Кромочные Дрейфующие Станции (КДС)

Тема: Дрейфующие станции. Ледовые, судовые, сезонные и долговременные.

Кромочные Дрейфующие Станции (КДС)

Сообщение Иван Кукушкин » 10 Март 2011 21:34

Каневский З., Льды и судьбы. Изд. 2-е, перераб. и доп. М., «Знание», 1980. 208 с. 16 с. ил. (Библиотека «Знание»)

Восемь суток и еще четыре часа...

Трудно расставаться с темой «Северный полюс»! Еще много есть что сказать о дрейфующих станциях и дрейфующих приборах, о людях, прочно обосновавшихся на льдах Центральной Арктики. Но, по-видимому, рассказать об этом нечто принципиально новое непросто. Исследователи самого широкого толка надолго (если не навсегда) заселили околополюсное пространство, они собирают неимоверно большое количество всевозможных данных о его природе, и теперь дело в значительной степени за тем, чтобы побыстрее и понадежнее разобрать, обработать, обобщить богатейшие экспедиционные материалы.
Так примерно я и сказал однажды Зиновию Марковичу Гудковичу, ветерану дрейфов СП-2 и СП-5, крупному знатоку льдов, разведчику и ученому, доктору географических наук. Он задумался, а потом ответил:
— Конечно, писать об СП с каждым разом все сложнее, хотя любой дрейф — это незабываемое событие. По-моему, журналистам далеко не всегда удается справиться с подобной темой. Но вас, пожалуй, может заинтересовать одна работа несколько иного направления. Расскажите читателям о том, как однажды небольшая группа молодых ребят во главе с аспирантом Арктического института высадилась на самую кромку дрейфующих льдов. Я недоуменно спросил:
— Ну и что же? Не они первые, не они последние. Научные суда то и дело подходят к кромке, там часто проводятся гидрологические наблюдения. Вдоль кромки постоянно ходят суда ледового патруля. Впрочем, кому я все это рассказываю? Будто бы не вы сто раз бывали в таких экспедициях!
— Нет, все не так просто. Они высадились на кромку, судно ушло, и они остались работать на льду. Я сейчас уже не припомню, сколько времени они там продержались, но наблюдения их крайне интересны. Да и вся эта затея, на мой взгляд, весьма любопытна. У нас в институте, откровенно говоря, кое-кто именовал ее не иначе как авантюра. Словом, если хотите, могу познакомить вас с этим народом. Думаю, не пожалеете.
Зиновий Маркович сдержал слово. Мы познакомились.

