ПЕРЕГОН

Мы - это геофизики Научно-Исследовательского Института Геологии Арктики‚ или‚ просто НИИГА‚ что на Мойке‚ дом 120‚ в Санкт Петербурге‚ тогда еще Ленинграде. Для работы на острове нам нужно было три вездехода‚ но денег на большой самолет для перебороски их в Темп‚ как это сделали топографы‚ в Институте не было. Это означало‚ что вездеходы надо было гнать на остров своим ходом. От поселка Чокурдах по тундре‚ потом через пролив на остров Большой Ляховский‚ мимо Малого Ляховского‚ через другой пролив на южный конец Котельного и‚ уже по Котельному в Темп. Всего лишь700 километров...

Наш караван вышел из Чокурдаха в сердине мая‚ когда уже не так холодно и светло круглые сутки. С утра было ясно и снег сверкал под солнцем‚ но только мы оставили позади последние лачуги Чокурдаха и его обширную свалку и выкатили в открытую тундру‚ как на нас навалился густой туман. Это было очень некстати‚ потому что очень важно точно найти свое место на карте и взять верный курс именно в самом начале пути‚ а я видел только чахлые кустики карликовой полярной березки под самым носом вездехода‚ а дальше все исчезало в тумане.  Я вел караван по спидометру и компасу. Это означало‚ что каждые пятнадцать-двадцать минут я останавливал вездеход‚ записывал цифры спидометра‚ выскакивал из кабины‚ отходил от вездехода метров на десять‚ чтобы его железная масса не влияла на стрелку компаса‚ и определял направление‚ куда ехать. В ясную погоду нужно было только посмотреть‚ куда указывал компас и заметить какую-нибудь примету вдалеке - холмик‚ кустик‚ облако в небе‚ и жать на эту примету без остановки.  В тумане я не мог этого сделать‚ поэтому в промежутках между остановками мне приходилось выдерживать курс‚ используя все известные мне трюки. Помогало‚ что в Арктике ветер дует неделями с завидным постоянством и гонит снег в одном и том же направлении и я старался направлять вездеход под нужным углом к поземке. Иногда удавалось разглядеть через туманную пелену призрачный блеклый солнечный круг‚ и тогда я держал его‚ опять же‚ под нужным углом‚ мысленно перемещая солнце по пятнадцать градусов в час к западу. Иногда просто доверялся отточенной за многие годы полевой жизни способности чувствовать какое-то неудобство и беспокойство‚ когда шел или ехал не туда.  От постоянного всматривания в туман и отсутствия четкой линии горизонта‚ временами мне казалось‚ что вездеход переворачивается на спину и едет вверх ногами. Тогда я наливал себе еще кофе в крышечку от термоса и закуривал очередную‚ несчитанную‚ сигарету.

... Промелькнула тень чего-то живого‚ затем другая. Я решил‚ что это олени‚ метрах в пятидесяти от нас‚ и знаком приказал водителю замереть - никто на севере‚ если не сумасшедший‚ не упустит возможности убить оленя‚ потому что это мясо‚ а значит - жизнь. Схватив карабин‚ я выкатился из кабины в снег и стал прицеливаться с колена. Что-то в этих оленях смущало меня: они выглядели как-то ненормально. Я пристально вгляделся  - две куропатки‚ не шевелясь‚ сидели на кочке в трех метрах от меня. Я плюнул и полез обратно в кабину‚ в очередной раз поражаясь тому‚ как можно ошибиться с размерами и расстояниями в тумане.

Мы вышли на берег пролива Лаптева через три дня после того‚ как покинули Чокурдах. Мы остановились у самой кромки берегового обрыва. Было раннее утро и все вокруг было затянуто‚ не туманом‚ нет‚ а той особенной арктической морозной мглой‚ когда воздух густо насыщен крошечными ледяными кристалликами. Нам некуда было спешить‚ и я решил подождать‚ надеясь‚ что восходяшее солнце разгонит морозную муть и улучшит видимость. Мы с удовольствием разожгли хороший костер из плавника и‚ усевшись вокруг него‚ по святой традиции всякого бродячего и полевого народа‚ пили чай‚ курили и разговаривали. Прошло часа два. Неожиданно мгла расступилась‚ превратилась в низко висящую облачность‚ и в ней вдруг появились разрывы‚ сквозь которые прогладывало бледно-голубое небо. В одно из таких окошек прорвалось справа от нас восходящее солнце и‚ по какому-то оптическому волшебству‚ залило все - и снег тундры‚ и лед пролива‚ и нижние кромки облаков - густо насыщенным розовым светом. Все замолчали. Этот призрачный розовый мир просуществовал минут десять‚ потом медленно исчез вместе с тающими в небе облаками.

Розовый свет погас‚ зато перед нами открылась ледяная равнина пролива ‚ сплошь‚ до самого горизонта‚ истыканная зубастыми торосами.

