Воспоминания советских военных о том,как был в 1978 году сбит корейский "Боинг" над Кольским п-овом.Владимир Георгиевич Царьков родился в 1933 г. Окончил Борисоглебское авиационное училище летчиков, ВКА ПВО. Командовал звеном, авиаэскадрильей, полком, корпусом, был начальником штаба авиации ПВО, командовал армией ПВО и Московским округом ПВО, был первым заместителем главкома Войск ПВО, начальником академии им. Г.K. Жукова. Заслуженный военный летчик СССР, награжден многими орденами и медалями.
ОХОТА НА «БОИНГА» О том времени, когда я командовал 21-м корпусом ПВО, можно вспоминать и рассказывать очень много... Однако если меня спросить, какой день из этого периода стал для меня самым памятным, отвечу не задумываясь: 20 апреля 1978 года.
...Это было недавно - это было давно. Наш обыкновенный военный рабочий день клонился к закату. Впрочем, можно сказать, что мы тогда были настороже, начались масштабные учения Северного флота, и мы готовились участвовать в этих учениях. Были простые метеоусловия, все тихо, спокойно и где-то в 18.40 я поехал домой...
А все же, есть какие-то предчувствия, идут какие-то посылы, не то свыше, не то еще откуда-то. Не знаю почему, но как-то тревожно было у меня на душе. Зайдя домой, я сразу позвонил на КП: "Ну, как там дела?" - "Товарищ командир, докладывает полковник Рыбалко, все, вроде, нормально, но с севера строго с курсом на Североморск - Мурманск на 9 тысячах идет самолет с большой радиолокационной отметкой". Была у нас такая мощнейшая станция П-70, она стояла на самом конце Кольского полуострова, на западной его границе и за 400 километров эту цель обнаружила. "Идет без ответа "я - свой", - продолжал Рыбалко. Спрашиваю: "Кто на командном?" - "Начальник штаба генерал Елисеев". Прошу передать Виктору Павловичу трубку и говорю тому разобраться с моряками - это, наверное, их самолет.
Морская авиация тогда нередко уходила выполнять свои задачи над Мировым океаном, а когда они возвращались назад, то порой забывали изменить код. В таком случае нам приходилось поднимать истребители на опознание, звонить на КП морской авиации. Говорю: "Давай разбирайся и если что - звони мне". - "Есть, товарищ командир!".
Положил трубку. Посидел, подумал - беспокойство не отступает. Н-да... Звоню: "Давай водителя сюда!" - и не одеваясь, прямо в куртке, на КП.
Через 15 минут я был на месте. Захожу в зал, а самолет уже, оказывается, выходит на границу нейтральных вод... Оперативный дежурный сообщает: "Моряки докладывают, что их самолетов в воздушном пространстве нет". Подумать только, наглость такая: простые метеоусловия, а он!.. Говорю: "Сейчас посмотрим". Все-таки я думал, что это просто какая-то неразбериха. Но еще когда я говорил с начальником штаба, то сказал: "На всякий случай, подними в воздух дежурный истребитель". Мне докладывают, что с аэродрома Африканда поднят самолет Су-15 - капитан Босов, командир звена, летчик 1-го класса.
У меня рабочее место было так устроено, что я мог разговаривать с экипажами где-то в районе 300 километров, мы сняли с самолета радиостанцию, установили антенну и настроили...
От Африканды до побережья километров 180-200. И вот уже вскоре наш летчик подошел и говорит: "Боинr-707", на борту какая-то полоса, а на хвосте кленовый лист". Он быстро прошел, на встречном так увиделось...
Ё-мое! Во-первых, 707 - это американский "Боинг", а кленовый лист - канадский опознавательный знак. Канада входит в состав НАТО... Говорю: "Заходи ему в хвост поближе, выдавай характеристики", - и сразу же поднимаю с Мончегорска два Як-28 и один Су-15 с Африканды. То есть еще три самолета подняли и поставили в зонах, чтобы он шел к ним навстречу...
Доложили на ЦКП, доложили в армию, и я даю команду "Ковер". Это означает, что все летательные аппараты или производят посадку на ближайшие аэродромы, или же меняют высоту и маршрут, если невозможно куда-то сесть.
Времени было 19.00. Хотя это был уже апрель, но ночь была еще относительно длинная, так что на земле начинало темнеть... Даю команду - поставить на всех аэродромах Кольского полуострова, в том числе и у моряков, прожектора в зенит. Думаю, может быть, этот самолет потерял ориентировку - пусть садится.