Фронтовая зона

Все мы, весь род людской, живем во «фронтовой» обстановке! Человек ухитрился разместиться как раз на стыке трех столь не похожих друг на друга стихий: водной, воздушной, земной. В той самой зоне, где особенно велики природные возмущения, где они стремятся взыграть особенно бурно. Это, правда, не означает, будто внутри каждой из оболочек планеты царят мир и спокойствие. Любая граница раздела уже сама по себе заранее предполагает неспокойность, капризность сил природы, стоящих как бы «по обе стороны баррикад».
При столкновении воздушных масс в атмосфере формируются теплые и холодные фронты — основа основ метеорологии, объект особого внимания синоп­тиков. На контакте мощных морских течений и окружающей водной толщи возникают свои, гидрологические фронты. Наиболее типичные примеры — северные участки Гольфстрима и Куросио. Здесь рай для планктона и, как следствие, для рыбы. Океанологи, физики моря, рыбопромысловики давно уже обратили внимание на фронтальные зоны Мирового океана (еще в 1898 году адмирал С. О. Макаров на «Витязе» исследовал поведение гидрологического фронта), хотя до сих пор мы знаем об этих зонах сравнительно немного: наблюдения там имеют свою специфику, требуют повышенной оперативности, ускоренной и непременно синхронной работы сразу нескольких научных судов, «экспресс-методов» обработки материа­лов. Однако с каждым годом изучение гидрофронтов Мирового океана ширится, мы учимся нащупывать и обследовать границы раздела океанских масс, проводить дотошную съемку «морских рек» — исполинских потоков вроде Гольфстрима. А что происходит в полярных морях?
Льды, неизменно и вечно кочующие поля однолетних, двухлетних, многолетних плавучих льдов, перекрывают акваторию Северного Ледовитого океана, не пропускают суда в околополюсное пространство, вынуждают высаживать дрейфующие станции, микроскопические точки, обреченные двигаться по воле тех же самых льдов. Но ведь где-то эти льды кончаются?!
Тысячемильной изломанной лентой их южная граница, их кромка, опоясывает Северное полушарие. Она идет от Девисова пролива через воды, омывающие Гренландию, Исландию, Шпицберген, Новую Землю, прижимается к советским арктическим берегам, через Чукотское море перебрасывается к Аляске, в море Бофорта. Зимой плавучие льды и соответственно их кромка спускаются на юг, в Баренцево море и Северную Атлантику, в Берингово море, оказываются на траверсе Камчатки, Алеутских остро­вов. А летом эта неверная, неустойчивая граница неуклонно отодвигается к северу, к холодной Центральной Арктике.
Кромка — это такая природная граница, где переохлажденные, покрытые льдами полярные воды сталкиваются с относительно теплыми южными водами. Она непрерывно тает под действием этих вод, заметно опресняя верхнюю толщу океана, — явление удивительное для открытого моря (мы привыкли говорить об опресняющем воздействии крупных и мелких рек, впадающих в Ледовитый океан, но там речь идет в основном о приустьевых участках, о дельтах). Поэтому на контакте льда и воды, на кромке, возникают совершенно особые гидрологические условия, начинаются своеобразные динамические процессы, рождаются собственные, по своим законам живущие течения.
