На радиовахте у полюсаС. Морозов
На острове Диксон, куда прибывали одни за другим самолеты экспедиции, моим соседом по гостинице оказался пожилой с виду человек с крупной, тщательно выбритой головой. На кожаной куртке его виднелась колодка с потускневшей от времени ленточкой ордена Ленина. Протянув мне руку, сосед представился:
— Константин Курко, заврадио «СП-3».
Это означало; заведующий радиостанцией «Северный полюс-3».
В нашу комнату часто входили пилоты, механики, самолетные радисты и, завидев Курко, говорили:
— Что, брат Костя, опять на лед потянуло?
Видно было по всему, что Константин Митрофанович — полярник бывалый, что у него в Арктике не мало друзей.
Знакомство наше продолжилось на следующий день на льду бухты Диксон, там, где часто опускались самолеты, прибывавшие из Москвы, Архангельска, Ленинграда, где высились штабеля ящиков, груды мешков, сотни оленьих шкур, алюминиевые разборные каркасы палаток. И на ящиках, и на мешках, и на тюках были укреплены бирки с большими надписями, выведенными черной краской: «СП-3», «СП-4».
Константин Митрофанович двигался между грузов неторопливо и уверенно, словно опытный товаровед на складе. Сильными движениями он переворачивал ящики, приглядываясь к надписям, распоряжался, в какой самолет что надо грузить.
— Это Заведееву, а вот это уж нам, — говорил он вполголоса, записывая в карманный блокнот наименование рассортированных грузов. — Заведееву — на Чукотку пойдут, а наши — на мыс Челюскина.
Речь шла о радиооборудовании для дрейфующих станций «СП-3» и «СП-4». Заведующий радио «СП-4» Игорь Владимирович Заведеев уже улетел с Диксона на Чукотку, и Курко теперь заботился о том, чтобы грузы, шедшие туда, не задержались, не растерялись в пути.
— Отличный мастер Заведеев, — говорил Константин Митрофанович с нотками глубокой симпатии. — В позапрошлом году на соревнованиях вышел в чемпионы Досаафа, в прошлом году рекорд установил по скорости приема радиограмм. Такой радист на дрейфующей станции — золото!
Помолчав, он продолжал:
— Вот теперь соседями будем с Игорем Владимировичем, а соседи всегда должны помогать друг другу.
Слушая Курко, я мысленно представил себе это «соседство» в высоких широтах, где добрая тысяча километров будет разделять две дрейфующие станции во льдах океана.
— Для нас, полярных радистов, расстояния не важны, — заметил с улыбкой Курко. — Арктика, сами знаете, пока что не больно густо населена.
И он рассказал, как, дрейфуя три года назад на научной станции «Северный полюс-2», он поддерживал прямую связь с Москвой, как работал в полярной авиации, передавал по радио сводки на ледоколы, находившиеся в тысячах километров.
Но и это моя встреча с Курко была мимолетной... Как пассажиры разных вагонов, едущие в одном дальнем поезде, участники Высокоширотной экспедиции встречались лишь на коротких стоянках в пути.
Быстро промелькнули под крылом самолета заснеженный берег Западного Таймыра, мыс Челюскин, ледники Северной Земли, бескрайняя равнина дрейфующих льдов океана.
И вот третий день живем мы с кинооператором Е. П. Яцуном на большом ледяном поле, которое избрано для дрейфующей станции «Северный полюс-3». Плотный полярный пак, дрейфующий в океане много лет, спрессован сжатиями, спаян морозами. Поле тянется километра на два в длину и на полтора — в ширину. Оно окружено зубчатой стеной торосов.
Рядом с нашей, единственной пока, палаткой часто опускается легкий самолет «АН-2».
Когда «АН-2» опускается рядом с нашей палаткой, всегда из кабины его доносится стук ключа, радиотелефонные переговоры. Но вот легкий биплан улетает, и мы очень сиротливо чувствуем себя вдвоем в единственной палатке на льдине.
— Скучно без радио, — ворчит Яцун. — Хотя бы уж Костя скорей прилетал, а то какая у нас полярная станция без собственной связи.
Константин Митрофанович хотя и заставил себя ждать, но зато явился уже не один, а со спутником и с весьма обширным багажом.
— С новосельем, друзья, — весело приветствовал он нас, подталкивая вперед невысокого сероглазого паренька, который только что вылез из самолета. — А вот и мы с Леней.