А там‚ далеко на севере‚ где лед сливался с небом‚ мы увидели нашу цель  - округлую снежную вершину самой высокой горы на острове Большом Ляховском‚ призрачно вырастающей из дрожащего миражного воздуха. Наверное, где-то здесь‚ или в другом, очень похожем, месте, стоял двести лет назад вольный казак Ляхов со своей бандой лихих людей и пристально смотрел на этот же пролив и на эту же  вершину‚ зная‚ что она не мираж‚ что там - неизвестная новая земля. Все было так же, как сейчас – тот же обрывистый уступ тундровой равнины, тот же заснеженный пляж с бревнами плавника, тот же пролив, те же торосы. Только, вместо сдержанно урчащих вездеходов, рядом с ними нервно повизгивали упряжные собаки. И одеты эти люди были по другому. Лучше нас.  Не в ватники‚ валенки с галошами или вечно непросыхающие тяжелые унты‚ а легкие и теплые меха. И‚ наверное‚ так же‚ как и тот казак тогда, я махнул рукой‚ и машины осторожно спустились на лед.

Нам надо было пересечь пролив шириной около шестидесяти километров. Мы крутились на льду в поисках прохода между торосами‚ но теперь, при ясной погоде‚ мне было гораздо легче‚ потому что я всегдa видел перед собой эту снежную вершину и мне не надо было выскакивать с компасом из вездехода‚ а  просто‚ перевалив через очердную гряду‚ развернуть машину носом в нужном направлении. Теперь трудности были другие - найти ровный лед или‚ по крайней мере‚ такое место в грядах ломаного голубого льда‚ через которое могли бы пробраться наши вездеходы. Но как бы я ни старался‚ то у одной‚ то у другой   машины стальные гусеницы сходили с направляющих катков и они‚ что называется‚ "разувались". Иногда стальные звенья гусениц не выдерживали нагрузки и лопались‚ когда вездеход повисал на острой грани льдины‚ как на острие ножа. Иногдя машины застревали в глубоких снежных заносах между торосами. Зато‚ вырвавшись на ровный лед‚ водители‚ со вздохом облегчения‚ втыкали четвертую передачу и летели вперед со скорость аж тридцать километров в час‚ пока не утыкались в очередную гряду.   Как бы там ни было‚ но через восемь часов мы выкатились на южный берег острова Большого Ляховского‚ прямо у домиков полярной станции‚ у подножия той самой снежной горы.

Мы провели на полярной станции целый день‚ отсыпаясь на мягких кроватях с постельным бельем‚ обедая в кают-компании‚ играя в нарды (после шахмат - самая популярная игра на Севере) и просматривая старые газеты и журналы. Водители повозились немного с машинами‚ но не обнаружили никаких серьезных неприятностей‚ так что "утром" мы снова были в пути. Мы обогнули гору с востока и‚ пересекая остров наискосок к северо-западу‚ буквально мчались по тундре‚ выбирая наиболее болотистые места‚ в которых‚ к счастью‚ не было недостатка на острове‚ и которые‚ почти непроходимые летом‚ были для нас сейчас‚ как бетонное шоссе. Всякий уважающий себя штурман должен знать в любой момент‚ где он находится‚ поэтому я‚ несмотря‚ на отличную видимость‚ держал палец на карте и только успевал записывать в блокнот показания спидометра у самых приметных ориентиров.

Через несколько часов мы стояли на северном берегу острова и снова смотрели на другой уже пролив‚ теперь названный в честь каюра Санникова‚ который отделял остров Большой Ляховский от острова Котельного. Выглядел этот пролив совершенно также, как тот‚ что мы пересекли вчера - те же синевато-зеленые торосы‚ тот же снег и бледно-голубое небо над ним. Наверное, все замерзшие проливы в Арктике выглядят одинаково. Еще один костер‚ еще один чайник с крепкой заваркой‚ хлеб с мясной тушенкой‚ еще один взгляд на компас - с этого низменного берега на горизонте не проглядывались сопки Котельного‚ а я хотел попасть точно на самую южную оконечность острова‚ где находилась другая полярная станция  - и мы опять двинулись на север‚ так же осторожно‚ но все же чуть-чуть быстрее‚ чем накануне – все-таки чему-то научились‚ приобрели некоторый опыт и лучше соображали‚ куда можно соваться‚ а кудa нельзя. Ясная погода тоже помогала‚ потому что я мог использовать солнце в качестве компаса. Хотя солнце в это время года уже не садится‚ но все же в ночные часы спускается низко-низко‚ становится явно холоднее и почти всегда сгущается туман. Так произошло и с нами‚ но уже совсем недалеко от острова. Водители занервничали из-за врожденной шоферской ненависти к езде в тумане‚ но я был спокоен - мой внутренний компас говорил мне‚ что мы на правильном пути‚ и когда спидометер показал‚ что до берега остается пять километров‚ я остановил машины и сказал всем об этом. Народ повесел.