Сам дрейф кромки, ее движение к югу или к северу, зависит от процессов таяния льда. Здесь, на фронте, каждая льдинка — солдат! Она борется с теплой водой, держит оборону и одновременно служит великолепным индикатором тех скрытых от глаз природных процессов, что идут в толще морской воды, рядом с кромкой и непосредственно под нею. Научные суда, которые ходят вдоль кромки, проводят соответствующие наблюдения на чистой воде. Но этого теперь уже до крайности мало! Использовать для рассуждений о жизни кромки одни лишь судовые наблюдения — значит преднамеренно пойти на то, чтобы получить искаженные или, в лучшем случае, скудные выводы. Нужно заглянуть подо льды на кромке, а это способен сделать только человек, поселившийся там вместе со своими приборами. Короче говоря, чтобы не было риска получить «не ту» информацию, необходимо пойти на риск житейский — встать научным лагерем на кромке.
Одним из первых заговорил об этом Владимир Юльевич Визе. Ничего удивительного! Нет в науке об Арктике области — да что там области! — нет ни одного «микрорайона», где не сказал бы свое веское, прозорливое, умное слово Владимир Юльевич. Он был выдающимся метеорологом и климатологом, основоположником теории ледовых прогнозов, физиком моря и физиком атмосферы, историком Севера, участником самых славных — в том числе и самых драматических — экспедиций, плыл на «Святом великомученике Фоке» с Георгием Седовым, на борту «Сибирякова» и «Литке» проходил Северным морским путем, вдохновлял многие высокоширотные начинания, руководил ученым советом Арктического института. Член-корреспондент Академии наук СССР, лауреат Государственной премии СССР В. Ю. Визе написал множество книг и статей. Были среди них и довольно экзотические на первый взгляд (например, статья о влиянии циркуляции атмосферы на льды Арктики и... уровень воды в африканских озерах!), но неизменно глубокие по сути. Первая научная работа молодого Визе, кстати сказать, носит название «Лопарская музыка» и посвящена особенностям народной музыки лопарей, живущих на Кольском полуострове.
Вполне естественно, что профессор Визе не мог пройти мимо проблемы кромки полярных льдов.
Проанализировав наблюдения над поверхностным слоем моря близ кромки и над погодой в том же районе с 1928 по 1941 год (в распоряжении ученого были результаты судовых исследований), Визе пришел к неоспоримому выводу о том, что «кромка льдов в окраинных арктических морях представляет собой ярко выраженную линию фронта, расположенную на поверхности моря». Визе на конкретных примерах показал, что эта фронтовая линия обладает собственными гидрологическими, гидрохимическими, гидрофизическими, гидробиологическими и гидропрочими чертами, предельно четко проявляющимися во время таяния льдов, весной и летом.
Неустойчивость водных и воздушных потоков, их сильно развитая турбулентность (перемешивание), возбужденность, резкие перепады температуры воды и воздуха, плотности, солености моря (то есть так называемые вертикальные и горизонтальные градиенты) — вот что характерно для границы «вода — лед». Плюс к этому еще колебания, вызванные дрейфом самих льдов, имеющих различный возраст, разную сплоченность. К тому же всякому гидрофронту свойственны сильные местные течения и во многом еще загадочные внутренние волны, обязанные своим происхождением лунным приливам.
Обобщив всю информацию о кромке, имевшуюся в его распоряжении, В. Ю. Визе недвусмысленно дал понять, что разработка проблемы находится в самом зародыше, что исследования ведутся разрозненно, нерегулярно. Свою статью, написанную в 1943 году, он закончил следующими словами: «Достаточно планомерно такие наблюдения могут быть поставлены лишь путем организации специальной экспедиции в область кромки льдов».