Поздоровавшись, он сразу пошел осматривать льдину вместе с этим пареньком — вторым радистом Леонидом Разбашем. Потом, осмотрев, быстро выбрал площадку, и не успели мы приготовить обед, как шагах в двадцати от нашей палатки возвышался второй черный купол.
Приподняв входной полог, радисты вносили внутрь ящики с аппаратурой и там распаковывали их.
Неподалеку от палатки они копали плотный слежавшийся снег, устанавливали легкие мачты складных антенн. Мороз стоял градусов тридцать, кожа на руках пристывала к металлу, суставы деревенели, плоскогубцы и разводные ключи не слушались пальцев. Но к нам то и дело доносился веселый голос Курко:
— Давай, давай, Леня! Тебе к холоду не привыкать, ты у нас давний старожил Арктики.
И польщенный Разбаш старался во-всю. Он и впрямь бывалый полярник в свои 26 лет. Давно, еще в годы войны, приехал Леня — ленинградский школьник — на Чукотку к зимовавшему там отцу. Пошел учеником на полярную радиостанцию и быстро овладел техникой приема и передачи радиограмм. Вернувшись в Ленинград, он поступил в Арктическое училище, где получил среднее образование. Потом снова зимовал на
[12]
береговой станции и теперь отправился в дрейф.
— Вот наладим связь и первым долгом Андрейке твоему весточку пошлем. А, молодой отец? — продолжал Курко, устанавливая станцию, — Ему уж в школу, небось, пора, Андрейке-то?
— Что вы, Константин Митрофанович, — сияя, возражает Леня, — сын у меня еще маленький, году нет.
Под шутливый разговор работа спорилась.
Установив мачты, закрепив оттяжки и натянув провода антенны, радисты подкатывают по снегу к палатке тяжелый баллон с газом. Приподняв, перетаскивают его через высокий полотняный порог и, подключив резиновый шланг к легкой алюминиевой плитке, чиркают спичкой у горелки. Как приятно погреть закоченевшие руки у самого огонька!
— С мебелью пока туговато, — ворчит Курко, укрепляя аппаратуру на перевернутых пустых ящиках.
— Что там мебель, было бы тепло! — откликается Разбаш, запуская движок. Скоро мерное тарахтение мотора разносится по всему лагерю, и радисты приглашают нас к себе:
— Пожалуйте греться!
Во временном жилище Курко и Разбаша как-то перестаешь замечать, что под ногами, под слоем брезента и оленьих шкур — лед, что за полотняными стенками палатки — тридцатиградусный мороз. Так быстро нагрелось помещение.
Пока начальник дрейфующей станции Алексей Федорович Трешников не возвратился еще с «Большой земли» с грузами и людьми, пока в лагере
вместе с тремя научными сотрудниками живёт всего семь человек, Константин Митрофанович является здесь старшим.
— Ну, погрелись, друзья, и хватит, — говорит он, первым выходя из палатки и берясь за увесистый лом, — пойдем ледок почистим. Ведь скоро самолеты придут.
Мы шагаем за окраину лагеря, туда, где двумя рядами флажков размечена посадочная полоса. Ломами и пешнями скалываем ропаки, лопатами срезаем острые снежные заструги и покатые надувы. И в этой изнурительной работе Курко неутомим. Шагая впереди, он частенько оглядывается, строго проверяя, как расчищает лед каждый из нас. Вот с неба доносится все усиливающийся рокот моторов. Все более и более снижается самолёт, касается лыжами нашей посадочной полосы и, вздымая клубы снежной пыли, проносится мимо нас. Правда, кое-где он все-таки подпрыгивает на неровностях снега. Выходя из кабины, пилоты И. С. Котов и А. Н. Пименов здороваются с нами.
— Ну как, можно садиться теперь? — с тревогой спрашивает Константин Митрофанович. (До сих пор у нас опускался только легкий одномоторный «АН-2», а машина Котова — тяжелая двухмоторная).
— В Москве, во Внукове, малость получше, — лукаво посмеивается голубоглазый Котов, — но вообще жить можно, Костя. Будем летать, будем возить грузы.