Босов заходит ему в хвост, подходит поближе и говорит: "На борту полоса - что-то написано китайскими иероглифами, а на хвосте не кленовый лист, а большой красный аист с распростертыми крыльями!". Понятно - гражданский самолет.
Даю Босову команду: "Выйти вперед самолета, включить бортовые огни, подавать сигнал "следуй за мной!". Босов покачивает с крыла на крыло, мигает огнями - такой тумблерчик у него стоял... Не заметить его было нельзя, тем более что там, наверху, еще было светло...
В это время оперативный дежурный Войск ПВО дает нам ответ, чтобы зенитные ракетные войска не применять. Я, естественно, сразу беру трубку и докладываю своему командующему генерал-лейтенанту Дмитриеву: так и так, самолет, принуждаем к посадке, будем сажать или в Мончегорске, или в Африканде, пока идет прежним курсом. Он говорит: "Утверждаю". А с ЦКП больше ни одной команды нет - молчание и тишина.
Босов ему командует, машет крыльями, делает пике с разворотом, тот не отвечает и не реагирует. Чувствую, Босов находится в очень большом напряжении... Я ему говорю: "Босов, ты, может быть, за два километра машешь ему? Он тебя и не видит?" - "Да я, японский бог, воткнул ему в форточку хвост со звездой, а он морду отворачивает!". Говорю: "Продолжайте сопровождение!"
И вот, проходя Мончегорск, собственно, пролетев 50 процентов территории по этому вектору Кольского полуострова, самолет разворачивается вправо. А от границы с Финляндией он находился на удалении максимум 80 километров. На скорости 900 - это 6 минут полета. И значит, максимум за шесть минут надо было решить вопрос...
Даю команду: "Босов, снижайся, выпускай тормозные щитки и занимай позицию для атаки сзади". Второй Су-15 приказываю навести после атаки Босова в переднюю полусферу - может же не получиться.
Звоню генералу Дмитриеву: "Товарищ командующий, он повернул в Финляндию. Если мы сейчас не примем меры, он уйдет, ну и тогда нам всем кердык!". Командующий спрашивает: "Твое предложение, Царьков?" - "Как сбивать?" - "Очень просто!" - "Решение утверждаю!" Я говорю: "Понял - "решение утверждаю!"
Беру трубку: "Босов, слышишь меня?" - "Слышу!" - "Приказываю: уничтожить нарушителя воздушной границы Советского Союза залпом!" Он: "Что? Сбивать его?!" Я говорю: "Повторяю! Уничтожить нарушителя воздушной границы Советского Союза залпом!"
Понятно, что тут уже следовало решать и последующие вопросы. Распоряжаюсь, чтобы готовили к подъему вертолеты - поднимали вертолетный полк ВВС в Кандалакше, готовили группу захвата, поиска... Что еще тут следовало делать? Вроде бы, ничего больше. Но следовало быть готовыми решать проблемы по мере их поступления. А тут уже ночь вовсю, начинает смеркаться...
Босов докладывает: "Захват!.. ПР!". Потом: "Пуск произвел!" - и тут же докладывает: "Сбит! Самолет пошел вниз!"
Радиотехнические войска выдают высоту - смотрим по планшету. Высота падает, падает, падает, самолет снижается, а там ведь внизу горы, Кольский хребет и на высоте где-то 900 - 800 метров цель была потеряна...
Даю команду Босову искать место падения, засечь координаты. Он пару кругов сделал: "Пока не вижу. Внизу темно, никакого пожара нет, ничего нет. У меня топливо кончается..."
Приказываю ему возвращаться на аэродром. Он заходит на посадку, тут же все его записи берут дешифрировать...
В общем-то, все получалось быстрее, чем вы об этом сейчас читаете...
Мы тогда второй самолет послали искать - пожара нет. У меня возникла мысль: может быть он ушел на малой высоте? Или сейчас уйдет? Я эти три самолета сразу ставлю по границе Финляндии в зоны, уже на высоте полторы тысячи метров и еще поднимаем для наращивания усилий...
Тишина... Все молчат. Командующему я доложил.
И тут произошел такой неприятный момент: я решил спросить одного из своих подчиненных: "Ну как, мы правильно поступили?" Он встает и громогласно заявляет: "Неправильно, товарищ командир!" - "А чего тут неправильного?" - "Мы нарушили приказ Министра обороны номер ноль-ноль не открывать огонь по самолетам невоенного предназначения!" - "А что же ты мне не доложил, что это не военного предназначения? Кто это мог определить?" - "Товарищ командир, вы меня не спрашивали!" Меня такая злость взяла, и я ему сказал: "Когда будут ордена давать, ты дырку будешь крутить у себя!.. Имей это дело в виду!" Да, таких людей немного, но они есть и в критических ситуациях они проявляются...