Первая попытка

Прошло более двух десятилетий, прежде чем статьи Визе об арктической кромке попали в руки курсанта Ленинградского высшего инженерно-морского училища имени С. О. Макарова, будущего океанолога Станислава Николаева.
Курсант писал дипломную работу. Он рассчитывал различные гидрологические и метеорологические характеристики, привлекая результаты судовых наблюдений в области полярной кромки, и с каждым днем ощущал все большую неудовлетворенность: ему отчаянно не хватало цифр и фактов. Он понимал, что настало время осуществить советы Визе, «прощупать» кромку собственными руками, поставить на ней своеобразный многообещающий эксперимент, суть которого сводилась к немногому: избавиться от судна.
Любое, даже самое крошечное судно, стоящее у льдины, вносит помехи в окружающую водно-ледяную среду. Его корпус «сбивает с пути» течения, нарушает водообмен, искажает картину дрейфа ледяных полей (вызывая их дополнительную парусность). Строго говоря, даже сами измерительные приборы — батометры, вертушки, фототермографы — вносят, как это ни парадоксально, ошибки в свои же собственные показания. Но от приборов, к сожалению, не отделаешься, а от судна можно. Или, если говорить осторожнее, можно попробовать отделаться.
Предложение Николаева было встречено настороженно. Конечно, против идеи (тем более идеи Визе!) не возражали, но поверить в реальность эксперимента тоже не решались. Вспоминали при этом печальную судьбу исследователей, невольно оказавшихся на полярной кромке в результате авиационной катастрофы или кораблекрушения. Николаеву и его друзьям пришлось прибегнуть к научной самодеятельности.
В последних числах июля 1968 года вдоль самой кромки дрейфующих льдов к северу от побережья Аляски шло небольшое экспедиционное судно «Прибой». На его борту находились сотрудники Арктического и Антарктического института, студенты ленинградских вузов, курсанты мореходного училища. В шестидесяти милях к северо-западу от мыса Колли на Аляске судно ткнулось носом в крупную и на вид надежную льдину. На нее сошли пятеро молодых людей, с «Прибоя» быстро выгрузили немудреный научно-бытовой скарб, и судно отошло от льдины. Среди обтаивающих со всех сторон, украшенных длинными сосульками торосов встала крошечная полевая двухместная палатка, одолженная у щедрых погранични­ков. Рядом поднялась мачта с флагом и морским вымпелом. КДС — кромочная дрейфующая станция начала наблюдения.
Два курсанта «мореходки» (Деконский и Луйск), два студента гидрометинститута (Пелевин и Андриешин) и один аспирант, Николаев, он же начальник группы. Большинству по двадцать, начальнику пошел тридцать первый.
Они разбились на вахты, «запустили» в океан гидрологические приборы. Почти тотчас всплывшая из глубины льдина перекрыла майну, в которой велись наблюдения. Начались перемещения в поисках нового места. Наконец, удалось обосноваться на краю ледяного уступа. Вскоре льдину раздробили две трещины. Одна из них прошла под палаткой, где спал после вахты Володя Андриешин. Взволнованный дежурный по лагерю увидел, как между ног лежащего на спальном мешке Володи расходится черная трещина. Андриешина быстро растолкали, но он спокойно глянул на трещину и принялся неторопливо натягивать сапоги. Наблюдения продолжались.
Из записей в вахтенном журнале КДС: «Откололся кусок 200 на 50 метров. Переносим лагерь н... (очевидно, «на новое место». Немудрено, что запись оборвалась на первой букве! — 3. К.). В 12. 35 общий аврал, все на ногах. Делаем последние наблюдения за ветром и вращением льдины. В 13. 20 приборы и материалы наблюдений в безопасности. В 14. 05 спущен флаг. В 14. 55 все на борту «Прибоя». Закончились 25 часов работы».
На исходе двадцать пятого часа льдину разломало окончательно, и судно едва успело подойти и забрать людей. В те же минуты у Станислава Николаева начался острейший приступ аппендицита. Его еле-еле спасли хирурги бухты Провидения, куда срочно направился «Прибой». Однако дело было сделано: высадка кромочной дрейфующей станции на границе «вода — лед» в Аляскинской ветви Беринговоморского течения состоялась.