И в следующие затем дни неподалеку от палаток вырастает склад. Оборудование, припасы, бочки с горючим, баллоны с газом — все, что требуется для строящейся научной станции, — складывают сначала здесь, а потом уже развозят по «внутренним адресам». Гидрологи, прибывшие вместе с возвратившимся Трешниковым, пробив во льду лунку для гидрологических исследований, устанавливают над ней глубоководную лебедку. Магнитологи сооружают из снега высокие ограды для своих чувствительных приборов. А Курко и Разбаш тем временем уже закончили монтаж и опробование аппаратуры.
Свежевыбритые, раскрасневшиеся после умывания снегом, они выглядят очень торжественно. Еще бы, первый выход в эфир новой, самой северной в мире радиостанции!
И вот мы уже видим Константина Митрофановича с таким выражением на лице, будто после давней разлуки он встретил наконец старого приятеля и готов начать задушевный разговор! Надев наушники, Курко настраивает приемник.
— Ага, это мыс Челюскин. Точно. А вот и Диксон зачастил, — безошибочно определяет он, вслушиваясь в нестройные шумы эфира. Переходя с волны на волну, Константин Митрофанович то по именам, то по фамилиям, а иногда и просто товарищескими кличками называет тех, кто сейчас далеко-далеко отсюда, в разных уголках необъятной Арктики, тоже работает на ключе. Тонко развитый слух помогает ему сразу различать «знакомые почерки» в стремительной скорописи точек и тире.
— Вот и Заведеев заговорил, — замечает Курко как бы про себя.
Когда радиостанция «СП-4» переходит на прием, Константин Митро-
фанович с радостной улыбкой берется за виброплекс:
— Добрый день, Игорь Владимирович!
Заведеев вышел в эфир несколькими днями раньше. Дрейфующая станция «Северный полюс-4», расположенная ближе к твердой земле, первой вступила в строй. И теперь «соседям с юга» не терпится разузнать все новости про нас, «северян»: какая у нас погода, не было ли подвижек льда, много ли завезено грузов.
Далеко над просторами ледяных полей, над береговой тундрой, над тайгой Сибири разносятся позывные научной станции «Северный полюс-3». Константин Митрофанович и Леня начинают регулярную передачу метеосводок в Главсевморпуть, в Главное управление гидрометеослужбы. Отныне все, что происходит у нас за 86-й параллелью, будет учитываться синоптиками страны при составлении ежедневных прогнозов. И, наверное, москвичи и ленинградцы, украинские хлеборобы и скотоводы Казахстана не раз будут поминать добрым словом самых северных в мире радистов — Курко и Разбаша.
Постепенно, с прибытием новых грузов палатка радистов преобра-
[13]
жается. Перевернутые ящики заменяются удобными складными столиками. После вахты люди отдыхают уже не в спальных мешках, на полу, а на мягких раскладных койках. Налажен прием вещательных станций, и нередко по лагерю в разгар рабочего дня разносится ночной выпуск последних известий, раздается торжественный звон кремлевских курантов.
Близ полюса солнце круглые сутки стоит высоко. В разгаре долгий полярный день, и нам трудно бывает порой правильно ориентировался по времени суток. В этом отношении самый аккуратный человек в лагере— повар Иван Максимович Шариков. Трижды в день созывает он нас к завтраку, обеду, ужину. В кают-компании пышут жаром две высокие газовые плиты, на столе, накрытом скатертью, красуется самовар.
— С комфортом дрейфуем, друзья, — говорит Константин Митрофанович, прихлебывая чай и поглядывая на спутников. —Три-четыре года назад на «СП-2» не было у нас так тепло и уютно.
— Ну. тогда мы еще опыта не имели, — откликается аэролог Василий Гаврилович Канаки. — С наводнением как боролись, а?
Механик Михаил Семенович Комаров и кинооператор Евгений Павлович Яцун заливаются хохотом.
— Артели наши по борьбе с наводнением помнишь, Костя?
— Еще бы не помнить!
Снег, растаивая на льду под летним солнцем, образовал целые озера. Трудно было не только работать, но и вообще передвигаться по лагерю. Тогда Канаки и Яцун соорудили ветряк, приделали к нему насос. Но ветер дул не всегда, и откачка воды продвигалась медленно.
— Эх вы, кустари. Артель ваша — «дуй ветер», — сказали Курко и Комаров, принимаясь мастерить что-то сообща.