И вновь на КП тишина... В это время раздается телефонный звонок из Москвы - звонил Маршал авиации Александр Иванович Колдунов, первый заместитель главнокомандующего: "Доложи, что происходит?" Я все рассказываю... "Сколько он километров прошел?", - не дослушав, перебивает меня Колдунов. "Прошел 180 километров и стал в районе Кандалакши уходить..." - "Сколько-сколько прошел?!" - "180 километров!" - "По нашей территории?! Почему не сбили раньше?!" Отвечаю, что использовать 3РВ запретили, что надо было и опознать - чего же своих сбивать? "Ты будешь снят с должности!", - ответил маршал и повесил трубку. Главком тогда еще был Павел Федорович Батицкий, но он, кажется, болел...
Ладно, когда дело идет - плевать на все прочее, я потом буду переживать...
В это время вбегает офицер, приносит мне шифровку, переданную по телеграфу из подразделения, которое вело прослушивание эфира на всех частотах. Мол, в такое-то время пропал самолет "Боинг-707" авиакомпании "Эр-Корея", на борту 100 человек пассажиров и 12 человек экипажа вместе со стюардессами.
Только я прочитал - бац, опять звонок из Москвы! Колдунов: "Так ты что, его сбил?" - "Так точно! Я хотел вам доложить - вы трубку положили! Я командующему доложил". - "Ну и что?". Говорю: "Азимут - такой-то, дальность - такая-то... Производим воздушный поиск. Но, товарищ маршал, я получил спецдонесение..." - "Какое спецдонесение?!" - "Перехватили сообщение Ассошиэйтед-пресс..." - "Что оно там сообщает?! Почему у тебя есть, а у меня нет?" - "Мы же впереди, пока до вас радиоволны дойдут - мы уже расшифровали". - "Ну-ну-ну, прочти, что там написано?" - "Пассажирский "Боинг", который летел по маршруту Париж - Англия [сейчас я точно уже не помню все пункты], - и он должен был по северному маршруту уйти в Корею, а оттуда в Токио. На борту 100 человек туристов и 12 человек экипажа". - "И вы чего, сбили его?!" - "А в чем дело-то? Не подчиняется и уходит... А флот проводит учения... Сбили!" - "Ну, вот что, Царьков, тебя будет судить международный трибунал!", - сказал маршал и повесил трубку. Тут, конечно, состояние у меня стало уже несколько угнетенное.
В это время вертолет поднялся и тут же докладывают: "Цель появилась в границах 5-й дивизии!".
Как выяснилось, там уже раньше была поднята пара, которая нашла в воздухе цель... Но цель это была такая: на "Боинге", как и на всех самолетах, есть так называемые "ячеистые панели", которые с внутренней стороны наполнены чем-то типа поролона, но не горящего. И вот когда "Боинг" сбили, одна панель оторвалась, и ее понесло воздушным потоком, как парашют "летающее крыло". Ребята ее на прицел - и пустили по ней две ракеты...
В это время и наши самолеты и радиолокационные средства 5-й дивизии докладывают, что самолет ходит над озером Корпияври. Выводим на него перехватчик - командир звена Кефаров, летчик l-го класса. Он "Боинг" обнаружил, заходит к нему, я даю команду: "Заводи его на Африканду!" До этого аэродрома было километров 60...
Между тем, летчики с "Боинга" включили все фары, открыли шторки на иллюминаторах - сигнал, что они в плен сдаются. Кефаров выходит, помигал им, плавненько пошел - смотрит, самолет за ним, он разворачивается, разворачивается, стал на курс, за ним пошел... Тогда Кефаров на газы, но ведь истребитель целый, а у того полкрыла нет, один двигатель отлетел и вообще, это же "бомбер" - он и отстал. Когда же наш вернулся чтобы еще раз его направить, тот за ним уже не пошел: походил над этим озером и сел на лед. Сел классически, все рассчитал - летчик высокого класса - и выкатился носом на берег. Выбросил специальные такие приспособления, типа надувной лодки, которая надувается под фюзеляжем и крыльями и держит машину на плаву.