На лезвии бритвы

К работе станции был проявлен доброжелательный интерес. Двадцать пять часов наблюдений задали хлопот на несколько недель — настолько трудоемки обработка и осмысление результатов кромочных исследований. А ребята уже вовсю готовились к следующей экспедиции, которая — они в это верили — будет удачливее. Правдами и неправдами разрешение на очередную «авантюру» они получили, и летом 1969 года экспедиция вышла из Владивостока на север, через Берингов пролив, в только-только начинающее освобождаться ото льдов синее Чукотское море.
Кроме старого знакомца «Прибоя», в этой комплексной экспедиции принимал участие в качестве главной базы ледокол «Георгий Седов». Его славный предшественник, орденоносный ледокольный пароход «Георгий Седов» перед войной завершил восьмисотдвенадцатидневный дрейф во льдах Центральной Арктики. Он был кораблем-океанографом, кораблем-географом, кораблем-первооткрывателем. Теперь его место занял новый ледокол «Георгий Седов», ставший заправским «физиком моря».
21 июля за семидесятой параллелью, к югу от острова Геральда, на треугольной формы льдину размерами 900 X 500 X 400 метров высадились шесть человек. Аспирант Станислав Николаев, младший научный сотрудник ААНИИ Владимир Романцов, старший техник того же института Василий Латышев, студент пятого курса ЛГУ Александр Павлов и курсанты «мореходки», пятикурсники Сергей Русин и Тыну Луйск. Первые двое — тридцатидвухлетние «старички», остальные немного старше двадцати. Снова молодежная станция, КДС-2, с главной задачей: как можно дольше продержаться на ледяном обрыве среди хаотически нагроможденных льдин, на тонкой ледяной грани между дрейфующими полями и протянувшейся к берегам Чукотки и Аляски на десятки и сотни миль полосой чистой темно-голубой воды.
«Седов» отошел от лагеря миль на тридцать и начал самостоятельные научные работы. В течение последующих дней он лежал в дрейфе, постепенно откочевывая к северу вместе с дрейфующими льдами. «Прибой» в те же самые дни проводил наблюдения на чистой воде, перпендикулярно к кромке. КДС-2, таким образом, была столицей комплексных исследований, она находилась в самом центре работ, в самом сгустке гидрологических событий.
И на льдине, и на обоих судах проводились ежечасные наблюдения за температурой моря с помощью глубоководных термометров, каждые шесть часов брались пробы воды для полного химического анализа, каждые десять минут срабатывали опущенные в глубину на прочных тросах самописцы — регистраторы течений и температуры. Ежечасно делались отсчеты с метеорологических приборов, фиксировалась ледовая обстановка. Кроме того, действовали самописцы течений и температуры на специальных буйковых станциях, расставленных в открытом море на якорях.
Большая частота всевозможных наблюдений на обширной ледовой акватории — вот что прежде всего характерно для этой уникальной экспедиции: уж очень интенсивно идут процессы на кромке, очень изменчива здесь обстановка, нужно все время держать «глаз да глаз». Это вам не полюсные льды, медленно, незаметно меняющие обличье и координаты. Это кромка, фронт, война воды и льда, а на войне, как на войне, успевай поворачиваться! На самой КДС работы шли круглосуточно, словно по конвейеру, и их объему нельзя не изумляться, если учесть, что фактически наблюдения вели два-три человека — остальные в это время отдыхали или несли «службу безопасности».
Льдина, на которой они расположились, была, по всей видимости, исключительно крупной и мощной. В нее впаялись и куски многолетнего льда, и сморозь разновозрастных льдов. В том месте, где был лагерь, толщина льдины достигала шести метров, а высота многочисленных торосов доходила до пяти метров. Однако из-за «разношерстности» отдельных кусков льдина была непрочной, составляющие ее блоки то и дело подламывались и уносились волной, и бугристое ледяное поле на глазах уменьшалось в размерах. Впрочем, иного и не приходилось ожидать: летом тают и подламываются волной любые, самые прочные льды, а люди поселились на кромке, хрупкой и переменчивой, как раз летом, в разгар таяния. Как говорится, выбрали подходящее время и место.
У них были две постоянные рабочие площадки, если можно назвать площадками две сквозные — на всю глубину Чукотского моря — промоины. Одна отстояла от края льдины метров на тридцать, вторая — на восемьдесят. На первой стояла ручная самодельная лебедка конструкции Тыну Луйска. Два человека то и дело поднимали и опускали в промоину трос с батометрами и глубоководными термометрами, а в промежутках снимали отсчеты с метеорологических приборов — психрометров и анемометров, укрепленных на различной высоте на деревянной мачте. Вторую, вспомогательную промоину «обрабатывал» один-единственный наблюдатель, он трудился здесь вручную в полном смысле слова — без всякой лебедки. У края этой морской лужи плавала лодка-ледянка — облегченная, но крепкая лодочка, которую при необходимости могут перетаскивать по льду два-три человека. С лодки наблюдатель опускал (и поднимал!) тяжелый трос с приборами для гидрологических измерений. Еще один человек дежурил в это время по лагерю.