Несколько дней не показывались они из палатки. Зато сделанный ими бур оказался отличным. Этим буром быстро просверлили во льду несколько отверстий. Журча и пенясь, потоки талой воды хлынули под лед, и океан. Льдина обсохла, но стала после «наводнения» очень неровной, щербатой.
Между тем приближалась осень, и в лагерь должны были прилететь самолеты с припасами. Усовершенствовав свое изобретение. Комаров и Курко использовали бур в комбинации с насосом и начали заливку льдины. До прибытия самолетов на месте ледяных оврагов и рытвин появилась ровная, как стол, ледяная площадка. Самолеты привезли в лагерь автомобиль-вездеход. Он сильно помог полярникам в научной и хозяйственной работе.
Теперь, спустя три года, и автомобили и тракторы с самого начала «приняты на вооружение» обеих дрейфующих станций.
— Заведеев сегодня рассказывал, как у них трактор работает, — красота! — сказал Константин Митрофанович, поднимаясь из-за стола и собираясь на очередную радиовахту.
— Скоро у нас пойдет дело, — заметил Комаров, — Будем и мы осваивать ледяную целину.
И вот трактор, доставленный самолетами по частям, собирают на снегу. Курко и Разбаш помогают Комарову. Да и вообще ни одна работа в лагере не обходится без участия радистов. Рядом с треугольной палаткой, в которой размещен походный «газовый завод», аэрологи наполняют водородом серебристую оболочку радиозонда. Все более и более раздуваясь, он принимает форму шара. К шару подвешивают метеоприбор — крохотный радиопередатчик, тщательно проверенный радистами. И аэрологи выпускают радиозонд.
Серебристый шар стремительно уходит в голубую высь. За ним наблюдают в теодолит и одновременно принимают сигналы о температуре и влажности воздуха на различных высотах в стратосфере.
— Ну, как работал сегодня наш «корреспондент»? — спрашивает Курко, заглядывая в палатку аэрологов.
— Отлично, — отвечает Канаки, поднимаясь из-за радиоприемника. — Смелый «корреспондент», на двадцать пять километров забрался!
— Скоро и мы станем такими же корреспондентами, правда, не такими высотными, — замечает Курко, поглядывая на стоящий неподалеку вертолет.
Эта замечательная машина, пролетев около 2000 километров над льдами океана, надолго останется на дрейфующей станции. Два Алексея Федоровича — начальник станции «СП-3» А. Ф. Трешников и пилот вертолета А. Ф. Бабенко — уже замышляют кратковременные «воздушные экспедиции» в соседние районы для эпизодических исследований океанских течений и глубин. Конечно, обязательным спутником ученых и летчиков будет Курко — бывалый, испытанный бортрадист полярной авиации.
И сейчас его товарищи по прежней работе, летая над льдами, слышат его частенько. Когда самолеты, идущие с «Большой земли», достигают высоких широт, штурманы всегда ориентируются на радиосигналы, которые дает им со льда Константин Митрофанович.
На дрейфующей станции «Северный полюс-3» мне довелось прожить всего две недели: со дня ее основания до момента, когда самолеты начали подвозить разборные домики для жилья. Вместе с домиками прибывали ящики, наполненные землей, и огородные семена.
— Жаль не увидите наш поселок летом, во всей красе. — говорили мне на прощание Курко и Разбаш. — Такие огороды тут разведем, не хуже, чем под Москвой.
Как ни привык я за последние две недели ко всяким чудесам в быту полярников, но все же последние слова воспринял в шутку. Однако радисты и не думали шутить.
Уже после того как наша Высокоширотная экспедиции возвратилась в Москву, к двум ледяным островкам, помеченным на всех картах Арктики условными обозначениями «СП-3» я «СП-4», устремились новые самолеты с учеными. И все, кто возвращается из этих поездок, обязательно, делясь впечатлениями, начинают свои рассказы с описания радиорубки и жилья радистов.
— Уютный домик, тепло, как в городской квартире. На окне зелень — горох, лук, редиска.
Слушая эти рассказы, невольно представляешь себе Курко, сидящего за аппаратом. Разбаша, быстро печатающего на пишущей машинке. Представляешь себе вечер в кают-компании. Полярники тесным кружком обступили магнитофон. Радисты запускают пленки, доставленные с «Большой земля» самолетами, и вместе с товарищами радуются живым голосам таких далеких сейчас друзей и родных. Большую почетную вахту несут мастера радиосвязи у вершины земного шара.
[14]