В это время прилетает туда наш вертолет - привез дрова, спирт, теплую одежду. У нас был очень боевой начальник парашютной службы, он всю охрану поставил, заходит в самолет, всех сосчитал... Оказалось, что двое убитых, один раненый. Сразу раненого на вертолет, еще набрали людей и в Африканду. К сожалению, раненый умер в вертолете от потери крови: дело в том, что все они в самолете как сидели, так ни один со своего места не встал, чтобы ему помощь оказать - жгут наложить, перевязать, - хотя, вроде бы, там и врачи были.
Вскоре началась эвакуация. Меня туда не пустили - было кому и без меня ехать, там разбираются, а мне нужно было находиться там, где нас будут оценивать. Я всем службам поставил задачи: нарисовать, расшифровать и т.д.
Тут же к нам прилетел зам. главкома Маршал авиации Савицкий, со своим аппаратом...
Но сразу после того, как это случилось, и еще Савицкий не прилетел, я пошел к командующему Северным флотом адмиралу Чернавину, он собрал руксостав и я доложил им. Они правильно все это дело поняли и сказали, что вот так надо действовать и впредь, потому что натовцы нас уже достали - облетывают палубы и т.д. Сейчас, наверное, прекратится...
В общем, прилетел Савицкий, нас начали допрашивать, и вдруг оказалось, что все записи переговоров, которые я вел со своего рабочего места, стерты! Нашлись люди, которые, боясь какой-то ответственности, на всякий случай попытались уничтожить следы своего участия в этом деле... В общем, пришлось по вторичному все находить - на пунктах наведения все это тоже записывалось...
На следующее утро прилетел маршал Пстыго - как председатель уже правительственной комиссии. Мы ему доложили. Иван Иванович во всем очень толково разобрался и спрашивает: "Владимир Георгиевич, а почему вы не сбили его раньше? Его надо было сбивать раньше, при входе в наши территориальные воды". Я ему повторил то же, что уже говорил Колдунову, и он согласился: "Ну, наверное, правильно..."
После этого он снимает трубку и звонит маршалу Огаркову: "Николай Васильевич! Вот сейчас заслушивали командование - действовали они правильно, надо было его сбить еще раньше. И нам надо думать, как дальше в таких случаях действовать..." Тот спрашивает: "Можно докладывать?" - "Докладывайте!" Чувствую: все... Уф-ф-ф...
Так как я три ночи уже не спал и голова уже разламывается, то я подошел к Пстыго: "Разрешите, я часика на 4 отъеду?" - "Давай!".
Но тут подходит ко мне генерал из Главного управления военной контрразведки: "Владимир Георгиевич, зайдем в кабинет начальника штаба!" Заходим. Он говорит: "Успокойтесь сами, успокойте всех офицеров - все нормально. Вот моя докладная!" Он показал мне документ, отправленный им председателю КГБ СССР Андропову, в котором было написано, что действия командира корпуса, его КП и штаба были обоснованные, правильные и решительные. Пролет нарушителя пресечен в соответствии с обстоятельствами и здравым смыслом. Андропов на это ответил: "Согласен. Доложить по 1-мy списку". Генерал объяснил, кому доложено: "Брежнев, Косыгин, Устинов..."
В общем, на этом все закончилось...
Летчика, штурмана и техника я представил к правительственным наградам. Все это дело оформили, Военный Совет армии утвердил, послали в Москву - оттуда мне позвонили: "Владимир Георгиевич, мы не можем этого сделать, мы их включим в приказ к 23 февраля в общем списке". И они, действительно, были награждены.
Нас также наградили очень крепко - нас не наказали...
Через некоторое время нас с командованием флота заслушивали на военной коллегии, которую проводил Министр обороны Маршал Советского Союза Дмитрий Федорович Устинов. Много было всяких разных вопросов и на все вопросы я ответил хорошо, моим докладом все остались довольны. Эго не я так думаю, мне Павел Федорович Батицкий показал тогда большой палец - и я потом оттуда вылетел на крыльях...
...А моряки в своем предвидении оказались правы: все нарушения границы после этого прекратились.
Источники:1) Иванов А.С. и др. На страже северного неба, Издательство ЗАО "Миратос", Москва 2005 с. 304-317.
http://gviap.narod.ru/memories/tsarkov.html«ЭТОТ «БОИНГ» СБИЛ Я» На нашей памяти - южнокорейский самолет, сбитый над Сахалином. Но пятью годами ранее был инцидент в районе Мурманска. Впервые об этом рассказывает генерал-полковник авиации Владимир Царьков.
