовой линованной бумаге изображена погода на ближайшие три дня. Ожидаемый вертикальный разрез атмосферы по маршруту Москва — Архангельск-Северный полюс — Фербенкс. Тут все так ясно изображено, что даже непосвященный в метеорологические науки
человек свободно прочитает любое движение ветров и рождение циклонов. Черные стрелки и красные пунктиры обозначают места, где самолету угрожает обледенение.
Из-за плохого прогноза погоды Американская Торговая палата отложила на год назначенный аа август перелет из Америки в СССР известного летчика Маттерна.
— Ну, а наши?
— Наши готовятся на полный ход!
Действительно, несмотря на неблагоприятные сводки, подготовка продолжается. И в каждом слове, в каждой фразе незримо по чувствуется присутствие распорядительной руки командира экипажа. Комендант Челюскинского аэродрома Погосов хорошо знает, в чем может нуждаться человек в холодной Арктике. Полчаса он бьется у телефона, разыскивая кремни для зажигалок.
— А где Леваневский?
— Я их отвез на речку! Там они поплавали, подзагорели. Сейчас в столовой, обедают...
Экипаж располагается по этому же коридору, через две комнаты налево. Простое светлое помещение.
Шкаф, диван, мраморный умывальник. Три койки, покрытые светло-желтыми одеялами. Перед каждой койкой на стуле аккуратно сложено летное обмундирование: кожаные темнокоричневые комбинезоны, серый пушистый мех воротников. Уже около месяца работает в этой комнате экипаж, готовясь к полету через полюс.
Из окна видны аэродром и верхушки деревьев. Пятерка истребителей плывет в синем прозрачном небе.
Леваневский!.. Как рос и воспитывался этот осторожный и мужественный человек?.. Из каких биографических событий складывался его характер?..
Вспоминаются встречи, разговоры, мнения близких, друзей, летчиков, бортмехаников, прочитанное в книгах, рассказанное в интимном кругу.
Отец Леваневского умер, когда Сигизмунду шел восьмой год. Три брата, мать и маленькая сестренка остались жить в одной комнате; вторую сдали квартирантам.
Мать зарабатывала на хлеб пошивкой белья.
— Детство мое, — вспоминает Леваневский, — это шум швейной машины, черный хлеб, картошка...
В 1916 году, окончив три класса уездного училища, Сигизмунд бросает учение и поступает па работу. Mатери трудно было прокормить семью из пятерых человек.
Он поступил на завод акционерного общества «Рессора» чернорабочим. Большие яшики с катушечными валиками он перетаскивал с нижнего этажа на четвертый.
Работа скучная, однообразная и тяжелая. Так бы и прошла бесцветно юность сероглазого, одаренного юпоши, как юность тысяч других, погубленных капитализмом, но
грянул Октябрь, и пятнадцатилетний Сигизмунд Леваневский вместе с другими рабочими своего завода вступает в Красную гвардию.
Весна девятнадцатого года была особенно тяжелой: Колчак быстро продвигался через Сибирь. Кулачье восставало. И вот Леваневский, несмотря на уговоры семьи, едет на фронт.
Леваневский получил назначение командиром роты. Рота состояла исключительно из дезертиров. Обутая в лапти, она имела невзрачный вид. В бой их не посылали, они следовали позади фронта.
Вначале у молодого командира было опасение: как-бы его рота не рассыпалась. Кругом леса. По через полмесяца эти опасения исчезли. Командир заслужил у бойцов авторитет и уважение.
В скором времени Леваневского вызывают к командиру полка. Поздравив его с хорошим моральным состоянием роты, командир полка назначил его командиром батальона.
В семнадцать лет ему, не имеющему никакого военного образования, доверили целый батальон! И он принял командование. Надо было уметь выдерживать «марку» командира
батальона и прятать поглубже свою семнадцатилетнюю зеленую юность... Но такова была судьба его поколения!
...Осень. Грязь. Дождь. По утрам заморозки. Народ измучен. Одеты все плохо. У Колчака обмундирование английское и снаряды английские. Леваневского назначают начальником
боевого участка Волынского полка, в придачу ему дают один батальон из полка «Красные орлы».
Из Сибири его перебрасывают на Западный фронт. С Западного фронта — на Кавказ, помощником командира Ставропольского территориального полка. Оттуда — в Дагестан. В Дагестане он пробыл до 1921 года.
