Из Петербурга сообщили, что на пороге своего 60-летия после тяжелой болезни от рака желудка умер старший научный сотрудник Института геологии Арктики Юрий Павлович Дегтяренко. 22.10.92.
... В 1948 году географический факультет Ленинградского университета принял 120 студентов. И только 15 из них были ребята. Отдельные кафедры геофака готовили специалистов: океанографов, гидрологов, климатологов, картографов, геоморфологов, и еще были ботаники, экономы, ландшафтоведы. И была еще одна необычная, экзотическая кафедра, которая изучала Север регионально, в целом, и называлась кафедра полярных стран. Вот на эту кафедру и определился сухощавый, вихрастый и неунывающий Дегтяренко.
Первая учебная общая для всех полевая практика заразила духом свободы и самостоятельности. Вторая практика, уже производственная и экспедиционная, показала жизнь во всей ее противоречивости. Третья, военная, на лужских артиллерийских полигонах, спаяла наш «огневой взвод» в неразлучную «нарымскую футбольную команду» по названию самой первой и дальней поездки.
Само расположение главного здания университета на стрелке Васильевского острова посреди широченных водных пространств Большой и Малой Невы каждодневно усиливало тягу к простору, вольности, свежему ветру и дальним стран­ствиям.
Но общий дух тех лет был странен и дик. По городу ползло то, что потом, спустя десятилетия, нарекли «ленинградским делом». Врагов обнаруживали везде и всюду — среди писателей (Зощенко), поэтов (Ахматова), работников кино, театра, науки... Студенты, еще не успев познакомиться, исчезали с лекций, преподаватели — после занятий. Появились и пропали известные с довоенных лет ученые, полярники, профессора Я. С. Эдельштейн, М. М. Ермолаев, П. В. Виттенбург. Канул в небытие и сам ректор университета В. А. Вознесенский, брат исчезнувшего члена Политбюро. И все же Ленинградский университет тех лет оставался одним из самых демократических учреждений. Декан географического факультета С. В. Калесник приглашал к себе попавших в опалу ученых. Так на факультете появились в качестве преподавателей прославленные полярники В. Ю. Визе, В. X. Буйницкий, изгнанные по идеологическим мотивам из ААНИИ, из того самого, который они создали и которым руководили. Не в пример другим учебным заведениям, геофак не отчислял студентов, родители которых попадали в это время под репрессии. А таких было много. Например, только в нашем маленьком «взводе» — климатолог Юра Доннер, картограф Валя Князев, гидролог Юра Савин, океанографы Ким Померанец — ныне кандидат наук, Витя Фукс и Миша Котляков — ныне доктора наук. Не избежала этой участи и семья Дегтяренко.
Всю эту немыслимую фантасмагорию молодежь не понимала, не принимала, не оправдывала. Хотя мы и были с пионерских лет все ко всему «всегда готовы», но Павликов Морозовых из нас не получилось. «Исторические постановления по идеологическим вопросам» не воспринимались на бытовом уровне: Зощенко оставался любимым писателем, запрещенный «Золотой теленок» — обязательным чтением и даже переозвученный Леонид Утесов в «Веселых ребятах» мог не нравиться только душевнобольному.
Официозно-ликующая и агрессивно-воинственная система воспитания заставляла видеть в любом соседе врага, вредителя, предателя. Душу можно было отвести только в кругу особо доверенных лиц. И таким кругом, помимо семьи и школы, стал наш «огневой взвод» и «нарымская команда», которая ежегодно с 1950-го без перерывов неизменно отмечает традиционный курсовой «мальчишник».
В 1950 году шедший впереди выпуск кафедры полярных стран министерские чиновники распределили в... Северный Крым. Чтобы избежать такой нелепости, будущие полярники постарались трудоустроиться заранее. Факультет находился в особняке графа Бобринского в конце Красной улицы, а совсем рядом, через канал Крунштейна, на задах Новой Голландии за плотным забором располагался таинственный НИИГА — Научно-исследовательский институт геологии Арктики, недавно отпочковавшийся от АНИИ — Арктического института. АНИИ находился чуть дальше, в особняке графа Шереметьева на Фонтанке. Оба учреждения проявили к нам интерес, ибо студент работает без зарплаты, только за «полевые». Я попал в АНИИ. Дегтяренко — в НИИГА.
С геологической съемкой поисковые отряды НИИГА прошли весь север от Карского моря до Чукотского. И вместе с ними Ю. Дегтяренко прошел путь от разнорабочего, техника и коллектора до ведущего научного сотрудника и исполнителя самостоятельной темы.
В экспедиционных скитаниях 50-х годов мы обнаружили, что на всех многочисленных «сталинских стройках коммунизма» — от Кольского полуострова до Совгаваньского порта Ванино, от «южных гор до северных морей» — преобладал просто каторжный труд. Разница между вольнонаемным и заключенным состояла в том, что первого еще не посадили: быт, питание были одинаковы. Только после полевого сезона первый возвращался домой, а зек — в лагерь.