- Владимир Георгиевич, как получилось, что вы, боевой летчик, перешли на строевую, командную должность?
- После академии переучился на "МИГ-25", тогда эти машины только начали поступать в войска, и полк наш первым в Вооруженных Силах переучился. Затем такое перемещение: зам. командира соединения по авиации и - совершенно неожиданно - был назначен на новую должность. Такое решение принял тогдашний главком Маршал Советского Союза П. Ф. Батицкий. У меня большие сомнения были - не высоковато ли? Но Батицкий, зная о том, что Войска ПВО готовятся принимать на вооружение "МИГ-25", а у меня опыт к тому времени все-таки уже был, решил, что я справлюсь.
И вот в 76-м году приезжаю в полк, и с заместителем командира полка по политчасти подполковником Кияном мы делаем один вылет на спарке. Удачно. Перед вторым вылетом я ему говорю: "Будешь взлетать сам, я проконтролирую". Начали мы разбег, вот-вот самолет должен оторваться от бетонки, и вдруг начинается какая-то чертовщина, дикая тряска, машину кренит, она опускает нос, и я понимаю, что Киян, когда мы были еще на полосе, убрал шасси, и что сейчас мы несемся на фюзеляже. Как мог опытный летчик, инструктор совершить такую ошибку? Для меня это до сих пор загадка.
Откровенно говоря, тогда я подумал о том, как бы заживо не сгореть. Катапультироваться не собирался. Летчики вообще катапультироваться терпеть не могут, ну разве что в самом крайнем случае. Но надо было подготовиться к эвакуации, и я стал открывать фонарь, чтобы его не перекосило и не заклинило. Только я его аварийно сбросил, как тут же сработала система катапульта.
По-моему, по тем временам это было рекордное катапультирование: с земли, при скорости 98 километров в час. Вылетаю из кабины и вижу, что несет па бетонку. А в голове одна мысль: шлепнусь сейчас об асфальт, и хоронить придется с закрытой крышкой. Я руки вперед выставил, чтобы как-то лицо прикрыть, и тут хлопок: парашют сработал. "Ну,- думаю,- живой..."
Приземлился, кричу: " Как Киян?!" Нормально, говорят. Я самолет по быстрому осмотрел и пошел звонить командующему, генерал-лейтенанту авиации Владимиру Сергеевичу Дмитриеву.
Вгорячах не заметил, не почувствовал боли, а потом скрутило. На самолете отправили меня в госпиталь. Врачи поставили диагноз: компрессионный перелом позвоночника.
Вечером прилетели ко мне командующий, начальник штаба, махнули мы тайком по рюмке коньяку, поддержали они меня, успокоили, но на душе все равно было тяжело. У нас ведь как: надо назначить виновника. Я после этого ЧП ходил в виновниках около года, только потом разобрались наверху, и мне даже сказали, что действовал я правильно - летчика спас, и самолет совсем не загубил. Но это было сказано год спустя, а поначалу хотели уволить из армии по состоянию здоровья, о полетах не могло быть и речи.
В госпитале я пролежал два месяца, было время подумать о многом, в том числе, как сейчас модно говорить,- о социальной защищенности. Ну уволили бы - достаточно молодого и почти здорового человека. Выслуги к тому времени не очень много, значит, и пенсия была бы небольшой. Дочь в институте учится, сам знаешь, какая у студента стипендия, сын - в военном училище, тоже хочется помочь, жена не работает - она вместе со мной полтора десятка гарнизонов поменяла, детей растила. Как жить?
Сейчас, когда в Верховном Совете СССР будет обсуждаться закон об обороне, надеюсь, народные депутаты решат проблему защищенности и военных и их семей. Служба в армии и в мирное время - служба риска. Рискуя собой во имя государства, человек должен знать, что государство его не бросит в трудную минуту, как выжатую тряпку. Сегодня же - сплошь и рядом. Офицер, прослуживший тридцать лет, не имеет крыши над головой - куда это годится?!
- Владимир Георгиевич, не кажется ли вам, что с сокращением армии, с выводом дивизий из Чехословакии, Венгрии, а впоследствии Германии и Польши, мы только умножаем эту проблему?