Мы достигли берега острова с ошибкой в пятьсот метров. Но туман был настолько густ‚ что я не мог точно определиться‚ где именно мы вылезли на берег и в какой стороне находится полярная станция Санникова‚ где я собирался дать всем‚ и себе тоже‚ отдых на пару дней.  Чтобы не жечь зря бензин‚ шарахаясь в тумане по незнакомому острову‚ я велел заглушить моторы и под пристальные взгляды мужиков‚ уже догадывающихся‚ что к чему‚ полез в кузов‚ где‚ в страшной тесноте‚ среди бочек с бензином‚ умудрился открыть навесной замок на моем командирском вьючном ящике и извлек оттуда четыре бутылки водки.  Моментально появились хлеб и тушенка и водка забулькала в кружки. Самое  трудное - переход через ледяные проливы - было позади.

Дальше все было просто. Отоспавшись на кроватях полярной станции и поев нормально сваренных супов и тушеной оленины‚ я расплатился с начальником станции за его гостеприимство самым дорогим подарком на острове: я позволил ему сфотографировать мою топографическую карту- пятикилометровку‚ залепив дурацкий штамп "Секретно " в верхнем правом углу. Нам‚ геофизикам и геологам‚ эти карты выдавались секретным отделом института под строжайшие расписки и запреты не показывать их никому‚ а у простых же смертных‚ кто постоянно жил и работал на островах‚ в тундре‚ таких карт не было никогда и как они обходились без них‚ я до сих пор не представляю себе. Потом мы двинулись вдоль берега на север.

...Я остановил свой вездеход на скалистом обрыве‚ у высокого черного креста на могиле врача экспедиции Толля‚ умершего на Котельном.

Я стоял рядом с крестом и смотрел на запад, в мглистую ледяную вечность замерзшего моря. Как и тогда‚ в начале перегона на южном берегу пролива Лаптева‚ я думал о тех людях‚ которые были здесь‚ на этом месте‚ но уже только семьдесят лет назад‚ укладывали камни над телом врача‚ а потом, утвердив на могилой крест, стояли‚ сняв ненадолго шапки или откинув капюшоны и смотрели туда же‚ в ту же мглу. Я не знал‚ кто они были‚ как выглядели‚ как были одеты. Я только знал наверняка‚ что так же‚ как сейчас‚ тогда дул несильный‚ но напористый холодный ветер. Я мог быть в этом совершенно уверен потому‚ что ветер в Арктике дует всегда. И если‚ как в той игре в ассоциaции‚ когда называют что-нибудь и надо быстро назвать  связанное с этим в памяти слово‚ спросить меня - "Арктика"‚ я отвечу  -  "Ветер". Не снег‚ не лед ‚ не холод - ветер. Ветер в Арктике дует всегда‚ днями и неделями в одном и том же направлении‚ летом и зимой‚ то умеренно‚ то сильно, то ураганно, но всегда. Стоило только разбить лагерь‚ как ветер начинал свою свистящую заунывную песню в растяжках палаток‚ в мачтах антенн и в печных трубах‚ хлопал брезентами и стелил вдоль тундры черно-коричневый дым от горящей в печах солярки. Рожденные ветром и связанные с ним звуки становились настолько привычным сопровождением полярной жизни‚ что их переставали замечать‚ но зато когда ветер вдруг стихал и звуки умирали‚ становилось немного не по себе от наступившей тишины. Но это обычно длилось недолго - может‚ час или два‚ потом ветер задувал с той же силой‚ но уже с другой стороны‚ и звуки вознкали снова. Такие перемены ветров‚ как правило‚ ни к чему хорошему не приводили и заканчивались или снегом, или затяжными туманами и дождями.

Вот и сейчас‚ в этот обычный полярный майский день тысяча девятьсот семьдесят третьего года‚ ветер посвистывал в перекладинах православного похоронного креста и попутно доносил до меня заглушенное урчание и тепло двигателя вездехода‚ работающего на холостых оборотах. Это вернуло меня обратно в настоящее. Надо было двигаться дальше. Темп уже был недалеко. Относительно недалеко, по сравнению с тем что мы уже прошли.

Я много раз ловил себя на том, что стоит поставить на карте точку и, тем самым, обозначить место, куда надо добраться любым доступным способом, пешком ли, на лошадях, на оленях, на вездеходе,  как эта точка приобретала таинственную силу притяжения и я стремился добраться до этой точки, прекрасно зная, что это просто точка на карте и ничего такого особенного там  нет - ни избушки, ни палаток, ни еды. Но все равно ты уже вовлечен в процесс достижения цели, смотришь на карту и с удовольствием отмечаешь уменьшающееся расстояние. Так и сейчас. Я прекрасно знал, что в Темпе меня ничего такого не ждет, кроме тяжелой работы по обживанию заброшенного с осени лагеря, новсе же, когда сопки вдруг расступились и я увидел  перед собой белую плоскость замерзшей лагуны,  прочерченную темной полосой галечной косы, похороненные в снегу бараки, радиомачты и неподвижный ветряк аэропорта, я вздохнул с облегчением. Передо мной была та самая точка на карте, к которой я стремился. Перегон закончился и все было хорошо.

 

далее: Охота