В отличие от КДС-1 на КДС-2 бытовые условия уже напоминали человеческие. На высоком ледяном бугре стояла КАПШ, в ней были три раскладушки с тремя спальными мешками на собачьем меху. Таким образом, на двух человек приходилось одно спальное место — отдыхали посменно, по двое, по трое. На двух примусах готовили нехитрую еду — обычно это выпадало на долю дежурного по лагерю. Иногда удавалось подстрелить какую-нибудь птаху, и тогда меню приобретало ресторанный оттенок. Крупная дичь на стол не подавалась, хотя в море плавали нерпы, охотно шедшие на звуки музыки из радиоприемника, а на соседних льдинах, как бы в унисон КДС-2, дрейфовали невозмутимые моржи.
Этих огромных сильных зверей в Арктике осталось не так уж много. Веками уничтожали их во имя знаменитого «рыбьего зуба» — моржового клыка, моржовое мясо долгое время служило главным пищевым продуктом коренному населению и многочисленным полярным собакам. Принятые охранительные меры оказались для моржей благотворными, их крупные стада обитают сейчас в Восточной Арктике, в Чукотском и Беринговом морях. И вот что заметили исследователи, принимавшие участие в ледовых разведках: моржи, любители чистой воды, полыней, разводий, где столь обилен корм, по каким-то неведомым причинам вдруг оказываются в сплошных десятибалльных льдах. Стали пристально присматриваться и выяснили, что они забираются только в такие льды, которые не сегодня-завтра начнут расходиться, исчезать. Иными словами, моржи, великолепно чувствуя близкие коренные перемены в ледовой обстановке — причем перемены к лучшему, — становятся незаменимым индикатором, своеобразным компасом для ледовых разведчиков и полярных капита­нов. Те льды, в которых живут моржи, — уже не льды, они обречены на гибель.
Хорошо, что наши ученые-прогнозисты получили такое неожиданное и надежное средство для предсказания ледовой обстановки в Арктике. Тем более что, как показала практика, «моржовый прогноз» — достаточно долговременный, он начинает сбываться через три-четыре недели. Но как тревожно было на душе у шестерых «кромочников», которые неизменно видели перед собой эти буро-коричневые клыкастые создания: моржи никуда не спешили уходить с кромки, место их вполне устраивало — ледяные поля расползались, таяли.
Льдину с лагерем постоянно вращало. Она оказывалась то на самой-самой кромке, то несколько в глубине дрейфующих полей. С «Седова» регулярно проводили визуальные и радиолокационные наблюдения за лагерем, однако непосредственное слежение то и дело нарушалось густыми снежными зарядами, стойким туманом, «моросящими осадками». В таких условиях, учитывая круглосуточный белый полярный день, сигнальные ракеты любой, даже наиболее тревожной красной, окраски практически неразличимы. Во всяком случае, привлечь внимание моряков ребятам удавалось далеко не всегда. Рация же, как это нередко бывает, больше барахлила, чем работала.
Из вахтенного журнала КДС-2: «В лагере все на месте, ничего не сдуто, не унесено, не утоплено. Подошли поля крупнобитого льда и мелкой крошки. Волнение 3 балла, льдина рушится с того края, где находится лагерь... «Седов» в двух милях от нас. Волной оторвало край льдины длиной 150 метров, вместо промоины образовалась открытая бухта, наблюдения продолжаем в ней. Идет сильное таяние, образуются новые снежницы. Опасности пока нет... По распоряжению начальства выходим на работу только в спасательных жилетах. Туман, снег. Из Ленинграда пришло разрешение продолжать работу... Из-под льдины, словно торпеды, выстреливают глыбы (это подтаивала нижняя поверхность льда и от него откалывались рваные «подсовы». — 3. К.). Все время обрубаем карнизы, нависающие над морем в том месте, где установлены приборы».
Запись, сделанная рукой Тыну Луйска, «Железного Тыну», как его называли друзья. Уроженец Эстонии, он не всегда в ладах с падежами, но с юмором у него все в порядке. «Стае Николаев ходит уже недовольный, говорит — скачков нету (гидрологический термин. — 3. К.). Ничего! Будет ветер — будут и скачки (не дай бог!). Льдина надломилась, но мы решили, что в ближайшее время опасность ему не угрожает. Имеем четыре сутки дрейфа».
28 июля в 15 часов 40 минут трещина прошла в двадцати метрах от КАПШа, отколов кусок размерами 50 X 30 метров. Льдина лопалась, в промоины и снежницы с плеском рушились тяжелые, обтаявшие глыбы иссверленного водой льда. Под ногами было сплошное месиво, ледяное болото, оно колыхалось и булькало, угрожающе наращивая глубину. Все оборудование было собрано у палатки. В воздух одна за другой взвивались красные ракеты, но на судне их не видели. Так прошла целая ночь. Когда же на «Седове» заметили, что на мачте КДС-2 спущен флаг, моряки, заподозрив недоброе, сразу кинулись на помощь. В 8 часов 23 минуты утра 29 июля 1989 года ледокол подошел к полузахлебнувшейся, насквозь источенной морем льдине и взял на борт шестерых усталых людей. К этому моменту станция на кромке проделала путь на север протяженностью в целый градус широты — шестьдесят с лишним миль. Она прожила, продержалась ровно восемь суток четыре часа.
Когда и люди и оборудование были уже на судне, капитан «Седова» Н. В. Варенцов хотел направить ледокол прямо на льдину и пропилить ее насквозь (вероятно, с тем, чтобы никому больше неповадно было располагаться на ней лагерем), но в итоге решил пощадить и без того погибающую льдину и распорядился дать три прощальных гудка.