Здоровье его сильно пошатнулось. Возвратный тиф, тропическая малярия. По заключепию медицинской комиссии его направляют в Петроград.
В 1923 году его командируют в Севастопольскую школу морских летчиков. По окончании школы он получает назначение в 4-й отдельный авиационный отряд.
Оттуда, уже в должности старшего летчика, он возвращается в ту же школу, где учился сам, — инструктором.
Работать приходилось не считаясь с временем. Многих научил летать за это время Леваневский: своих учеников он встречал впоследствии в самых неожиданных местах — во Владивостоке,
в Петропавловске, в Свердловске. Один из его учеников — Герой Советского Союза А. Ляпидевский. После демобилизации из армии Центральный совет Осоавиахима Украины предложил
ему должность начальника Всеукраинской школы в Полтаве. Он согласился. Но где-то в глубине души у него тлело заветное желание: его тянуло на Север. И, наконец, его мечта сбылась!..
Ему поручают перегнать двухмоторный морской самолет «Дорнье-Валь» из Севастополя в Хабаровск для освоения Севера. В первых числах июля 1933 года он вылетел из Севастополя.
— Летим неделю, месяц, — рассказывал потом Леваневский, — мотор старый. Его бы сменить, но тогда придем с большим опозданием. Летели с приключениями. Возле Ачинска —
250 километров сухопутного участка. Горы. Сесть негде. Лечу, и вдруг вижу — счетчик оборотов упал. А горы все выше и выше! Кое-как, кое-как дотянули до Красноярска.
Уже на земле дал мотору полный газ, чтобы подрулить к берегу — вдруг из мотора, порвав шпильки и вырвав цилиндр, хлынула вода. А на Ангаре у нас карбюратор оторвался.
Держался на «честном слове»... Одним словом, добрались!..
В это время американский летчик Маттерн совершал свой кругосветный перелет. Вылетев из Хабаровска, Маттерн неожиданно пропал. В одна прекрасное утро стало известно, что
американец нашелся в районе Анадыря. Леваневскому было предложено лететь на помощь Маттерну. Вылетели в Хабаровск. В Охотском море погода исключительно неустойчивая.
Туман. Видимость плохая. С огромными трудностями добрались до места аварии.
Прилетаем в Анадырь. Здесь встречает нас Маттерн. Обрадовался страшно! С ним мы объяснялись через переводчика. Он нас благодарит и все интересуется: когда же мы летим отсюда?...
Наконец, вылетаем. Маттерн сидит на заднем отсеке. Через полтора часа полета — опять туман. Дело к вечеру. Берега я не знаю. Темнеет. Приборов не видно. В буквальном смысле слова
приходилось притыкаться к компасу, чтобы не сбиться с курса...
Во время катастрофы «Челюскина» Леваневский вместе со Слепневым был командирован в Америку, чтобы оказать помощь потерпевшим со стороны американского материка.
Вот как рассказывает об этом сам Леваневский:
— Сильные толчки. Самолет бросает. Стекла покрыты ледяной коркой. Солнца не видно. Стараюсь вывести самолет на курс Норд, чтобы отойти от скалистого берега. Дается это трудно.
Показатель скорости не работает... Самолет дрожит. Наступает темпота. Машина страшно отяжелела. Тысяча метров... Пятьсот... Двести... Бросаю взгляд по сторонам. Самолет похож на ледяную глыбу.
Внизу — торосы. Машина настолько отяжелела, что ею трудно управлять...
Левой рукой разбиваю стекло. Треск. Чувствую — машина проваливается. Выключаю контакт. Удар... Очнулся я от того, что Ушаков тормошил меня за плечо и спрашивал: —
«Ты жив, ты жив?..» На тужурке кровь. Дотронулся до лица— рука в крови. Разорвали кальсоны и забинтовали мне голову. Шрам, правда, остался, но в общем зажило.
И вот Красная площадь. Играют оркестры. Идет группа людей, впереди товарищ Сталин. Улыбаясь, он со всеми здоровается и о чем-то разговаривает. Чтобы не мешать, я отошел в сторону.
Но вдруг слышу:
— Леваневский! Чего вы прячетесь и скромничаете?
Товарищ Сталин подошел ко мне и подал руку...
** *
Леваневский стремительно вошел в комнату. В руках он держит только что полученную сводку погоды.
— Циклон над полюсом рассосался!..
Его глаза весело блестят из-под широких и добрых бровей.
— Что ж, в добрый путь, Сигизмунд Алексндрович!