- Я считаю, что одностороннее сокращение и вывод войск не до конца продуманы. Раз уж мы не смогли спрогнозировать развитие ситуации в мире и, в частности в Восточной Европе, надо было, на мой взгляд, хотя бы четко определиться по выводу войск. Дивизии приходят, есть военные городки, есть казармы для солдат и парки для боевой техники, а офицерам, прапорщикам и их семьям жить негде. И люди, устают того, что в их жизни всегда есть место подвигу, пишут рапорты, пытаются уволиться из армии. Причем, увольняется младшее звено: от лейтенантов до капитанов, а ведь это будущее армии. На мой взгляд, нужна государственная программа по решению этой проблемы. Ведь вывод только-только начался, завтра-послезавтра эта проблема станет во весь рост, и одному Министерству обороны с ней не справиться.
- Но вернемся в госпиталь. Прошли два месяца...
- Я ушел в отпуск, а затем получил назначение на строевую, уже впрямую не связанную с авиацией должность командира соединения. Судьба меня опять ждала - в апреле 1978 года в зоне ответственности моего соединения южнокорейский "Боинг-707" нарушил воздушное пространство СССР.
Тот день, 20 апреля 1978 года, я очень хорошо помню, нормальный был, рядовой день. Я чуть раньше обычного приехал домой, но за годы службы уже привычка выработалась: от телефона далеко не отходить. Кстати сказать, когда командовал Московским округом ПВО, то изредка вырывался в театр, который очень люблю. И тогда дежурный по штабу округа и оперативный дежурный, и мой порученец не только знали, в каком я театре, но и ряд, и место. Как вы понимаете, это не моя отличительная черта, так поступают все командиры - от главкома до командира полка. Иначе нельзя, это не прихоть, а закон службы в Войсках ПВО.
Так вот, только я шинель снял, звонит оперативный дежурный и докладывает: нашими радиотехническими войсками обнаружено воздушное судно. Идет на высоте десять тысяч метров курсом 180 градусов, прямиком на Мурманск. Самолет в тот момент был еще за границей, поэтому я передал, дежурному, чтобы "энша" (начальник штаба), который был на КП, разобрался, принял решение, а сам вызвал машину. На душе было что-то неспокойно, предчувствие какое-то, хотя за годы службы на Севере я привык к тому, что самолеты НАТО, взлетающие, скажем, с баз в Норвегии, нас постоянно держат в напряжении. Идет "СР-71" (очень они любили делать это во время наших праздников) почти по "ленточке", по границе, то есть, что называется "на грани фола", а самого фола нет, есть нарушение госграницы на километр - три. Поднимаем истребители на перехват - натовец уходит. Словом, было время привыкнуть к фокусам, но здесь, чувствую, что-то иное.
Приехал на КП, начальник штаба докладывает: с ЦКП (Центрального командного пункта Войск ПВО) огонь зенитными ракетными войсками открывать запретили. А самолет тем временем входит в наше воздушное пространство.
"Пропал самолет "Боинг-707", следовавший по маршруту Париж - Токио с посадкой для дозаправки на Аляске.
В 19.51 самолет находился над Северным полюсом на связи с Буде. На борту 96 пассажиров и 16 человек экипажа".
(Агентство Ассошиэйтед Пресс. 1.05. 21 апреля 1978г.)
Мы подняли двух перехватчиков. Погода была простая, но в тот момент флот проводил учения, и мы даже поначалу полагали, что это их самолет. Я принял решение посадить все самолеты, не участвующие в перехвате, есть такая команда: "ковер".
Начали мы его принуждать. Есть специальные международные сигналы для этого. Летчик покачивает крыльями и делает разворот в сторону аэродрома, пилот-нарушитель обязан за ним следовать. Уже была установлена у меня прямая связь с истребителем, и летчик доложил, что на его команды нет никакой реакции. Я ему говорю: "408-й, так ты, может, за два километра от него крыльями качаешь?" А он кричит - все ж на нервах:
"Я ему хвост со звездой в форточку засунул, а он морду отворачивает!"
События разворачивались уже в районе Кандалакши, финская граница рядом, и самолет стал изменять курс, начал уходить. Оставалось на принятие и выполнение решения шесть минут. Представьте мое состояние: экипаж наши команды не выполняет, хотя все прекрасно видит. Какая начинка у самолета-нарушителя мы не знаем, но знаем, что это "Боинг-707", знаем, насколько совершенна на "Боингах" система навигационного оборудования, то есть летчик заблудиться не мог... Я доложил командующему, что принял решение самолет уничтожать. Дмитриев решение утвердил. Перехватчик выполнил атаку с пуском ракеты, и "Боинг" пропал с наших экранов.