А что потом?

Экспедиция привезла такие эвересты цифр, что даже скептически настроенным специалистам стало ясно: изучение кромки — дело перспективное. Дрейф второй кромочной дрейфующей станции полностью подтвердил идею Визе о том, что кромка арктических льдов — типичная фронтовая полоса, особенно в период ледотаяния.
Станислав Николаев и его помощники зарегистрировали множество редких, интересных, не всегда объяснимых природных явлений, процессов, скрытно идущих под льдом и над ним. Они выяснили, в частности, что вдоль кромки мощной струей идет течение. Обе кромочные дрейфующие станции, и КДС-1, и КДС-2, двигались всегда независимо от направления ветра, увлекаемые силой этого глубинного потока, причем чистая вода неизменно оставалась справа от линии генерального дрейфа.
Тот год, 1969, был вообще исключительно урожайным на сенсации. Люди долетели до Луны, Тур Хейердал вышел в плавание на папирусной лодке «Ре», швейцарский исследователь Жак Пикар на подводной лодке «Бен Франклин» проник вовнутрь Гольфстрима. Последняя экспедиция, пожалуй, наиболее интересна, если сопоставить ее с работой кромочной станции. Предварительные выводы Пикара кое в чем недвусмысленно совпали с результатами наблюдений на КДС-2 — ведь в обоих случаях исследования велись на фронте. Да, Гольфстрим — тот же гидрофронт, сверхмощный и по-фронтовому опасный. Однажды подводную лодку с силой выбросило на поверхность, словно легкий поплавок. Как написал позже Пикар, «Гольфстрим — это не просто одно мощное течение воды, а несколько крутящихся, вертящихся, блуждающих потоков, несущихся на север».
Что же дальше? По мысли Николаева, нужно обязательно попробовать «прокатиться» вместе с кромкой с юга на север: оседлать льдину где-нибудь у Алеутских островов в феврале — марте и закончить дрейф в Чукотском море или море Бофорта примерно в августе — сентябре. При этом поставить специальные гидрооптические, гидроакустические, гидробиологические, аэрологические наблюдения в дополнение к чисто гидрологическим. В мелководных шельфовых морях типа Чукотского это, кстати, сделать гораздо дешевле и проще, чем во фронтальных зонах Мирового океана.
Разумеется, для подобной многомесячной работы и жизни на кромке требуется снаряжение повышенной прочности и надежности. И радист, он же кок (а заодно неплохо бы и врач). И штат в семь — восемь наблюдателей. Николаеву и его друзьям почему-то кажется, что право на такую экспедицию они заработали.
Люди, сознательно «идущие на грозу», ходящие по лезвию бритвы, какие они? Я познакомился с двумя из них, с третьим разговаривал по телефону, читал письма четвертого, об остальных лишь слышал от их друзей. Меня поразило то спокойствие — чтобы не назвать это равнодушием, — с каким они вспоминали о восьми сутках на кромке чукотских льдов. Будто бы сговорившись, они дружно отвечали: «Нет, нам не было страшно. Напротив, так хорошо, весело было работать. Только все очень необычно, даже для тех, кто бывал во льдах. Нужна особая осторожность, мы старались быть повнимательнее, береглись и вот уцелели. Главное — приятно осознавать, что лишь люди, живущие на льдине, могут провести весь цикл наблюдений и их ничто не может заменить. А вообще-то судить о нашей жизни могут только посторонние — мы-то притерпелись, привыкли, нужен свежий глаз, чтобы все это представить...»