Экспедиционная работа требует особого склада характера, выносливости и находчивости, крепости тела и духа, уживчивости с разными людьми, коммуникабельности в малом коллективе, способности к взаимодействию с различными учреждениями. Опорные базы НИИГА постепенно перемещались от Архангельска в Новый порт, от Диксона -на Тикси, с Чокурдаха — на Певек, с Мыса Шмидта — на Анадырь. Когда закончилась арктическая суша, НИИГА «пересел» на корабли и, переименовав себя в Севморгео, перенес изыскания на дно арктических морей и на высокоширотные острова.
Вылетая из Певека на ледовую разведку, мы всегда брали с собой почту, чтобы при случае сбросить ее своим коллегам то в Аллаиху, что около Чокурдаха на Индигирке, то на вечно туманный, неизвестно в честь кого названный мыс Летяткин западнее Певека, то в губу Нольде восточнее Певека, то на прибрежные равнины Рывеема или Колючинской губы. Тогда-то и родилась черная шутка: «Экспедиция бедствует, помощь оказана — сброшены свежие политические новости».
В те годы плотный намордник секретности тормозил научный обмен идеями. Но между собой у «огневого взвода» секретов не было. На ежегодной зимней встрече выпускников 1953 года каждый делился, где был, что делал, к чему при­шел. И, занимаясь самыми разными делами и науками, мы спокойно и без удивления обнаруживали много общего среди природных явлений весьма далеких сфер и областей между водой и воздухом, между водой и сушей, между сушей и льдом, между Землей и Космосом. Делясь впечатлениями, легко соглашались, что с большой высоты заснеженная Чукотка выглядит, как ледяное паковое поле, что на спутниковой фотографии рисунок наземных разломов такой же, как и в окружающих морских льдах, и что в конечном счете геологическая неотектоника совпадает с океанологической криологией.
Взаимное использование методических основ и приемов обработки исходного материала позволяло приходить к оригинальным и неожиданным выводам. Например, в рамках теории планетарной трещиноватости удалось подтвердить единство генезиса линеаментов во всей ландшафтной оболочке Земли — на суше, на море, в воздухе и во льдах.
Уровень моря с веками то отступает (регрессия), то наступает (трансгрессия). В соответствии с этим древние береговые линии лежат сейчас частично на дне морей, частично на суше. Как лоток старателя улавливает крупицы ценной породы в маленьком ручейке, так океанические волны в неизмеримо больших масштабах проделывают то же самое на побережье морей. Любой морской пляж — это современная залежь полезных ископаемых. Первые опыты по их промышленной разработке уже проводятся в Ванькиной губе на востоке моря Лаптевых.
На материалах собственных полевых изысканий Ю. Дегтягренко защитил кандидатскую диссертацию. Его статьи о неотектонике, стратиграфии и древних оледенениях Чукотки и Северо-Востока Азии появлялись в ведомственных изданиях Ленинграда, Хабаровска и Магадана. К началу 70-х годов его работы вышли на академический и международный уровень, например «Развитие побережья Северной Чукотки в плейстоцене» (Наука, 1971), «Морские террасы Корякской горной системы и ступени ее подводной окраины» (1974), «Береговые линии восточно-арктических морей в позднем плейстоцене и голоцене» (Наука, 1982, в книге «Колебания уровня морей и океанов за 15000 лет» по Международной программе геологической корреляции).
Юрий Павлович любил свою работу, радовался резуль­татам. Он говорил, что недра Чукотки и Арктики сказочно богаты всеми видами полезных ископаемых от рудных и россыпных до жидких и газообразных. Только брать их надо комплексно, без потерь, а не так грубо и односторонне, как, порою, это делается сейчас. С годами он не заматерел, не заважничал, оставался легким на ногу и на язык, на быстрые сборы и дальние дороги, на острую шутку и серьезные обобщения.
Закончилась жизнь физическая. Сохраняется жизнь духовная. Она в памяти его близких, в его 30 полевых отчетах, в служебных и фондовых материалах, в открытых опубликованных статьях. Есть частица труда Ю. Дегтяренко и в работе прииска «Ленинградский», расположенного на погребенной древней береговой морской черте в долине реки Рывеем на Северной Чукотке на южном берегу пролива Лонга.
А «огневой взвод» и «нарымская команда» в поредевшем составе на очередной встрече споют его любимые песни молодости: строевые армейские, студенческие географические, «Глобус», гимн географов и незабвенную, непременную «Бригантину» со словами: «Пьем за яростных, за непокорных, за презревших грошевой уют»...

Газета «Полярная звезда», 12 января 1993 года