"Советские истребители открыли огонь по южнокорейскому лайнеру, вторгшемуся на территорию СССР. На борту самолета было 110 человек, 2 из них погибли и 2 ранены, национальность не сообщается.
Южнокорейские специалисты заявили, что не исключают возможности похищения самолета, а японские - полагают неисправность навигационной системы".
(Радиостанция "Свобода". 5.38. 22 апреля 1978г.).
Я приказал летчику сделать круг над местом возможного падения самолета - уже стемнело, и пожар было бы далеко видно. Но летчик ничего не обнаружил. Мы подняли вертолеты, и вскоре стало известно: "Боинг" сумел-таки приземлиться на лед озера Корпиярви. Ну, естественно, подняли по тревоге части. На ближайшем аэродроме подготовили спирт, дрова. Пассажиров разместили в Доме офицеров, дали теплую одежду. К счастью, большинство людей остались живы, погибло двое.
Я еще не знал всех подробностей, когда позвонил из Москвы тогдашний главком ПВО: "На какое расстояние самолет нарушил советскую границу?" Я отвечаю: "На сто пятьдесят километров, товарищ маршал". "Вы будете уволены, генерал",- и повесил трубку. Тут мне наши радисты приносят радиоперехват: объявлен розыск южнокорейского "Боинга". На борту - сто пассажиров, летят из Парижа в Токио. И опять звонит главком. Я докладываю о радиоперехвате и слышу в ответ: "Вас будет судить международный трибунал, генерал". Конечно, я понимал нервозность главкома в тот момент, ведь ответственность перед руководством страны лежит на нем, но и тогда, и сейчас я не сомневаюсь, что поступил правильно.
- Владимир Георгиевич, ну а если бы вы не сбили "Боинг", дали ему уйти?
Царьков в ответ недобро усмехнулся.
- Погоны бы с мясом вырвали, и правильно бы сделали.
"Русские очень "чувствительны" в вопросе безопасности в районе Мурманска, находящегося около финской и норвежской границы. Мурманск является базой крупнейшего из четырех советских военных флотов.
Остается загадкой: что делал южнокорейский лайнер за 1000 миль к востоку от разрешенного маршрута?"
(Корреспондент агентства Рейтер. 14.00. 22 апреля 1978г.).
- И что же было дальше?
- Стали разбираться. Пилотом оказался опытнейший летчик, боевой, воевал в Южной Корее. Самолет он посадил мастерски, ему ведь левый консоль по первый двигатель отрубило. Он не мог заблудиться. Учитывая и его опыт, и погоду, рельеф местности, навигационное оборудование, и то, что он ясно видел: краснозвездные истребители принуждают его к посадке. Это все равно, что днем на часового идти и делать вид, что не слышишь крика: "Стой!" Это была провокация, причем приуроченная к визиту президента США в СССР и к нашим крупным войсковым учениям. Схема-то простая: "Боинг", нарушая границу, заставляет нас приводить войска в боевую готовность, а в это время со спутника или с самолета-разведчика, допустим, "PC-135" ведется разведка.
- Владимир Георгиевич, понимаю, что ворошить пережитое не хочется, но все-таки: как было с Рустом?
- Честно говоря, я бы предпочел на эту тему не разговаривать. Кажется, и время уже прошло, но как вспомнишь тот день - начинает саднить сердце. Не хочу оправдываться, но я был назначен на округ в середине мая, то есть командовал к тому моменту дней десять, не больше. И находился в поездке, знакомился с частями. Когда мне передали, что легкомоторный самолет из ФРГ приземлился на Красной площади, я не поверил. И до сих пор не верю. Самое обидное, что, если говорить в целом, то самолет-нарушитель можно и должно было посадить. Генерал-майору Г. Кромину, в чьей зоне ответственности находилась "Сессна", докладывали о самолете. Но он оказался внутренне не готов к принятию решения. Кромин пытался убедить себя, да и наш Московский округ, что это метеообразования, птицы. Конечно, сыграло свою роль и то, что не разрешается открывать огонь по транспортным, пассажирским самолетам, а "Сессна" самолет не боевой, и то, что постоянно случаются поползновения к нарушению границы, когда граница нарушается на минуту, три, пять, - все это приучает или, вернее сказать, отучает от умения принять решение. Кромин обязан был доложить главкому о нарушителе - он этого не сделал. Ясное дело, главком принял бы решение о принуждении "Сессны" к посадке. Вместо этого генерал Кромин пытался убедить себя, что это не нарушитель. И убедил, доложив на ЦКП (Центральный командный пункт Войск ПВО) о самолете - нарушителе режима полетов. То есть как о советском самолете, вылетевшем без предварительной заявки.