По счастью, таким посторонним стал я сам. Мне показали двадцатиминутный фильм, снятый на КДС-2Васей Латышевым. На самом краю бугристой изломанной льдины расположились около лебедки с тросом люди. Они медленно, с опаской ходят вдоль ледяного обрыва, карабкаются на торосы, подбираются к берегу обширной промоины, куда не рискует подойти даже «водоплавающая» собака (у них жила лайка). Три человека в спасательных жилетах и резиновых сапогах, напрягаясь, тащат «легкую» лодку-ледянку к месту наблюдений. Обкалывают грозные карнизы-выступы, мешающие работе. А рядом, у подножия льдины, плещется Чукотское море, спокойное и вскипающее волнами. Море уходит к горизонту и далеко-далеко за горизонт. Время от времени на экране возникает силуэт маячащего в отдалении ледокола. Придет ли он в нужную минуту?
Мы очень избалованы полярной романтикой. Любая арктическая экспедиция (не говоря уже о полюсных, дрейфующих) в изобилии поставляет благодатнейший материал для всякого пишущего. Не нужно ничего домысливать, приукрашивать, драматизировать — вся героика на поверхности, знай только пиши! А здесь вроде бы все буднично получается, ни одного яркого, запоминающегося события. Как ни старались, как ни силились мои собеседники вспомнить что-либо из ряда вон выходящее, как ни стремились угодить мне — ничего не получилось. Все сводилось к одному: «Ничего особенного. На припайном льду бывало и пострашнее. Вы уж извините, но вряд ли мы чем-нибудь вам поможем...»
Но одновременно мелькают перед моими глазами кинокадры, хладнокровно снятые в крайне напряженной обстановке. И звучит в моих ушах голос одного из видных наших ученых, который, после того как услышал подробный рассказ о людях на кромке, искренне воскликнул: «Им что, жить надоело?!» И седину в волосах Васи Латышева я тоже заметил, а ведь ему во время дрейфа было всего двадцать два года (вскоре он вновь отправился на льдину, на сей раз «обычную» дрейфующую льдину, на станцию СП-16). Поэтому, как бы ни убеждали меня Николаев, Романцов и Латышев, как бы ни подтрунивали над моей восторженностью, могу добавить лишь одно: у каждого своя дорога. Одни летят в космос. Другие ныряют с аквалангами подо льды Северного полюса. Третьи... Третьи селятся на кромке.
Из письма Тыну Луйска, присланного с Сахалина, где работал в морской обсерватории «Железный Тыну»: «Чего-то вроде зимней спячки обнаруживается здесь у всех. Только молодые девушки бодрствуют (они, в основном, еще не замуженные). Правда, написал за это время два очерка — «Ледовый режим Охотского моря» и «Обледенение судов» (для рыбаков)... В 18 часов возвращаюсь домой. Там ждут меня эстонские газеты, я всегда прочитаю их до последней строчки. Люда чувствует себя прекрасно. За Ленинград только тоскует, кажется, еще больше, чем я. Как дела с КДС-3? Есть у меня шанс опять на льдину попасть?»
Аватара пользователя
Иван Кукушкин
 
Сообщения: 11076
Зарегистрирован: 17 Июнь 2007 05:52
Откуда: Нижний Новгород

Вернуться в Дрейфующие научно-исследовательские станции



Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 2

Керамическая плитка Нижний НовгородПластиковые ПВХ панели Нижний НовгородБиотуалеты Нижний НовгородМинеральные удобрения