Кстати. Сохранилась запись разговора Кромина с летчиком, поднятым для опознавания самолета - нарушителя. Вот как приводит ее историк Войск ПВО полковник Е. Климчук.
"Летчик: Вижу спортивный самолет белого цвета. Жду команду.
Кромин: Может, это наш самолет? Из ДОСААФ? Уточните.
Летчик: Нет. Самолет европейской марки. Какая будет команда?
Кромин: А вы внимательно присмотритесь. Уточните. Ошибки быть не должно.
Летчик: Поздно. Спортивный самолет остался далеко позади. Захожу на второй круг".
И далее продолжает полковник Е. Климчук: "Оперативный дежурный ЦКП генерал-майор С. Мельников, получив сообщение из Ленинграда, хотел было сразу доложить о нем главкому, но замешкался. А затем забыл, хотя, Колдунов дважды был в этот день на ЦКП и справлялся о воздушной обстановке. Мельников надеялся, что Московский округ ПВО разберется с нарушителем сам, и дал команду снять эту цель с оповещения на ЦКП".
- Владимир Георгиевич, рассказ Климчука верен?
- Да, за исключением, быть может, каких-то частностей. Не снимая вины с округа и дежурного по ЦКП, еще раз хочу сказать: именно нерешительность, неготовность Кромина к принятию решения обернулась таким моральным ударом и по войскам, и по престижу нашей страны.
- Но если отбросить в сторону эмоции, пролет Руста, очевидно, вскрыл и какие-то недостатки в системе построения противовоздушной обороны?
- ПВО - вещь очень дорогостоящая. Думаю, со мной согласятся специалисты, строится она не для борьбы со спортивными самолетами.
Помните, в Париже в течение нескольких суток над городом летал хулиган? Правительство Франции тогда приняло решение противовоздушную оборону не задействовать - это дело полиции. Но это - преамбула к ответу. Действительно, недостатки были выявлены. И я рад, что на заседании Политбюро, посвященном пролету "Сессны", большинство членов Политбюро не поддались эмоциям, выслушали наши соображения, оказали помощь. Но проблемы все еще остаются. Особенно заботит сельхозавиация, авиация ДОСААФ. Связи с их аэродромами у нас по-прежнему нет, а летают они на малых высотах, без системы опознавания "свой-чужой". Для истребительной авиации такие самолеты не помеха, а вот для ПВО... Словом, проблемы еще есть.
- Вы не могли бы назвать самую острую? Что больше всего беспокоит руководство Войсками ПВО?
- Отвечу, не задумываясь, Главная - моральный дух и быт. Войска ПВО тяжелее других видов Вооруженных Сил болеют болезнью, имя которой неустроенность. Понятно почему - многие годы над войсками экспериментировали: то раздавали общевойсковым округам, то сводили вновь. Волюнтаризм, с которым руководили нашей армией, в ПВО проявился особенно ярко. Ну, а потом ведь радиолокационные роты, посты, отдельные зенитные ракетные дивизионы стоят вдали от больших городов, в глуши. Как говорится, удобства во дворе. Солдаты так живут два года. Офицеры, жены, дети - по многу лет. Я внимательно слежу за дебатами в Верховном Совете СССР и вижу, что депутаты потихоньку начинают осознавать всю остроту накопившихся в армии проблем и то, что одному Министерству обороны их решить не под силу.
- Владимир Георгиевич, что вы думаете о создании профессиональной армии?
- Уверен, мы придем к такой армии. Один пример, примитивный: мы, быть может, вдвое больше теряем на ремонте техники, выходящей из строя по вине солдат и сержантов, чем экономим на призыве. Но надо все посчитать.
Меня как-то не убеждают расчеты ни тех, кто против профессиональной армии, ни тех, кто "за". Такое впечатление, что приводятся только те цифры, что выгодны в споре. Но так подходить к решению задачи государственной важности, по меньшей мере, несерьезно. И еще хотел бы сказать. Профессиональная армия была на Руси всегда. Начиная от дружины киевских князей до полков Петра. Народное ополчение собиралось только, когда беда стояла на пороге. В мирное же время Россию охраняли профессионалы.
Беседовал А. КРАЙНИЙ. (Наш спец. корр.).
Источники:1) "Красная Звезда", 19 июня 1990.
http://gviap.narod.ru/memories/tsarkov2.html